И.П.Павлов PRO ET CONTRA - Павлов Иван Петрович. Страница 81

Спрашивается, имеется ли у нас достаточно оснований при нимать, что оба указанных пути улавливания истины совершен но различны. Один дается тяжелым систематическим трудом, логически оправдываемыми методами наблюдения и экспери мента, другой приходит сам собой, так сказать, без труда, путем откровения. Гельмгольц доказывает, что оба пути имеют одина ковые корни, одинаковые исходные точки, и эти исходные точ ки нужно искать в опыте. У художника тоже есть свой опыт, свой запас наблюдений, впечатлений, которые особенным образом претворяются в определенные формы его творчества.

Гельмгольц указывает дальше, как поэт с его развитым чув ством непосредственного овладевания истиной может сделаться даже провозвестником новых научных идей. Мы это видим на примере Гете, который, несомненно, высказал зачатки идей, впоследствии подробно развитых и научно оформленных Дарви ном.

Но если это так, то разве мы не можем предположить такого сочетания, когда ученый при полном владении научной методи кой, приемами систематического экспериментального анализа может в то же время обладать даром поэтического откровения, даром непосредственного нащупывания, улавливания истины. Гельмгольц по этому поводу вспоминает Фарадея, который, как Гете, был врагом абстрактных понятий, с которыми Фарадей не умел обращаться. Все понимание его физики основано было на непосредственном восприятии феноменов, и он старался при объяснении физических явлений исключить все, что было чуждо непосредственному восприятию наблюдаемых явлений. Возмож но, говорит Гельмгольц, что изумительная способность Фарадея интуитивно находить истину в области физических явлений была связана с тем, что он был свободен от всяких теоретических предрассудков современных ему физиков. Но, конечно, если мы и находили точки соприкосновения в творческих процессах у людей науки и у людей искусства, то это относится только к первым моментам, к первым шагам овладевания истиной, к са мому акту интуиции, к «предчувствию», как выразился в своем заголовке Гельмгольц. Дальше пути ученого и художника рас ходятся: художник лишь варьирует свою мысль в художествен ных образах, ученый же пропускает ее через анализ логическо го испытания и того индуктивного метода, о котором была речь выше.

Пользуясь авторитетом Гельмгольца, поставившего одного из величайших физиков, каких знал мир, Фарадея рядом с поэтом Гете как пример поэтического откровения, поэтической интуи ции отыскания истины со стороны ученого, позволю себе вклю чить в эту группу Ивана Петровича Павлова. Его непосредствен ное чутье истины в сфере физиологических функций животного организма представляется действительно каким-то чудом, откро вением поэта.

В случаях самых сложных, запутанных сочетаний вдруг само собой, как молния, в голове Ивана Петровича возникает идея — и обыкновенно на почве целесообразности, которая облегчает найти дальнейший верный курс. Он, как и Фарадей, способен совершенно оторваться от предвзятых или, во всяком случае, официально признаваемых и общепринятых учений и смотреть, и смотреть на окружающий мир своим открытым взглядом, не посредственно, посвоему воспринимая игру живой природы.

Я вспоминаю в качестве примера такой интуиции мысль его о запале в связи с результатами первых опытов с «желудком свидетелем». Довольно скоро выяснилось, что пища, незаметно для животного введенная в большой желудок, не гонит желудоч ного сока. Если же раньше вызвать в желудке хотя бы незначи тельное выделение сока каким бы то ни было приемом, напри мер поддразниванием собаки пищей на расстоянии, то пища, тоже незаметно введенная в желудок, вызовет теперь длитель ное отделение желудочного сока.

Как откровение свыше, вдруг, появляется в воображении Ивана Петровича картина запала, искры, которая зажигает ко стер, и этой искрой служит в нашем случае эта первая, рефлек торно вызванная порция желудочного сока, которая дальше, переваривая пищу, ведет к образованию продуктов, химически действующих и поддерживающих выделение сока. Эта мысль дает канву для новых постановок опытов. Эти новые постанов ки опытов в свою очередь требуют новых хирургических комби наций фистул, новых операций. Эти новые операции ведут к новым идеям на почве целесообразной сочетанной деятельности железистых органов, отсюда новые постановки опытов и т.д. Так этот ком, как некий снежный ком, катится и растет, растет так, что требуется помощь многочисленных сотрудников, чтобы с ним справиться, чтобы катить его дальше.

Влечение Ивана Петровича в сторону изысканий целого, не тронутого, жизнерадостного животного, ведет, с другой стороны, к тому, что все исследования его в высшей степени жизненны, все результаты легко усваиваются даже неспециалистами, ста новятся популярными; все его темы так ясны, что найти кадры сотрудников для их обработки можно без затруднений. Сотруд нику, в сущности, отводится на первых порах очень скромная роль: вся сложность идейная и методическая уже оформлена. Но сотрудник охотно и с энтузиазмом идет на скромную работу со бирания сока на готовом оперированном животном, определения количества сока, его переваривающей силы и т. п., охваченный общим порывом и сознанием участия своего в большом научном деле. Само собой разумеется, всякий сотрудник Ивана Петрови ча имеет достаточно возможности проявить свою способность и даровитость в той скромной роли, которая ему при этом перво начально отводится.

Я неоднократно указывал, что характерная черта исследова тельского облика Ивана Петровича заключалась в его интуиции на почве целесообразности функций животного организма. Вспомним, однако, что учение о целесообразности, так называ емая телеология, имеет плохую репутацию в истории человече ской мысли. На почве телеологии при помощи телеологического принципа вместо объяснения взаимоотношений явлений давались лишь слова. Телеология была из естествознания изгнана, в естественных науках вопросы о цели совершенно устранены. Ес тествоиспытатель, так учат нас, не должен спрашивать при сво их исследованиях, для чего, с какой целью имеет место такое или иное явление. Вопросы, на которые современное естествознание отвечает, ограничиваются лишь причинной связью явлений: почему, в какой причинной связи? Вопросы о цели считаются дурным тоном, которого никто не разрешает себе. И. П. Павлов смотрит иначе. Он пользуется этим принципом. Но нужно хоро шо понимать, что Иван Петрович пользуется им не для того, чтобы при помощи его что-нибудь объяснить; он нисколько не исповедует телеологического образа мыслей, он применяет его только для того, чтобы при помощи этого принципа находить новые гипотезы, новые темы, которые, будучи раз поставлены, подвергаются дальше обычному ходу исследовательского экспе риментального анализа; первоначальный же путь, в порядке целесообразности приведший к данной теме, совершенно отбра сывается и не играет дальше никакой роли в ходе анализа. Иван Петрович высказался относительно этого предмета в одной из своих работ, к которой редко кто из неспециалистов имеет касание. Я позволю себе привести соответствующую выдержку из введения его к изложению о работе пищеварительных желез, сделанному им для руководства Нагеля на немецком языке. Он говорит: «При изучении работы каждой пищеварительной же лезы, как и вообще каждого органа, нужно различать две кате гории условий этой работы: постоянные, нормальные и особые, искусственные условия. Изучение этих последних служит, с одной стороны, средством анализа, с другой же стороны, может дать материал, который вообще поможет нам в будущем охарак теризовать живое вещество. Познание же первых условий выяс няет либо связь данного организма с внешним миром, либо связь отдельных частей организма между собою, т.е. оно позволяет нам затронуть вопрос о внутреннем и внешнем равновесии орга низма. А это и является ближайшей естественнонаучной зада чей изучения крупных, построенных из живого вещества инди видов, высших животных организмов. Понятно, что в высшей степени сложно построенный организм может существовать только при том основном условии, чтобы отдельные составляю щие его части находились в своей функции в точном равновесии между собою, а их комплекс — с окружающими внешними ус ловиями. Те же отношения существуют и во всякой другой, хотя бы и мертвой системе. Это — наиболее общее и закономерное по нятие, которое можно себе составить об организме. Постоянное стремление к поддержанию этого равновесия может быть рас сматриваемо либо как приспособление, если стать на точку зре ния дарвинского учения, либо как целесообразность, если вооб ще рассматривать организм с субъективной антропоморфической точки зрения. Против этих выражений, которые представляют собою общепринятые обозначения определенных фактических отношений, конечно, ничего нельзя возразить до тех пор, пока в распоряжении не имеется чисто фактического, объективного термина. Понятая в вышеупомянутом смысле идея о приспособ лении, или о целесообразности, представляет собою неисчер паемый источник для различных научных гипотез, служит по стоянной научной темой, дает могучий толчок к дальнейшему изучению вопросов о сущности жизненных явлений. Совершен но иначе, конечно, обстоит дело с исключительно теоретически ми воззрениями на эту тему, которые быстро вырождаются в бес почвенные фантазии. Очевидно, преувеличения натурфилософии и некоторых философски настроенных современных биологов, понимающих целесообразность в физиологии буквально, созда ли в науке, частично, впрочем, исчезающее за последнее время отвращение к этому слову. Применение его даже для обозначе ния чисто фактических, определенных отношений дает строго объективный повод к тому, чтобы видеть в этом наклонность к теологическому образу мыслей. С другой стороны, то, что пред ставление об организме как о целой системе коренится в нас недостаточно прочно и что именно эти самые слова — приспособ ление и целесообразность — приносят с собою субъективную окраску, надо приписать тому обстоятельству, что вновь откры тые случаи приспособления часто рассматриваются как нечто совершенно неожиданное и особенное, хотя как раз онито и представляют существенное свойство организма, рассматривае мого как сложный аппарат».