Царь мышей - Абаринова-Кожухова Елизавета. Страница 6

Его попутчики не особо внимательно прислушивались к этим разглагольствованиям, думая больше о своем, лишь Чаликова в конце концов не выдержала:

— Но ведь вы же, Петрович, сами служите Государю, а он вовсе не бедный человек, а такой же грабитель, как и все остальные.

Дубов укоризненно покачал головой — этого Чаликовой говорить не следовало, учитывая вздорный нрав Соловья: при любой попытке перечить себе он тут же, что называется, срывался с цепи, начинал визжать и размахивать ржавыми ножами, которые носил под лохмотьями как память о былых разбойничьих похождениях.

Однако на сей раз Надеждины возражения он воспринял спокойно:

— Верно говоришь, красавица. Цари да князья — они и есть первые мироеды и угнетатели. А вот Путята — он вовсе не таков. Он мне все объяснил!

Последние слова Петрович произнес с таким важным видом, будто хотел сказать: «Это наша тайна — моя и Путяты».

— Он мне так и сказал, — с не меньшей важностью продолжал Петрович, — что вся страна сверху донизу отравлена ложью, воровством и мздоимством и что настала последняя пора все менять, покудова не поздно. А с кем? — спросил меня Путята и сам же ответил: С теми немногими честными и порядочными людьми, которые еще сохранились в нашей стране. И один из них — ты!.. То есть я, — скромно пояснил Петрович. — И еще он сказал, что вы едете на поиски клада, и что люди вы вроде бы как честные, но кто знает — не соблазнитесь ли чужим добром, коли чего найдете. И ты, Петрович, должен за ними приглядеть, потому как в тебе я уверен куда больше, чем в них. А богатств никак нельзя упускать, ибо они, сказал мне царь, назначены на облегчение тяжкой участи бедного люда!

— Что, так и сказал? — недоверчиво переспросил Васятка.

— Так и сказал, — запальчиво выкрикнул Петрович. — Чтобы простому народу лучше жилось! Он хоть и царь, а мужик что надо. Извини, говорит, Петрович, что не угощаю и чарку не наливаю — у меня у самого кусок в горло не лезет, когда наш народ голодает!

— Нет-нет, он так и сказал, что мы едем за кладом? — уточнил Дубов. — И что вы должны за нами сле… приглядывать?

Петрович несколько смутился — увлекшись проповедью всеобщего равенства, он явно сказал что-то лишнее. И, злясь даже не столько на своих слушателей, сколько на себя самого, возвысил голос почти до визга:

— Да, так и сказал! И еще много чего сказал, а чего сказал — того я вам не скажу!

— Ну и не надо, — нарочито равнодушно промолвила Надя. Вообще-то она надеялась, что Петрович продолжит свое страстное выступление и проговорится еще о чем-нибудь. Но Петрович замолк — видимо, счел, что ему, защитнику всех бедных и угнетенных, доверенному лицу самого царя Путяты, не пристало тратить свое красноречие на таких ничтожных людишек.

И как раз в этот миг карета стала замедлять ход, а потом и вовсе остановилась.

— Ну что там такое? — недовольно пробурчал Петрович.

— Уж не ваши ли бывшие соратнички? — не удержалась Надя от маленькой подколки. Петрович лишь презрительно фыркнул — настолько он был выше всего этого.

— Да нет, похоже, небольшая пробка, — заметил Серапионыч, глянув в окошко.

Действительно, дорога в этом месте была очень узкой, даже две крестьянские телеги протиснулись бы с трудом, а навстречу ехала почти столь же громоздкая карета, разве что более пошарпанная. Сей экипаж, запряженный парой лошадок, остановился за несколько шагов от кареты Рыжего, и пока два возницы обсуждали, как им лучше разъехаться, кони из обеих упряжек приглядывались и принюхивались друг к другу.

— Давайте выйдем наружу, — сказал Васятка. — А то при таких разъездах и перевернуться недолго…

С этим предложением согласились все. Последним с крайне недовольным видом карету покинул Петрович, не забыв прихватить и «дипкурьерский» мешок, который не отпускал от себя ни на миг.

Надя внимательно разглядывала встречную карету, а точнее — замысловатую эмблему, украшавшую дверь. При некоторой доле воображения ее можно было бы счесть похожей как на советскую, так и на пиратскую символику, только вместо скрещенных костей (или серпа и молота) на дверце кареты были изображены два меча. Роль звезды (черепа) выполнял крупный гриб, по очертаниям напоминавший мухомор. Сомнений не оставалось — такой герб мог принадлежать только рыцарю из Новой Ютландии, или Мухоморья, как иногда называли маленькое, но гордое королевство из-за обилия на его болотах этих грибов, ярких и красивых, однако совершенно несъедобных.

Надя подумала, что, может быть, карета принадлежит кому-то из ее знакомых — в прошлогоднее пребывание в Новой Ютландии ей довелось немало пообщаться с доблестными рыцарями. Более того, именно она, Надежда Чаликова, нашла нужные слова, дабы поднять рыцарей на борьбу со ставленниками Белой Пущи, свергнувшими законного короля Александра. Василий Дубов в тот раз также выполнял ответственную и нужную работу в Новой Ютландии, хотя собственно с рыцарями соприкасался в меньшей степени.

Дверца распахнулась, и из кареты вылез человек в потертом камзоле. Надежда его тут же узнала — то был рыцарь, которого в Мухоморье все почтительно величали доном Альфонсо.

Приподняв щегольски изогнутую шляпу с ярким пером, дон Альфонсо легким поклоном приветствовал наших путешественников, которые ответили ему тем же, кроме разве что Петровича, еще крепче вцепившегося в свой мешок. А узнав Надежду, дон Альфонсо благоговейно опустился на одно колено и с огромным почтением поцеловал ей край платья.

— Да полноте, дон Альфонсо, к чему такие китайские церемонии, — стала его поднимать Надя, одновременно и смущенная, и польщенная. — Давайте лучше я вас познакомлю. Этот почтеннейший господин — доблестный рыцарь дон Альфонсо из Мухомо… то есть из Новой Ютландии. А это мои друзья…

И Чаликова стала представлять рыцарю каждого из своих спутников — Дубова, Серапионыча, Васятку… Лишь Петрович не захотел подать руки дону Альфонсо — он продолжал стоять в сторонке, исподлобья поглядывая на подозрительного чужестранца.

Когда дошел черед Василия Дубова, дон Альфонсо обрадовался необычайно:

— Как, вы и есть тот самый боярин Василий! Нет-нет, не скромничайте, мы-то прекрасно знаем обо всех ваших славных подвигах. Еще бы — наш стихотворец господин Грендель уже воспел их в своей новой поэме! Знал бы я, что встречу вас, непременно захватил бы список, но поверьте — поэма столь же звучная, сколь и правдивая.

Увидев, что Василий совсем смешался от бурного «поэтического» внимания к своей скромной особе, Надежда перевела разговор:

— Скажите, дон Альфонсо, а как поживает ваш король, Его Величество Александр? И что его молодая супруга?

— Ее Величество Катерина недавно счастливо разрешилась от бремени девочкой, — не без гордости за свою королеву сообщил дон Альфонсо. — И знаете, как ее нарекли? В вашу честь — Надеждой!

Тут уж пришел черед смутиться Чаликовой. А Дубову — менять предмет разговора:

— Куда путь держите, почтеннейший дон Альфонсо?

— Да не так уж далеко, в… — Тут дон Альфонсо произнес какое-то мудреное название, мало что говорившее и Дубову, и Чаликовой, и Серапионычу.

— И собираетесь ехать через Царь-Город? — спросила Надежда.

— А как же иначе? — удивился славный рыцарь. — Тем более, что это самый ближний путь.

— Боюсь вас огорчить, дорогой дон Альфонсо, но думаю, что лучше бы вам через Царь-Город не ехать, — заметил Дубов. — Теперь там отчего-то вашего брата ново-ютландского рыцаря не больно жалуют.

— Да, это так, — подтвердила Чаликова. — Не удивлюсь даже, если законопослушные горожане забросают вас каменьями при полном попустительстве властей.

— Почему вы так думаете? — удивился дон Альфонсо. Вместо ответа Надя извлекла из сумочки диктофон:

— С помощью этого чудесного устройства я записала некоторые выступления на открытии водопровода.

Наугад перемотав пленку назад, Надежда нажала кнопку. Из чудо-коробочки раздался невзрачный голосок царя Путяты:

«…И я, и мой народ с глубоким уважением относимся к Ново-Ютландскому королю и его государству. Однако есть еще некоторые рыцари, которые тщатся отвратить наших людей от стародавних обычаев, дабы приобщить к своему образу жизни, глубоко чуждому для нашего народа. — Путята неожиданно возвысил голос: — Так вот что я вам скажу — не получится, господа хорошие!»