И.П.Павлов PRO ET CONTRA - Павлов Иван Петрович. Страница 132

Иван Петрович с первой же встречи произвел на меня боль шое впечатление. Он поразил меня своей простотой и непосредст венностью. У меня сразу же появилось ощущение, будто я дав нымдавно хорошо знаю этого человека.

Недаром говорят, что глаза — зеркало души человека. А гла за у академика Павлова необычайно ярко выражали всю пытли вость и горячую темпераментность этого мудрейшего и веселого человека.

Мое профессиональное внимание скульптора привлекли и вы разительные руки ученого, которые позже были с таким мастер ством изображены художником М. В. Нестеровым в его замеча тельном портрете И. П. Павлова.

Во время разговора Иван Петрович очень естественно жести кулировал. Слова и интонации сливались с движением жилис тых рук. Это были руки хирурга, руки трудового человека.

Мы пили чай с медом, и Иван Петрович очень живо рассказы вал о трудолюбии пчел. С детства влекли меня к себе пасеки и пасечники. И вот таким пасечником, проникшим в тайны при роды, показался мне и сам Иван Петрович.

Так интересно было его слушать. И разговор его был очень русским. Каждое слово было к месту. Видно было, что наши на родные пословицы вошли в плоть и кровь моего собеседника. Он то заразительно смеялся, то както выжидающе пронизывал слу шавших острым, но доброжелательным взглядом своих голубых глаз.

Павлов подробно расспрашивал меня о Горьком, о состоянии его здоровья.

В следующий раз мы встретились у меня. Иван Петрович вместе со своим сыном Владимиром Ивановичем приехал точно в условленное время.

Не теряя времени, я приступил к работе.

Мы только недавно поселились в этой квартире. Мои скульп туры еще были не распакованы, и в студии было пусто.

Мне очень хотелось облегчить Ивану Петровичу позирование. Я усадил его на обычный стул и сам сел невдалеке, будто я со брался не лепить, а только хотел продолжить нашу увлекатель ную беседу.

Для глины я приспособил низкий и небольшой столик. Было жарко. Иван Петрович снял серый пиджак и привычным дви жением быстро засучил рукава.

Иван Петрович сидел передо мной, положив ногу на ногу. Свои руки он держал на коленях, словно хотел сдержать их по рыв.

Между мной и «моделью» сразу уже возникли взаимоотноше ния, о которых трудно рассказать словами.

Я чувствовал, что Иван Петрович проявляет интерес к моей работе.

Первые минуты создания нового произведения всегда памят ны. Только начинаешь придавать глине нужную форму, как пальцам передается особая настроенность. Так рождается твор ческая одухотворенность.

Мне хотелось в скульптурном портрете Павлова передать всю проникновенность его умных и веселых глаз, так выражающих выдающуюся силу ученого.

В короткие перерывы во время сеанса Иван Петрович подхо дил к огромному окну, из которого открывались и городской пей заж, и летнее небо.

Павлов обрадовался, когда увидел из окна самолет, набирав ший высоту.

— Послушайте, а ведь как интересно жить! — воскликнул академик.

Из этого же окна мы увидели и дирижабль, совершавший свой регулярный рейс.

Иван Петрович оживился и вспомнил, как в детстве он зачи тывался книгами Жюля Верна.

— Цеппелин все мечты Жюля Верна побил. Владимир! За сколько часов он океан перемахнул? — спросил он сына.

Разглядывая НьюЙорк, Иван Петрович с гордостью вспоми нал Ленинград. С какой любовью говорил он о своем родном го роде на берегах Невы, о Васильевском острове и Летнем саде!

Иван Петрович вспоминал и родную Рязань, заливные луга над Окой, картину Левитана «Над вечным покоем…». Слушая Павлова, я также переносился в родную Смоленщину и вспоми нал милую моему сердцу красавицу Десну.

Жаль, что никто из присутствующих хотя бы по памяти не записал тогда задушевные речи Ивана Петровича — открытого человека, которому так чужда была всякая дипломатия.

Павлов прекрасно знал русские сказки, множество народных сказов и прибауток.

Както вспомнил он о Снегурочке, улыбнулся и словно помо лодел: «А вы знаете, моя маленькая внучка удивительно похо жа на Снегурочку. Мы ее и называем Снегурочкой. А какая она хрупкая и нежная... Вотвот растает, как Снегурочка», — зас тенчиво и тихо сказал Иван Петрович.

Мы много говорили о русском искусстве. Иван Петрович рас сказал, как он вместе с сыном давно увлекается коллекциониро ванием картин русских художников. В его коллекции и Репин, и Суриков, и Верещагин, и Дубовский, и Клевер, и много, много других художников.

Иван Петрович подробно рассказывал о своих любимых кар тинах. Очень тонко говорил он о мастерстве Поленова, Виктора Васнецова, о портретах Серова. Иван Петрович вспоминал свою последнюю встречу с Репиным в Финляндии; сердечно отзывался о художнике Ярошенко, который написал портрет его сына Владимира, и с особым восхищением говорил о Викторе Васне цове.

— Постойтека, постойтека, ведь это же замечательно! — сказал он и потряс своей рукой. Ему не хватало слов, чтобы выра зить свой восторг перед Васнецовым. Потом он очень убедительно произнес: «Я считаю, что “Мария с младенцем” Васнецова, ко торую я видел в Киевском соборе, величайшее произведение, оно равносильно “Мадонне” Рафаэля».

Признаюсь, вначале мне показалось, что Иван Петрович вы разил это смелое суждение в порыве увлечения, но потом я не раз думал о том, что действительно многие выдающиеся произ ведения русских художников до сих пор недооценены в полной мере, в том числе самобытная, неповторимая, красочная палит ра Виктора Васнецова.

Иван Петрович не скрывал своих горячих симпатий к худож никампередвижникам, к древним русским иконописцам; одно временно он был большим знатоком эпохи Возрождения, хвалил Тициана и как мастера, и как человека; горячо доказывал, что светлый дух Возрождения никогда не иссякнет, и тут же с прису щим ему юмором бичевал всякие «измы» и декадентские «опу сы» в искусстве.

Иван Петрович поражал меня своими неожиданными мысля ми. Это был дерзновенный искатель правды. Ученый, глубоко познавший мир, был врагом лжи и фальши и в жизни, и в ис кусстве.

Меня и мою жену, Маргариту Ивановну, поражала аккурат ность и точность Ивана Петровича. Ровноровнешенько в десять у нас в квартире раздавался его звонок.

Маргарита Ивановна даже попросила однажды Ивана Петро вича раскрыть «секрет» такой точности.

Иван Петрович улыбнулся, вытащил большие карманные часы и лукаво произнес:

— А я прихожу на дветри минуты раньше. Подходит стрел ка к десяти, ну и звоню.

Маргарита Ивановна узнала, что академик не оченьто любит ездить в автомашине. Ей пришла мысль договориться с нью йоркским «Ванькой», одним из тех, которые стоят по вечерам около «Hotel Plaza». Их нанимают уставшие от автомашин и самолетов американцы; отдавая дань старине, они медленным шагом прокатываются вокруг Центрального парка.

Вечером Маргарита Ивановна отправилась за угол 59й авеню, где стоял единственный извозчик. Был он очень стар и всем сво им обликом напоминал мумию. И лошадка была ему под стать.

Извозчик обрадовался и хотел прокатить Маргариту Иванов ну вокруг парка. Каково же было его удивление, когда Маргарита Ивановна предложила ему подать лошадь только на следу ющий день, ровно к 9 час. 30 мин. утра к подъезду «Chemical Club» и привезти оттуда двух джентльменов на «Washington Square».

Извозчик растерялся, медленно слез с козел и попросил по вторить название улицы, куда должен был он доставить утром седоков.

— Я ездил туда лет двадцать пять тому назад. А как же я узнаю ваших джентльменов?

— Сразу узнаете, — ответила ему Маргарита Ивановна, — один из них с белой бородой, а другой молодой и высокий.

— С бородой? — удивился извозчик. — Значит иностранцы. Смешной народ. Средь бела дня ехать по делу и на лошадке!

Маргарита Ивановна дала извозчику три доллара, и он обещал ровно к 9 час. 30 мин. быть у подъезда.

Придя домой, жена сообщила по телефону Владимиру Ива новичу, что утром за ними приедет настоящий «русский извоз чик».

На следующее утро, когда часы пробили десять, Павловых не было.