Взаимная помощь среди животных и людей как двигатель прогресса - Кропоткин Петр Алексеевич. Страница 76

В работе о средневековом городе (Rietschel, „Markt und Stadt in ihrem rechtlichen Verhältnisse“, Leipzig, 1896) Ритшель развил идею, что происхождение германских средневековых вольных городов следует искать в рынке. — Местный рынок, поставленный под покровительство епископа, монастыря или князя, собирал вокруг себя население торговцев и ремесленников, но не земледельческое население. Секторы („концы“), на которые обыкновенно делились города, расходившиеся по радиусам от рынка и населенные каждый ремесленниками данного ремесла, служат, по его мнению, доказательством этой теории: секторы обыкновенно составляли „старый город“, а „новый город“ составляла земледельческая деревня, принадлежавшая князю или королю. Деревня и город управлялись по различным законам.

Несомненно, что рынок играл важную роль в ранних стадиях развития всех средневековых городов, содействуя увеличению богатства граждан и внушая им идеи независимости: но, как было уже замечено Карлом Гегелем, автором очень ценной работы общего характера о германских средневековых городах (Die Entstehung des deutsehen Städtewesens», Leipzig, 1898), городской закон и закон рынка были две вещи разные.

В своей обширной работе Гегель, на основании подробного исследования, пришел, таким образом, к тому же заключению, что и я позволил себе высказать в настоящей книге, т. е. что средневековой город имел двойственное происхождение. В нем было, говорит Гегель, «два населения, жившие бок о бок: одно сельское, и другое чисто городское»; сельское население, жившее ранее при организации Almende, или деревенской общины, было включено в состав города.

Что касается до торговых гильдий, то заслуживает специального упоминания новая работа Herman van den Linden'a («Les Gildes marchandes dans les Pays-Bas au Moyen Age», Gand, 1896, в «Recueil de travaux publies par la Faculté de Philosophie et Lettres»). Автор следит за постепенным развитием политической силы и власти, которые эти гильдии понемногу приобрели по отношению к промышленному населению, в особенности по отношению к торговцам сукнами, и описывает лигу, заключенную ремесленниками, с целью противодействовать растущей власти этих гильдий. Идея, развиваемая в настоящей книге о появлении торговых гильдий в более поздний период, почти совпадающий с периодом упадка городских вольностей, находит таким образом подтверждение в изысканиях Н. van den Linden'a.

В то время, когда я готовил первое русское издание этой книги, в начале 1907 года, я получил замечательную работу д-ра Гильберта Слэтера, «Ограждение общинных земель, рассматриваемое географически», помещенную в «Geographical Journal» Лондонского Географического Общества за январь 1907 года. Д-р Слэтер изучил в этой работе не столько ограждение общинных пустошей и выгонов, сколько ограждение обрабатываемых полей, которые оставались — иногда до самого последнего времени — в общинном пользовании (иногда перешедшем в землевладение). Для пояснения своей мысли он берет, как пример, село Кастор и Эйльзворс, близ Питерборо, где ограждение общинной земли, уничтожившее общину, произошло только в 1892 году. В этих двух деревушках все дома, кроме мельницы и железнодорожной станции, были скучены возле церкви и вдоль большой дороги. За домами лежали загороженные места, служившие, чтобы накормить на траве лошадей, и выгоны (paddocks). Затем, к северу и к югу тянулись пахотные земли, без всяких загородей, кроме там-сям уцелевшей межи, кое-где поросшей кустами.

Все домохозяева этого села, числом около двадцати, владели (вплоть до 1892 года) полосами, точь-в-точь, как в русской общине. Так например, ректор (т. е. священник), владевший 40 десятинами земли (100 акров) в пахотных полях, владел ими в 145 отдельных полосах (strips), ничем не отделенных от других полос, кроме борозды, проведенной плугом. Посреди этих пахотных полей оставалось несколько общественных выгонов; в северо-западном углу была пустошь — обычного типа английских commons, — а на юге, по р. Нен, простирались общинные луга, которые были все подразделены на полосы, еще меньшие, чем в пахотных полях. Все полосы, даже в пахотных полях, подлежали общинным правам выгона.

К работе д-ра Слэтера приложен план села Лакстона, до сих пор остающегося в общинном владении, и этот план поразительно схож, до тождественности, с планами русских общин, приложенными к известной книге П. П. Семенова о русской сельской общине.

Земледельческою единицею, — говорит Слэтер, — была тогда деревня, община, а не крестьянский двор. Фермер должен был работать не по своей фантазии, а по плану, выработанному сообща общиною. Система бывала обыкновенно усовершенствованная трехпольная, т. е. 1) пшеница, 2) яровое и 3) вместо пара — посевы гороха, чечевицы и т. п. мотыльковых и корнеплодных. (Самое имя пара — fallow — изменилось в follow crop, т. е. последующий посев.)

Каждую весну все домохозяева собирались и определяли права каждого, судя по количеству «stints» (тягол?), которые он представлял. В общих выгонах stint представлял право пастьбы одной лошади, или 2-х коров, или 10-и овец. Луга были открыты для всех домохозяев с 1 августа (ст. ст.) до 2 февраля (ст. ст.), очевидно, от первого Спаса до Сретенья; озимое и яровое поле — от жатвы до посева, а что касается третьего поля, то каждый год решали, что на нем растить и когда его открывать для общинной пастьбы скота.

Когда общинное владение уничтожалось, то вся площадь разбивалась на известное число ферм, и каждый фермер должен был огородить свою землю.

Таковы интересные факты, открытые д-ром Слэтером. Затем он предпринял грандиозную работу. Оказалось, что хотя захват общинных земель совершался в XVIII и XIX веке во всей Англии и Уэльсе, тем не менее далеко не везде ограждали пахотные поля. Во многих графствах загораживались уже одни пустоши и выгоны. Тогда автор стал читать каждый из актов ограждения порознь, чтобы узнать, сколько в каждом отдельном случае уничтожалось общинного землевладения на пахотные земли (помимо лугов и пустошей), и он составил список, — какая часть из всей площади каждого графства находилась под пахотными полями в общинном владении. Оказалось, что в некоторых графствах она составляла четверть (Беркшэйр, Уорик, Уильтшэйр), треть (Норфольк, Нотгингам, Бек, Кэмбридж), или даже около половины (Йорк, Оксфорд, Бэдфорд, Рэтланд, Хёнтингдон, Нортамптон) всей площади удобных и неудобных земель графства.

Во всех этих случаях уже не бывало, однако, передела земли. Полосы в разных полях принадлежали каждому владельцу из поколения в поколение, с тех пор как они попали (иногда — даже путем покупки), тому или другому общиннику. Но будучи уже частными владельцами своих полос, общинники тем не менее продолжали сотни лет вести мирское общинное хозяйство, улучшая при этом систему земледелия.

Система общинного каждогодного передела земли, известная под названием «run-rig» (оборот полос) в Шотландии и Уэльсе, «run-dale» в Ирландии, и «rig aid rennal» в Кэйтснесе, существует по сию пору в Шотландии и, вероятно, кое-где в Ирландии [363]. В половине же XIX века она была очень широко распространена. Об ней говорил также Вильям Маршаль, упомянутый в тексте, описывая различные части Англии.

Вообще работа д-ра Слэтера, напечатанная в журнале Географического Общества, на которую он посвятил четырнадцать лет жизни, полна самых интересных данных об общинной пахоте, о «сложном плуге», о фермерстве по четыре хозяйства сообща [364], и вообще о различных типах сельской общины в различных частях Англии.

Упомянутая статья д-ра Слэтера вошла в его книгу «The English Peasantry and the Enclosure of Common Fields», изданную Школою Экономики в 1907 году, полную интересных данных. Из нее видно, например, что в 1873 году, на основании данных Королевской Комиссии, общинные поля (пахотные, обрабатываемые поныне) имелись еще в 905 приходах Англии и Уэльса, и покрывали 166 593 акра (60 700 дес.), и что в 500 других приходах имелось, по всем видимостям, еще около 100 000 акров таких же земель (всего, значит, около 98 500 десятин). Общинное владение пахотными долями сохранилось, таким образом, в десятой части всех приходов Англии и Уэльса, несмотря на все меры, принятые парламентом, чтобы убить эту форму землевладения.