Бык из моря - Джеллис Роберта. Страница 60
— Федра! — окликнула Ариадна.
Сестра повернулась.
— Не помнишь, что случилось с картинами, которые висели в старой детской?
Федра расширенными глазами смотрела на нее — и вдруг расплакалась. Ариадна бросилась к ней и обняла.
— Что стряслось, сестричка?
Какое-то время Федра рыдала так, что не могла отвечать, но в конце концов, чуть успокоившись, выговорила меж всхлипов:
— Я для тебя только уп... правительница.
Ариадна крепко обняла ее — и выпустила.
— Боюсь, ты для меня только любимая сестричка, — сказала она. — Домоправительница? Не важничай!.. Ох, Федра, а помнишь, как мы боялись той женщины, что смотрела за кладовой? Она нависала над нами и громыхала: «Снова вымазались! Вы что, думаете, у меня других дел нет, кроме как очищать маленьких грязнуль?»
— Теперь, кажется, других дел нет у меня, — сердито проговорила Федра. — И не будет до конца жизни — так и буду очищать грязнулю-Минотавра и вести хозяйство.
— Может, и не будет, — заметила Ариадна. — Вести хозяйство — этим ведь занимаются все женщины. Я, конечно, жрица, но больше всего времени в святилище уходит у меня именно на хозяйство.
— У тебя есть святилище, — выдохнула Федра. — Твое место, ты в нем хозяйка. А у меня ничего своего. В этом доме я по-прежнему младшая дочь, девчонка на побегушках. Но я — не девчонка. Мне уже минуло девятнадцать. Я могла бы уже три года быть замужем. Править своим владением, иметь свой дом своих детей. Вместо этого я приглядываю за Минотавром — чтобы его одели и накормили, таскаю приказы матери слугам и поварам, — она скосила на Ариадну полные слез глаза, — вспоминаю, где картины из старой детской, куда Андрогей засунул сандалии, а Главк — колчан, куда задевали царицын ночной) горшок и царево любимое стило...
— Бедняжка. — Ариадна присела на ложе, которое когда-то принадлежало ей. — А знаешь, хоть это и звучит совсем неправдоподобно, ты — самая главная в этом дворце, Федра. Без тебя тут начнется просто-напросто хаос.
— Может, и так, но мне от этого не легче. Разве меня сажают на пирах на почетное место? Меня представляют заграничным послам? В мою честь поднимают чаши с вином? Кому известно хотя бы мое имя?
— Очень немногие женщины известны кому-нибудь, кроме их домашних, — и у них у всех дурная слава, — улыбнулась Ариадна. — Сомневаюсь, что кто-нибудь, кроме моих жриц и жрецов и этой семьи, знает, как зовут меня. Зачем тебе нужно, чтобы тебя знали?
— Зачем?! Если слух о Федре Кносской, дочери царя Миноса, разойдется по миру — уж наверняка какой-нибудь принц да зашлет сватов. Или приедет сам. А кто приедет свататься к никому неведомой младшей дочери?
— Ты так хочешь выйти замуж и уехать на край света? Вспомни о размолвке Эвриалы и ее мужа. Не будь отец рядом, не будь он могуществен — ее место наверняка заняла бы какая-нибудь девчонка.
— А, Эвриала! Эта ледышка! — Федра глянула на Ариадну из-под полуопущенных век. — Уж я-то знаю, как удержать мужчину и сделать из него слугу — причем, заметь, добровольного. Я не боюсь уехать. Я боюсь заплесневеть здесь, в этой могиле.
Ариадна вздохнула.
— Полагаю, ты говорила с матерью?
Федра не ответила, и Ариадна вздохнула снова.
— Тогда сходи к отцу. — Она чуть-чуть поколебалась и продолжала: — Я случайно узнала, что царь Минос как раз сейчас уговаривает афинян подписать какой-то договор. Вполне вероятно, мысль скрепить договор брачными узами придется ему по вкусу.
— Афиняне? — повторила Федра. Ее глаза просветлели, и она кинула в зеркало быстрый взгляд. И задумчиво добавила: — Там есть принц, мне о нем рассказали купцы. Зовут его Тезей. Кое-кто называет его героем. Вот интересно...
— Я бы на твоем месте не стала рассчитывать только на Афины, — предостерегла Ариадна. — Ходят слухи, что договором этим довольны не все и кое-кто из них считает, что связываться с почитателями ложного божества — ошибка.
— Что за ложное божество?
— Минотавр.
Федра засмеялась.
— Ты что, думаешь, я обижусь, если мне это скажут?
Или что стану наживать врагов, защищая чудище?..
— Федра, не глупи. Никто не просит тебя отстаивать божественность Минотавра, но и поддерживать утверждение, что он ложный бог, не стоит. Неужели ты не понимаешь — что унижает Кносс, унижает также и тебя? Даже если твой муж полюбит тебя, дочь могущественного царя будет значить для него больше, чем дочь царя осмеянного или низвергнутого.
— И это говоришь ты, чей бог унижен проклятым Минотавром?
Ариадна покачала головой.
— Никто не в силах унизить моего бога. Его благословением держится богатство этого края. Это — истина. Его Сила реальна, как и Сила Матери. Но сейчас, пока Кносс занимает прочное место в торговле и неколебим в своей мощи, Минотавр — зримое воплощение божественной милости. Не говори о нем — вообще. Пусть те, кто хочет, верят, что он бог.
Федра скорчила недовольную мину, но согласно кивнула.
— Ты права. Просто мне тошно смотреть, как умные, сильные люди бьют поклоны и молятся ему. Ты знаешь, что он даже не всегда вспоминает, справляя нужду, что нужно приподнять килт? Выразить не могу... Ладно, не важно. Если я не сумею убедить отца использовать меня для договора с Афинами — это все не будет ничего значить.
— Если ты уедешь, я буду скучать, — сказала Ариадна.
— Я тоже.
Сестры обнялись, но Ариадне стало грустно. Федру явно не слишком расстроила мысль о расставании с сестрой, и объятия ее были небрежны. Спустя какой-то миг она устыдилась, потому что Федра сказала: «Ага!» — и объяснила ей, куда убрали картины из старой детской. Даже отвлекаясь, сестра продолжала помогать ей в делах.
К счастью, три сцены на досках Ариадне подошли. Две она отнесла в комнату Федры и убрала так, чтобы можно было легко достать. Третью взяла с собой. На ней изображалась процессия, идущая к алтарю. Первым шел юноша с ритоном, следом — рыбак с осьминогом в одной руке и связкой рыб в другой, за ним — несколько женщин непонятно с чем, мужчина с убитым оленем на плече, и последним — еще один мужчина, он вел на веревке козу, чтобы принести ее в жертву. Нарисовано было ярко, а на заднем плане виднелись колонны — намек на то, что процессия движется по коридору внутри здания. Ариадна знала, что сможет придумать целый рассказ о каждой фигуре — например, что это за юноша, откуда у него ритон с вином и почему он несет его к алтарю.
Ариадне уже не нужно было идти в Юго-Восточную залу, и она спустилась по лестнице, что соединяла детское крыло с покоями царицы. У закрытых дверей Пасифаи стражи не оказалось — значит, подумала Ариадна, царица не у себя. Сразу за царицыными покоями шли комнаты Минотавра. Стражи увидели ее — оба заулыбались и один приоткрыл дверь. Из-за нее донесся голос служителя: он произносил вторую строфу славословия Матери — медленно, четко ясно выговаривая каждое слово. Глубокий рокочущий бас Минотавра тут же повторял строчку... невнятно, согласные у него терялись, гласные растягивались. Слова можно было узнать — но с трудом. Хотя голос был глубоким и сильным, в нем напрочь отсутствовала та уверенность, та сдержанная сила, что должны соблазнять и пробуждать Мать.
Ариадна вдохнула, резко выдохнула, закусила губу и покачала головой, давая понять стражу, что дверь открывать еще рано. — Сказано! — воскликнул Минотавр, едва последнее слово строфы было повторено им. — Теперь гулять.
— Господин, ты только начал. — Голос помощника отчего-то дрожал. — Это только первая и вторая строчки, самое начало обряда. Царица велела тебе выучить все.
— Не начал. Кончил. Ты кончил. Я кончил. Хочу в бычий двор. Смотреть танец.
— Господин, господин, умоляю! Ты не сможешь посмотреть танец сейчас! Это другая церемония, в другое время. Пожалуйста!.. — И потом резкий вопль ужаса: — Факелы! Остановите его!..
Яростный рев, новый вопль — не понять, от страха или боли. Ариадна скользнула меж стражами и приоткрыла дверь — ровно настолько, чтобы попасть внутрь. И сразу же захлопнула ее за собой. Один из служителей пятился к стене, прижимая к груди свиток пергамента; другой размахивал горящим факелом под самой мордой у Минотавра. Губы сводного братца раздвинулись, угрожающе обнажая клыки, и он снова взревел. Служитель ткнул пылающим факелом прямо ему в нос — достаточно близко, чтобы он почувствовал жар. Минотавр все ревел — но при этом попятился.