Научпоп - Дольник Виктор Рафаэльевич. Страница 4

Народ, считающий себя великим, подлинно велик только тогда, когда он полностью доверяет своей молодежи, не сомневается в том, что она будет, как мы и лучше нас.

Тут, я слышу, вступает в разговор благосклонный читатель. «Итак, вы утверждаете, что это явление в своей основе возрастное. Хорошо. Но его называют социальным. Оно социальное?» Да, постольку, поскольку оно происходит в человеческом обществе. Но не глубже. Оно не порождается определенной социальной системой и никакой социальной системе не противоречат. «В нем есть идеология, идеологи?» Нет и быть не может, ведь оно почти внеречевое. Они болтают обо всем и ни о чем, они не действуют, а «бьют баклуши». Для выхода же энергии у них есть канал — ритмические движения.

— А если в их среду проберется «фюрер» и позовет за собой? — вступает в разговор неблагосклонный читатель.

— В «клубе» он бессилен, ведь они ничего не хотят и никуда не стремятся. Этим они иммунны к любым воспитательным воздействиям. Их объединения — не движения, не течения, а состояние, которое они проходят, проживают. В «бандах» совсем другое дело.

— А тлетворное влияние Запада? А поп-индустрия?

— Индустрия снабжает потребности, когда они есть. Индустрия игрушек снабжает детей игрушками. Но если у детей нет игрушек, они их придумывают сами. Отрежьте подростков от других стран, отнимите у них их инструменты — они все равно будут собираться, и старые кастрюли опять пойдут в ход.

— Чему они учатся там, в своих «клубах» друг от друга?

— Ничему важному, или хорошему они не учатся. Они собираются не для того, чтобы учиться. Раньше в подростковых клубах, действительно, учились общению — больше негде было. Теперь общения им хватает в других местах. Научиться курить, пить, приобщиться к наркотикам, заняться свободной любовью можно не только в «клубе».

— Все же меня в этом что-то беспокоит. Меня тоже. Так уж мы устроены.

Хорошо известная нашим читателям исследовательница поведения шимпанзе в природе Джейн Гудолл описывает забавный случай. Молодой, ничем не выделявшийся самец нашел пустую канистру и стал по ней громко стучать. Обладатель престижной шумной новинки этим повысил свой ранг среди молодых шимпанзе, стал их кумиром. Престижная вещь или новое действие всегда вызывает у животных такой ответ. Кумир остается кумиром, пока все не обзаведутся такой же вещью или не освоят новое действие. Тогда кумир падает. Надоел, привыкли. (Помните, когда появились первые проигрыватели большой громкости, некоторые открывали окно, ставили их на подоконник и «врубали на всю катушку». С первыми транзисторами расхаживали по улицам. Теперь этого не услышишь. Что, благовоспитаннее стали? Нет, просто теперь этим не удивишь.) За взлетами и падениями таких кумиров у подростков взрослому даже трудно уследить, так быстро они сменяются. Музыка кумира вчера потрясала, а сегодня к ней равнодушны. Группы поп-музыки взлетают и падают, беспрерывно сменяя одна другую Взрослые иначе относятся к музыке, их вкусы меняются медленно, и на своих пошумелках они вполне могут петь песни своей молодости. Взрослые иначе относятся и к словам песни они должны нести связную мысль.

Мне не избежать трудного разговора с читателем-специалистом: «Нельзя, автор, карканье ворон в городском парке или рев гиббонов в лесу отождествлять с музыкой. И трещащие палками по заборам дети извлекают не музыку. Музыка — это…»

— Да, все дело в определении. Некоторые определяют разум так ни у кого, кроме человека, его нет и в зачатке Другие так определяют общество, что и зачатков его не может быть у животных. Кто-то определяет музыку так, что в ней нет места музыке природы. Пятые утверждают, что поп-музыка — не музыка. (А некоторые говорят, что все, что ни написали бы не члены Союза композиторов, — не музыка.) Хорошо, пусть музыку вдохнули в нас боги. Но и богам нужно, чтобы инструмент был подготовлен, был готов ее принять. Этот инструмент — люди, их создала природа Она создала их из животных. В них и только в них истоки всего, чем мы стали. Или и тут — боги?

Есть еще один круг специалистов, с ними тоже следует объясниться, — психологи и социологи. Они, конечно, знают человека лучше, чем этолог, для которого человек — лишь один из очень многих видов. Но всякий раз, как сталкиваются с проявлением инстинктивного поведения у людей, испытывают растерянность. Ибо, признавая двойственную, «биосоциальную» сущность человека, они первую часть этой формулы забывают.

Биологию человека нужно не только признавать, ее нужно знать. Игнорировать этологию, если занимаешься детским поведением, столь же чревато ошибками, сколь чревато ими игнорирование экологии в экономике.

Человеку обидно, что он всеми своими корнями уходит в мир животных, и везде, где это удается «забыть», он забывает с удовольствием. Только если ему грозит беда, он смиряется с этим фактом. Например, с тем, что биологи ищут и находят возбудителей человеческих болезней у животных, ставят на них опыты, отрабатывая методы лечения и лекарства для людей. В этой области даже во времена самого разгула кампаний за «особость» человека приходилось молча признавать единство человека с царством животных. Догмат богоизбранности отсекает всякую возможность научного прогресса в лечении человека.

Не избежать и разговора с историком.

«Если подростковые клубы и пошумелки извечны, где их следы в прошлом?» Они очевидны. Человечество не все и не всегда стремительно менялось. Были долгие периоды почти незаметного роста. В эти периоды общество становилось традиционным, ритуализировалось. Тогда строго регламентировалась вся жизнь молодежи. В нужном возрасте подростки удалялись в отдельные молодежные дома, оттуда они по мере надобности возвращались, проходили инициацию и принимались в общество взрослых. В этом обществе песни и пляски были строго ритуализированы, поток новаций перекрыт Пляски и песни возрастных групп были разные: одни — у молодых воинов, другие — у старших, свои — у девушек, свои — у матрон и у детей. Дети и подростки пели те же песни и плясали те же пляски, что их отцы и деды когда-то. Дедов не раздражали пляски детей, они сами могли войти в их круг и сплясать с ними. Кананизированность поведения снимала конфликт подростков и взрослых. Это все хорошо известно. Маленькие же дети устраивали свои пошумелки-попрыгушки Их ничем не остановишь.

— Может, действительно, предоставить им пустые строения где-нибудь подальше — и пусть себе там шумят?

— Это неплохо. Они действительно хотят временами уединиться. Но они будут выходить на улицы.

— Зачем?

— Эпатировать нас — без этого они не могут, мы им нужны.

А что нам делать с «металлистами»? Как снять с них эти побрякушки?

— Не нравится? Проще простого давайте объявим их маскарад обязательной школьной формой с восьмого по десятый класс — и мигом их не станет

— Но ведь придумают другое?

— Непременно!

— А если совсем не обращать на них внимания?

— Не выйдет.

— Так что же?

— Главное — не пугаться их всерьез, не делать из мухи слона. Ведь это бессознательная игра поколений. Давайте и относиться к ней как к игре. Пусть они изображают, что поддразнивают нас, а мы будем изображать, что это нас сердит. Но не больше. И не говорить им с ужасом: «Боже, что из вас выйдет?!», а спокойно утешать. «Ничего, это само пройдет».

— Но поймут ли они нас?

— Умом — поймут, ведь ум-то у них уже взрослый.

О брачных отношениях

Вопрос предельно прост и очевиден. В исторический период человечество имело иногда одновременно, но в разных местах, четыре системы брачных отношений: групповой брак, полигинию (один мужчина и несколько женщин), полиандрию (одна женщина и несколько мужчин — большая редкость, существовавшая у одного из народов Индокитая) и моногамию (один мужчина и одна женщина); последняя в двух формах — пожизненной и допускающей развод. Одиночная семья (мать с детьми без отца) встречалась лишь как вкрапление в общества с иными системами, если не верить мифам об амазонках. И во всех этих системах люди жили по-своему счастливо и не считали, что это противоестественно! К нашему времени полиандрия исчезла, групповой брак сохранился лишь у немногих племен, полигиния сильно сократилась, но осталась у миллионов мусульман, а моногамия расширилась, однако не пожизненная, а с разводом. Одиночная семья тоже стала встречаться чаще. В XIX веке утописты предсказывали отмирание семьи и возникновение непожизненных браков по любви с коллективным воспитанием детей, но этого не случилось, да и не случится, так как придет в противоречие с инстинктивной потребностью детей иметь родителей и с материнским (родительским) инстинктом взрослых.