По следам минувшего - Яковлева Ирина. Страница 18

И еще одно обстоятельство смущало молодого палеонтолога. Изучая древних амфибий, он все больше убеждался в их сходстве с жабами и лягушками. Именно к ним и только к ним через миллионы поколений зубастых плоскоголовых тварей вел извилистый путь развития. Остальные земноводные — хвостатые тритоны и саламандры, белесые красножабрые аксолотли — оставались совсем в стороне. Они как бы повисали в воздухе, не имея опоры в бесчисленных поколениях предков.

Была надежда, что ихтиостега, самая древняя из амфибий, разрешит все недоумения, соединит в себе примитивные черты хвостатых и бесхвостых, окажется всеобщим предком земноводных. Но ничуть не бывало. Ихтиостега оказалась причудливым сочетанием признаков кистеперой рыбы и лягушкоподобного существа — батрахоморфа. Получалось, что пути разных амфибий, внешне так похожих друг на друга, разошлись еще до того, как они впервые вышли на сушу. А где же тогда искать предков остальных четвероногих? Рептилий, например?

Вошло в обычай, что сделавший открытие ученый, задолго до выхода в свет основной работы, публикует «предварительные заметки» — несколько страниц, чтобы «застолбить» новые факты. Не нарушил традиций и Севе-Седерберг. Его «Предварительные заметки о девонских стегоцефалах Гренландии» появились через три года после знаменитой находки и представили собой солидную монографию. Он не позволил себе торопиться и тогда, когда узнал, что жить ему осталось совсем немного. Он успел написать несколько блестящих работ об ихтиостеге и о родственных связях древнейших амфибий…

Портрет Севе-Седерберга, очень молодого человека с тонким грустным лицом, висит над рабочим столом профессора Михаила Александровича Шишкина, тоже всемирно известного исследователя земноводных. Портрет появился здесь давно, еще тогда, когда вчерашний студент Миша Шишкин пришел работать в Палеонтологический музей. Кабинеты палеонтологов в музее невелики и почти всегда загромождены шкафами и ящиками, завешаны схемами и картами. В таких кабинетах держат только очень нужные для работы вещи — такие, как этот портрет.

Ученых не принято любить, как любят художников и поэтов. Но нет ни одного настоящего исследователя, работу которого, его мысли, дело его жизни хоть кто-нибудь не захотел бы продолжить своей работой, своими мыслями, своей жизнью.

А ихтиостега стала очень знаменитой. Ее гипсовая копия стоит на почетном месте в палеонтологическом музее и ждет, когда рядом с ней встанут другие «недостающие звенья» и расскажут что-то новое о самых первых и самых трудных шагах жизни по Земле.

Выход позвоночных на сушу во многом остается загадкой. Ясно одно — ихтиостега и даже ее потомки, жившие миллионы лет спустя, были только разведчиками, а не завоевателями континентов. Крупные, до четырех метров, хищники-рыбоеды, они не смогли бы прокормиться случайной охотой. Большие многоножки и мечехвосты выходили на сушу так же редко, как и они сами. Да и шансов на успешную охоту в таких случаях у полурыбы практически не бывало. Ведь на добычу она нацеливалась всем телом, потому что голова ее намертво соединялась с туловищем из-за отсутствия шейного позвонка. А такой способ охоты удобен только в воде. Настоящие обитатели суши — клещи, мокрицы, мелкие многоножки и черви — были не только слишком малы. Как и сейчас, они жили и кормились в почве, среди отмирающих растений или под камнями. До поры до времени четвероногим пришлось ограничиться «рыбным столом».

В жарком девоне, где засухи сменялись затяжными ливнями, водоемы то растекались безбрежным разливом, то сжимались в мозаику луж, стариц и топей, ямы кишели беспомощной рыбой. Побеждал тот, кто в туманной ночи ковылял сквозь заросли, кто проползал по песчаным дюнам и с шумом плюхался в заповедные воды. Охотника кормят ноги. И ноги учились ходить.

Очень похоже, что наземными животными, хотя бы настолько наземными, как современные жабы и саламандры, четвероногие стали только тогда, когда суша наполнилась обильной, по-настоящему сухопутной пищей — насекомыми. Но это случилось уже в каменноугольном периоде. Так или иначе, случайная встреча нашей ихтиостеги с многоножкой диплоподой оказалась символической, потому что спустя миллионы лет судьбы четвероногих потомков полурыбы и родичей многоножек — насекомых — тесно переплелись и образовали звенья могучего и вечно изменчивого механизма — механизма биологического равновесия суши.

Раковинный спрут.

Мастодонзавр.

Глава V

В ЛЯГУШАЧЬЕМ РАЮ

Лес пропитан водой, как губка. Вода ручейками сбегает по чешуйчатым стволам, дождем капает с пышных перистых ветвей. Розовый туман плавает в воздухе. Одни деревья — по пояс в воде. Другие силятся выползти из нее на высоких корнях-ходулях. Странный лес. Странные деревья. Будто волшебник для забавы увеличил в тысячу раз болотную кочку и ее обитателей. Болотные хвощи выше нынешних берез. Плауны, которые сейчас не сразу увидишь в траве, поднялись, как столетние сосны. Загудела метровыми крыльями и опустилась к воде исполинская стрекоза. Громадная лягушка выставила из воды широкую, как стол, голову, и лес загудел от богатырского кваканья. Посыпались с ветвей теплые тяжелые капли на головы бесчисленных предков теперешних лягушек и тритонов, которые плавали, ползали и грелись на солнышке в этом лесу эры древней жизни.

Но действительно ли эта картина характерна для следующего после девона периода — каменноугольного, или карбонового, или просто «карбона», как его для краткости называют геологи? Как убедиться, что, написав все это, мы не проявили излишней фантазии или вообще не перепутали все на свете?

Для этого придется пойти от только что изображенной картины к науке, к фактам.

ДОСТОВЕРНЫЕ СЛЕДЫ ИСЧЕЗНУВШЕГО РАЯ

Каменноугольную систему впервые выделили в Англии еще в начале XIX века. Протяженность её приблизительно равна 65–70 миллионам лет. Слои карбона буквально набиты стволами, ветвями, листьями, наконец, целыми деревьями необычайной величины и строения. Крупные же месторождения каменного угля, встреченные в этой системе, и дали ей название «карбон», что значит «уголь». Потом залежи каменного угля были найдены и в более поздних отложениях: пермских, юрских, третичных, но название «карбон» менять не стали. Сказалась историческая традиция и еще то, что во многих странах богатые угольные месторождения связаны именно с этой системой.

Представить себе картину образования каменного угля довольно просто. Обширное болото покрыто лесом высоченных деревьев. В тени их густых и пушистых крон растет мох. Тысяченожки, скорпионы, пауки, стрекозы ползут, летят и, наконец, падают в темную болотную воду. Проходят годы, десятки лет. Все на свете когда-нибудь кончается. Кончится и жизнь исполинского дерева, и упадет оно с тяжелым всплеском, ляжет на вязкое дно болота. А на его месте вырастет другое дерево. Но и оно не вечно. Умирают мхи и насекомые. Опускаются на дно трупы животных. Все это медленно гниет, крошится, перемешивается… Короче говоря, превращается в торф. А потом эти торфяные слои опускаются, а сверху растут новые леса, которые впоследствии дадут новые напластования торфа. Нижние же его слои спрессовываются, спекаются и превращаются в пласты каменного угля.

Секрет углеобразования состоит в том, что все эти процессы идут без участия в них кислорода. Уж слишком его мало в стоячих водах болот. В противном случае от всего богатства древней жизни и следа бы не осталось.

ЗЕЛЕНЫЕ ОБИТАТЕЛИ КАРБОНОВОЙ СУШИ И ИХ ЗАГАДКИ

В самом пласте каменного угля можно найти разве что остатки корней и корневищ. А вот в слоях песчаников и сланцев, которыми прослоены пласты каменного угля, находят великое множество отпечатков листьев, стволов, коры растений. Палеоботаники всего мира, собирающие материалы из этих слоев, сравнивали свои находки и пришли к выводу, что все они удивительно схожи между собой. Поэтому вывод напрашивался сам: в карбоне на всей Земле жили одни и те же растения-гиганты — лепидодендроны, сигиллярии, каламиты и кордаиты.