Дверь в преисподнюю - Абаринова-Кожухова Елизавета. Страница 26

Действительно, если внимательно приглядеться, то в пожелтевшей траве можно было заметить извилистую ложбинку, заросшую менее густо, чем вся поляна, и не столько обычной травой, сколько подорожником. Ложбинка начиналась возле булыжника и вела в сторону ручья, теряясь в прибрежном ивняке.

— Ну, вы, боярин Василий, даете! — выдохнул Беовульф.

— Просто я детектив, — скромно ответил Дубов. — В смысле, частный сыщик. Моя работа — все примечать и делать выводы.

— Ну так за работу! — взревел Беовульф и принялся засучивать рукава.

— Погодите, дождемся сумерек, — остановил его Василий. — Если нас заметят, то все пропало.

— Ах, как это поэтично! — мечтательно вздохнул Грендель. — Если вернемся, то я непременно выкопаю себе из хижины какой-нибудь подземный ход.

Надя хотела еще раз встретиться и поговорить с Александром, но тот будто сквозь землю провалился. Лишь королевский ключник мог сообщить, что Его Величество изволил выйти прогуляться.

— Как, по болоту?! — изумилась Надя. — Но для чего?

— По своим делам, — загадочно ответил ключник.

Чаликова поняла, что тот кое-что знает о «своих делах» короля, но рассказывать о них отнюдь не желает.

Лишь ближе к вечеру, когда солнце уже клонилось к болоту, к Наде в комнату явился Теофил с известием, что король возвратился и просит Перси пожаловать к себе.

Его Величество принял Чаликову в стареньком, но уютном домашнем халате, а над камином с потрескавшимися изразцами была на веревках аккуратно развешана верхняя одежда.

— Вот проверял, не сошла ли вода, — пояснил Александр.

— Ну и как?

— Все в порядке. Так что можете ехать спокойно.

— Куда? — несколько удивилась Надя.

— Ну, вы же не останетесь в одном доме с людоедом, — также несколько удивился Александр. — Я вам дам лошадей и письмо… да хоть к Беовульфу, там-то вы будете в безопасности.

— Увы, — покачала головой Чаликова, — я никуда не должна отсюда отлучаться. Если все пройдет благополучно, то завтра Василий… то есть боярин Василий должен будет заехать за мной, и мы вместе отправимся в Царь-Город.

— И вы сознательно подвергаете себя опасности быть съеденной?

— Мне почему-то кажется, что людоед здесь не останется. Да и людоедством он занимался больше от скуки, не имея возможности отсюда выбраться.

— Не думаю, — покачал головой король. — А впрочем, как знаете.

— Да, я тоже в этом не уверена, — кивнула Чаликова, — и более того, у меня есть предчувствие, что именно нынешней ночью нас ждет весьма драматическая развязка всей этой истории.

— Возможно, — улыбнулся король.

— Ваше Величество нынче как-то очень веселы и оживленны, — заметила Надя. — Такими я вас в первый раз вижу.

— Ну, это от того что наконец-то сошли воды и восстановилась связь, — немного смутился король. — У нас тут не так много причин для веселья, вот и радуемся всяким, на первый взгляд, мелочам.

— Да, конечно, Ваше Величество, — с пониманием покивала Надя, а про себя подумала: «Нет, здесь что-то иное…»

Однако развивать эту тему Надя не стала, а заговорила совсем о другом, что ее также немало занимало:

— Ваше Величество, вот тут мне показались довольно необычными имена ваших подопечных. Они что, все «косят» под известных поэтов и мыслителей?

— Я не совсем понял, Наденька, что вы подразумеваете под словом «косят», но они это делают безо всяких злых умыслов, — ответил Александр. — Подозреваю, что их собственные имена звучат, по их мнению, недостаточно благозвучно для столь одаренных личностей, вот поэтому…

— Ну, Диогена я знаю, — стала Надя загибать пальцы, — Сафо знаю, Данте знаю, а вот кто такая была донна Клара?

— Как, вы не слышали о ней? — изумился Александр. — Это же прославленная испанская поэтесса Клара де Гонсалес, которую Святая Инквизиция сначала чуть было не сожгла на костре как ведьму, а спустя сто лет канонизировала как святую.

— Увы, до нашей глухомани ее имя еще не дошло, — с сожалением вздохнула Чаликова. — Да и я вообще-то специализируюсь на более древней словесности.

Это, было, конечно же, не совсем так — Надя неплохо разбиралась и в словесности не столь древней, но с одним уточнением: в словесности своего мира. Раздвоение реальностей (или, по гипотезе доктора Серапионыча — расщепление Земли на две «параллельных») произошло где-то в XII–XIII веке, и поначалу обе действительности были тесно связаны между собою. Но затем эти связи стали понемногу ослабевать, и Горохово Городище близ Кислоярска (иначе — Холм Демонов близ Царь-Города) оставалось одним из немногих, если не единственным местом на Земле, где еще можно было «перепрыгнуть» из одного мира в другой. К таким выводам пришла историк Хелен фон Ачкасофф, участвовавшая в самой первой экспедиции в параллельный мир, где она исследовала Царь-Городские архивы и установила, что там содержатся сведения об именах и событиях весьма древних, а чем ближе к нашему времени, тем их становилось меньше. Так что не удивительно, что в замке Александра были в ходу такие имена как Сафо, Диоген или Данте.

— Вы о чем-то задумались, Надя? — оторвал журналистку от ее размышлений голос Александра.

— Да-да, Ваше Величество, — встрепенулась Надя. — Все это очень интересно. Удивительно, что я даже и не слыхивала о донне Кларе де Гонсалес. А когда она жила?

— Ну, лет двести-двести пятьдесят тому обратно, — припомнил король.

— А этот, как его, господин Ал-Каши? — назвала Надя имя одного из поэтов, который во время поэтических чтений обычно сидел где-то в сторонке, мало ел, почти ничего не пил и больше слушал других, чем говорил сам.

— А, ну Ал-Каши — это был такой восточный поэт семнадцатого столетия, — охотно пояснил король, — последователь знаменитого Омара Хайяма.

— Омара Хайяма знаю, — радостно закивала Надя, — так что теперь обязательно познакомлюсь и с творчеством Ал-Каши.

А про себя Надя подумала, что напрасно приняла в качестве псевдонима имя Перси — звучное и красивое само по себе, но совершенно неуместное для слуги царь-городского боярина Василия. Прослышав о нравах при дворе Александра, они с Василием решили, что Надя там будет находиться под именем, взятым в честь английского поэта Шелли, весьма известного и популярного в том мире, откуда они прибыли, но о котором вряд ли кто-то слышал в параллельной действительности.

Поскольку результаты акции по похищению белопущенских девушек для султанского гарема превзошли самые смелые ожидания, то Петровича за ее успешное проведение щедро наградили — дали временное освобождение от работ на конюшне. Бывший лиходей и душегуб отлеживался от побоев ведрами и коромыслами в своей каморке, где его и застал князь Длиннорукий, реабилитированный от подозрений в самозванстве.

— Ну, здравствуй, Соловей, — радостно приветствовал князь Длиннорукий Петровича, опуская на грязный пол какой-то мешок. — Давненько я тебя изловить хотел, да не вышло. Вот и встренулись!

— Вчера уже видались, — буркнул Петрович и отвернулся от гостя на второй бок.

— То был не я, — ответил Длиннорукий. Петрович вновь повернулся на первый бок и изумленно уставился на князя. — Да-да, вчера к тебе приходил самозванец. Он беззастенчиво присвоил не только мое княжеское звание, но даже лицо. Но мы вывели его на чистую воду!

— A хрен вас разберет, — проворчал Петрович, — кто настоящий, а кто нет. Все вы угнетатели трудового народа и бедного люда!

— Да я всегда стоял за бедный люд! — с чувством стукнул себя в грудь Длиннорукий. — За то и претерпел от злобных наветчиков, засадивших меня в сырую темницу!

— Врешь ты, князь, — покачал головой Петрович, с кряхтением поднимаясь со своего топчана. — Ну, зачем пожаловал? Ежели по делу, то говори, а ежели нет, так не обессудь — не с руки мне теперь с тобою растабарывать.

— По делу, еще как по делу! — с жаром подхватил Длиннорукий. — Нынче хорошенько отоспись, а завтра мы с тобой должны будем отправиться в Новую Ютландию ко двору короля Александра.