Взаимная помощь среди животных и людей как двигатель прогресса - Кропоткин Петр Алексеевич. Страница 48

Организация гильдий требовала, конечно, тщательного надзора над ремесленниками со стороны гильдии, и для этой цели всегда назначались специальные присяжные. Замечательно, однако, то обстоятельство, что пока города жили свободной жизнью, не слышно было жалоб на этот надзор; между тем, как, когда в дело вмешалось государство, и конфисковало собственность гильдий и разрушило их независимость в пользу собственной бюрократии, жалобы становятся просто бесчисленными [253]. С другой стороны, огромный прогресс в области всех искусств, достигнутый при средневековой гильдейской системе, является наилучшим доказательством того, что система эта не была препятствием для развития личной инициативы [254]. Дело в том, что средневековая гильдия, подобно средневековому приходу, «улице» или «концу», не была корпорациею граждан, поставленных под контроль государственных чиновников; она была союзом всех людей, объединенных данным производством, и в состав ее входили: присяжные закупщики сырых продуктов, продавцы произведенных товаров и ремесленники — мастера, подмастерья («Compaynes») и ученики. Для внутренней организации данного производства собрание этих лиц обладало верховными правами, пока оно не затрагивало других гильдий, в каком случае дело переносилось на рассмотрение гильдии гильдий, т. е. города. Помимо указанных сейчас функций, гильдия представляла еще и нечто другое. Она имела собственную юрисдикцию, т. е. собственное право суда в своих делах и собственную военную силу; имела свои общие собрания, или вече, собственные традиции борьбы, славы и независимости и собственные сношения с другими гильдиями того же ремесла, или занятия, в других городах. Одним словом, она жила полной органической жизнью, которая происходила от того, что она обхватывала полностью всю жизнь этого союза. Когда город призывался к оружию, гильдия выступала как отдельный отряд (Schaar), вооруженная принадлежавшим ей оружием (а в более позднюю эпоху — с собственными пушками, с любовью изукрашенными гильдией), под начальством ею же избранных начальников. Одним словом, гильдия была такая же независимая единица федерации, какой была республика Ури, или Женевы, пятьдесят лет тому назад в Швейцарской конфедерации. Ввиду этого, сравнивать гильдии с современными трэд-юнионами, или профессиональными союзами, лишенными всех атрибутов государственной верховной власти и сведенными к выполнению двух-трех второстепенных функций, — столь же неразумно, как сравнивать Флоренцию или Брюгге с какой-нибудь французской деревенской общиной, влачащей жалкое существование под гнетом префекта и наполеоновского кодекса, или же с русским городом, управляющимся по городскому уложению Екатерины II. Французская деревушка и русский город также имеют своего выборного голову, как имели Флоренция и Брюгге, а русский город имел даже и ремесленные цехи; но разница между ними — вся та разница, какая существует между Флоренцией, с одной стороны, и какой-нибудь деревушкой Гусиные Ключи во Франции или Царевококшайском, с другой; или же между Венецианским дожем и современным деревенским мэром, снимающим шапку пред писцом господина субпрефекта.

Средневековые гильдии были в состоянии отстаивать свою независимость; а когда, позднее, особенно в четырнадцатом веке, вследствие некоторых причин, на которые мы сейчас укажем, старая городская жизнь начала претерпевать глубокие изменения, тогда более молодые ремесла оказались достаточно сильными, чтобы завоевать себе, в свою очередь, должную долю в управлении городскими делами. Массы, сорганизованные в «младшие» гильдии, восставали, чтобы вырвать власть из рук растущей олигархии, и в большинстве случаев они добивались успеха, — и тогда они открывали новую эру расцвета вольных городов. Правда, в некоторых городах восстание младших гильдий было потоплено в крови, и тогда рабочим беспощадно рубили головы, как это было в 1306 году в Париже и в 1371 году в Кёльне. В таких случаях городские вольности, после такого поражения, быстро приходили в упадок, и город подпадал под иго центральной власти. Но в большинстве городов было достаточно жизненных сил, чтобы выйти из борьбы обновленными и с запасом свежей энергии. Новый период юношеского обновления был тогда их наградой. В города вливалась волна новой жизни, которая и находила себе выражение в великолепных новых архитектурных памятниках, в новом периоде преуспеяния, во внезапном прогрессе техники и изобретений и в новом интеллектуальном движении, которое вскоре и повело к эпохе Возрождения и Реформации [255].

Жизнь средневекового города была целым рядом тяжелых битв, которые пришлось вести горожанам, чтобы добыть себе свободу и удержать ее. Правда, во время этой суровой борьбы развилась крепкая и стойкая раса граждан; правда, что эта борьба воспитала любовь и обожание родного города, и что великие деяния, совершенные средневековыми общинами, вдохновлялись именно этою любовью. Но жертвы, которые пришлось понести общинам в борьбе за свободу, были, тем не менее, очень тяжелы, и выдержанная общинами борьба внесла глубокие источники раздоров в самую их внутреннюю жизнь. Очень немногие города успели, благодаря стечению благоприятных обстоятельств, добиться свободы сразу, причем они, в большинстве случаев, так же легко и потеряли ее. Громадному же большинству городов пришлось бороться по пятидесяти и по сто лет, а иногда и более, чтобы добиться первого признания своих прав на свободную жизнь, и еще другую сотню лет, пока им удалось утвердить свою свободу на прочном основании: хартии двенадцатого века были только первыми ступенями к свободе [256]. В действительности средневековой город оставался укрепленным оазисом среди страны, погруженной в феодальное подчинение, и ему приходилось силою оружия утвердить свое право на жизнь.

Вследствие причин, вкратце указанных в предыдущей главе, каждая деревенская община постепенно подпала под иго какого-нибудь светского или духовного властелина. Дом такого властелина мало-помалу обратился в замок, а его собратьями по оружию становились теперь наихудшего сорта наемные бродяги, всегда готовые грабить крестьян. Помимо барщины, т. е. трех дней в неделю, которые крестьяне должны были работать на господина, с них взыскивали теперь всякого рода поборы за все: за право сеять и жать, за право грустить или веселиться, за право жить, жениться и умирать. Но хуже всего было то, что их постоянно грабили вооруженные люди, принадлежавшие к дружинам соседних помещиков-феодалов, которые смотрели на крестьян, как на домочадцев их господина, а потому, если у них вспыхивала родовая война из-за кровавой мести с их владельцем — вымещали все на крестьянах, на их скоте и их посевах. А между тем все луга, все поля, все реки и дороги — все вокруг города, и каждый человек, сидевший на земле, были под властью какого-нибудь феодального владельца.

Ненависть горожан к феодальным помещикам нашла себе очень меткое выражение в некоторых хартиях, которые они заставили своих бывших владельцев подписать. Генрих V, например, должен был подписать в хартии, данной городу Шпейеру в 1111 году, что он освобождает бюргеров от «отвратительного и негодного закона о выморочном владении, которым город был доведен до глубочайшей нищеты» — Von dem scheusslichen und nichtswürdigen Gesetze, welches gemein Budel genannt wird [257]… В coutume, т. е. уставе, города Байонны имеются такие строки: «народ древнее господ. Народ, численностью своей превосходящий другие сословия, желая мира, создал господ для обуздания и усмирения могущественных», и т. д. [258]. Хартия, предложенная для подписания королю Роберту, не менее характерна. Его заставили сказать в ней: «Я не буду грабить ни быков, ни других животных. Я не буду захватывать купцов, отнимать у них деньги или налагать на них выкуп. От Благовещения до дня Всех Святых я не буду захватывать на лугах ни лошадей, ни кобыл, ни жеребят. Я не буду сжигать мельниц и не буду грабить муку… Я не буду оказывать покровительства ворам», и т. д. (Pfister напечатал этот документ, воспроизведенный также у Luchaire). Хартия, «дарованная» восставшему против него городу Безансонским архиепископом Hugues, в которой он должен был перечислить все бедствия, причиненные его правами на крепостное владение, не менее характерна [259]. Много можно было бы привести таких примеров.