Морские львы и котики - Мужчинкин Вадим Федорович. Страница 16

В прошлом веке Ж. Кювье приписывали уверенность в возможности по одной кости восстановить весь скелет. Сейчас мало кто верит и в эту возможность, и в то, что Кювье говорил подобное, а в своем фольклоре сами палеонтологи шутят над слишком категоричными реконструкциями: «На основе копролита голова слона отлита». Но, по-видимому, сам характер ископаемого материала и работы с ним понуждает к уверенности, что сегодняшние запреты тогда не действовали, а найденное решение единственно. В результате каждая новая находка заставляет перерисовывать красивое филогенетическое древо предыдущей публикации. Что это относится не только к ластоногим, показывают постоянно меняющиеся (с каждым новым черепом и даже зубом, по которым также уверенно строится облик владельца) схемы происхождения человека. Если исключить из рассмотрения неисследованный вопрос о гомологичных изменениях целостной конструкции и ограниченном наборе стабильных вариантов конструкции, а оставить очень мягкие допущения, что сходство альбуминов падает у потомков общего предка не обязательно всегда с постоянной скоростью и что чуть раньше появившаяся на арктоидном стволе ветка не обязательно родительская по отношению к чуть более молодой ветви, то не следует отбрасывать и третий вариант возможной истории: пути медведей и ушастых тюленей разошлись еще в момент формирования обеих этих групп, так же как пути фоцид и какой-то из групп арктоидных хищных. Семантор — водный вариант куньих, а эналиарктины — водный или околоводный вариант медвежьих. Каждый из них имеет отношение к событиям внутри своего семейства, но не к событиям в соседних семействах. Аллодесмиды же — независимая океанская ветвь арктоидного ствола, равноудаленная и от отариид, и от фоцид. То есть для миоцена арктоидный ствол — совокупность равноудаленных друг от друга и сохраняющих эту равноудаленность с течением времени семейств наземных (собачьи, куньи, медвежьи, енотовые) и океанских (отарииды, фоциды и аллодесмиды) хищных. Равноудаленность друг от друга семейств арктоидного ствола не противоречит иммунологическим дистанциям Сэрича, так же как и допущение их равновозрастности. Схема не противоречит и палеонтологическому материалу. Очевидны и ее прорехи: она не решает проблемы появления новой ветви, а просто отодвигает ее назад и оперирует возможным, но недоказуемым допущением о существовании трех групп ластоногих раньше их самых древних сегодняшних находок (ведь нет пока сведений о третичных морских зверях ни одного из южных континентов).

То есть наличный анатомический, палеонтологический и биохимический материал, не давая однозначного, единственно верного ответа на вопрос, когда и откуда появились на сцене владельцы отариидной конструкции, предполагает равновероятность нескольких сценариев. Какие из этих схем придется отбросить и какие новые взять в рассмотрение, покажут только новые находки — не только среди ископаемых, но и среди современного материала.

Знать историю наших современников ушастых тюленей не менее важно для представлений о мире и не менее полезно для ведения хозяйства, чем интересоваться собственной историей, понять которую опять же можно лишь в рамках единой системы, биосферы. Но понять историю владельцев отариидной конструкции можно лишь в той степени, в какой будут преодолены барьеры между исследователями современного и ископаемого материала, говорящих пока на существенно различающихся языках, т. е. нужно построение единой системы знаний об уже вымерших и еще не вымерших зверях.

Как живет ушастый тюлень

Представив устройство и возможности отариидной конструкции, владельцы которой уже не меньше десяти миллионов лет притираются к месту среди прочих компонентов биосферы и противостоят переменам в океане и на суше, попытаемся представить основные вехи жизни ушастого тюленя, умудренного таким историческим опытом.

Щенок появляется на свет примерно через год после оплодотворения зрячим, подвижным, с весом в одну десятую материнского (от 5 кг у морских котов до 20 кг у сивуча). Прямая противоположность, скажем, медвежонку, родившемуся через полгода после зачатия слепым и весящим около полукилограмма (одна пятисотая матери). Из этого года, потраченного самкой Ушастого тюленя, на собственно беременность приходится лишь около двух третей, т. е. примерно восемь месяцев, а четыре месяца — на отсрочку в установлении контактов зародыша (на этой стадии — комочка клеток с полостью между ними) со стенкой матки. Такая отсрочка, эмбриональная пауза, достаточно обычна для млекопитающих различных групп, и хищных, и копытных, и неполнозубых, а степень ее обязательности и продолжительность неодинаковы даже в пределах одного вида зверей. Так, у косули от зачатия до родов может проходить и шесть, и десять месяцев. Ускорение развития зародыша после паузы происходит на фоне событий, которые охотоведы описывают как псевдотечку и псевдогон. Такое же осеннее оживление половой активности через несколько месяцев после основного весеннего пика демонстрируют многие звери и птицы (вспомним хотя бы осеннее появление поющих скворцов у пустовавших с лета скворечников). Не вполне ясно, кто участвует во втором пике: то ли отдохнувшие за лето участники первого раунда, то ли пропустившие его взрослые или только вступающие в игру молодые. Не ясно также, насколько велика реальность оплодотворения в это предзимнее время. Но ясно, что какой-то будильник будоражит даже зверей и птиц с четко очерченным сезоном размножения дважды в году, а не однажды. Для всех морских котов и львов обычно называют годичным срок, за который оплодотворенная яйцеклетка становится новорожденным. Но у северных морских котов и у южноамериканских морских львов найдены осенние и зимние случаи родов, что может свидетельствовать и о неурочном спаривании, и о вмешательстве чего-то, управляющего паузой в ходе развития зародыша.

Переход из теплой материнской утробы на переполненное зверями, негостеприимное лежбище ставит и пятикилограммового котового щенка и двадцатикилограммового сивучонка в очень жесткие условия. Нехорошо быть затоптанным или загрызенным, но нехорошо и утонуть.

«Не суйся в воду, пока тебе не исполнилось шесть недель, не то голова перетянет пятки. И летние штормы и киты-косатки скверны для маленьких котиков, так скверны, что хуже и не придумаешь. Но плескайся и набирайся сил, и ты не ошибешься, Дитя морских просторов». Так не вполне последовательно наставляет своего сына котиха в сказке Р. Киплинга «Белый тюлень».

Действительно, в воде новорожденный щенок неуклюж, хотя и может проплыть несколько метров, высоко задрав голову, и старается как можно скорее выскочить из нее. Но виноваты здесь скорее не пропорции тела, которые у него как раз уже родительские (за исключением крупной детской головы), а неумение окунать голову под воду и промокающий насквозь мех. Под промокшим мехом кожа уже после 15-минутного купания остывает с 38° до 25°, а сам мех даже после отряхивания щенка на берегу удерживает на себе около полулитра воды, медленное испарение которой еще долго будет студить детеныша. Остуживание мокрым мехом мало подходит для промозглых летних дней на островах Берингова моря, зато оно же спасает от теплового шока на о-ве Сан-Мигель, где в жаркие дни температура воздуха на лежбище доходит до 35°, а песок раскаляется до 50°.

У сивучонка проблемы другие, он добровольно идет в воду сразу после рождения, и, возможно, этому способствует меньшая зрелость скелета его конечностей по сравнению с менее крупными отариидными щенками (окостенение элементов кисти и стопы к рождению опережает у котика на месяц ход у сивучонка), делая плавание более легким, чем хождение. Детский мех его ненамного уступает котиковому, но соотношение поверхность тела — объем заметно отличается. Однако котик, нарастивший ко второму месяцу жизни на лежбище, вне материнской утробы, запас сала и более густой мех (после отряхивания на берегу мех удерживает на себе не больше стакана воды), уже уверенно лезет в воду при любой возможности (помните: «не суйся в воду, пока тебе не исполнилось шесть недель»), хотя вес его все еще не больше половины веса новорожденного сивучонка. Но особых дел в воде у недавно родившегося щенка нет, зато на берегу он должен найти свое место в структуре лежбища. Он может достаточно свободно перемещаться по личным территориям секачей, так как на него еще не распространяются территориальные ограничения, жестко регламентирующие передвижения взрослых самок и самцов. К тому же связь его с матерью из-за ее многодневных отлучек между кормлениями не привязывает к одной-единственной точке лежбища.