Арабески ботаники. Книга 1 - Куприянов Андрей Николаевич. Страница 42

Надо думать, сборы с верховьев Ини значительно пополнили гербарные коллекции Ледебура. Пестроцветье альпийских лугов не могли не восхищать искушённого ботаника. Сразу после таяния снега зацветает жёлтым цветом алтайский лютик, чуть поодаль распускается аквилегия. Её огромные синие венчики спорят с синевой июньского неба.

Сколько не пытаются садоводы добиться такого насыщенного цвета, до сих пор это никому не удается. Ещё чуть дальше, среди мощных зелёных стеблей, жёлтыми солнышками цветёт дороникум. А среди камней курумника распластаны толстые стебли родиолы розовой, или золотого корня, полезные свойства которого Ледебуру были ещё не известны. Здесь же среди камней растёт копеечник с могучим корнем, настой которого пьют при всяких заболеваниях.

После отдыха на Тигирецких альпах Ледебур совершает головокружительный спуск с Тигирецкого хребта по южному склону в долину реки Коровихи. Сегодня, как и тогда, эти места отличаются безлюдьем и дикостью. Даже пешком, без лошадей и большого багажа, этот путь чрезвычайно труден, а ведь Ледебур преодолел его с караваном лошадей. «Когда мы увидели крутой склон в несколько сот футов высотой, то убедились в сложности своего положения, тем более, что я после утрешнего ранения не мог идти. Мы потребовали у проводников показать нам другую дорогу, но оказалось, что они не знали её, и теперь ничего иного не оставалось, как попытаться спуститься, ибо возвращаться на плоскогорье в такую погоду было немыслимо.

Трудности передвижения в долине для верховых навьючных лошадей настолько превосходили все выпавшее нам на долю в этих горах, что это даже сложно описать: стены теснины, ширина которой внизу не превышает двух сажен, круто обрываются; они всюду покрыты мелкими скальными осколками, между которыми растут пышные травы, скрывающие каменистую россыпь. Камни удерживаются только корнями, а когда нога человека или лошадиное копыто разрывают эти корни, камни катятся в жуткую бездну, угрожая увлечь за собой. Поэтому мы старались как можно твёрже ступать на камни, лежащие под мелкой россыпью, что было не менее опасно, так как из　за тысяч крохотных ручейков, стекающих с белков, все камни были скользкими.

Никто из моих людей не сидел на своей лошади, только я был вынужден ехать верхом, потому что пешком идти не мог, но с лошадьми было много хлопот, поскольку вести с кручи их приходилось за поводья. Привыкшие к трудным подъемам и кручам, здесь они никак не хотели спускаться и всё время поворачивали обратно. Все понукания были напрасны и, хотя кнута не жалели, лошади не трогались с места, стойко выдерживая побои. Егерь Пушкарёв, человек громадного роста и исключительной силы, должен был с помощью других лю дей спускать каждую лошадь в отдельности, а у меня их было теперь полтора десятка. Люди падали и ранились, что действовало на меня угнетающе, ведь и самому предстояло спускаться. В довершение всего мне пришлось ехать на крестьянской лошади, взятой в Сентелеке, так как лошадь, к которой я очень привык и на которую мог положиться, из　за небрежного засёдлывания стёрла себе спину. Я едва мог держаться в седле, чувствуя при этом сильную боль, и люди помогали мне осторожно спускаться, в сущности, рискуя своей жизнью, только благодаря им я благополучно спустился со страшной кручи.

Наконец мы собрались все внизу, где ручейки вливались в речку Малую Белую Убу, но на этом наши злоключения не кончились. Белая Уба, хотя и небольшая, но круто падающая и бурная, текла в узком русле по каменным глыбам. Чтобы дойти до удобной для лошадей тропы, им предстояло ещё преодолеть скалистые глыбы, перепрыгивая с одной на другую. Таким способом лошадям пришлось передвигаться ещё две версты, причём я всё время вынужден был сидеть на коне с полной покорностью судьбе. Постепенно долина стала шире, а склоны — менее крутыми; мы направились по береговой кайме, идущей вдоль реки, по которой можно было пробираться лишь с великой осторожностью. Я тоже было свернул на эту тропку, но один из моих людей решил, что лучше ехать по верхней части склона, и скоро я с ужасом увидел, что на горе, как раз над тем местом, где я находился, жеребёнок, кобылица и сидевший на ней всадник опрокинулись и покатились по откосу. Я прижался к дереву, чтобы хоть как　то уберечься, но их задержали кусты, и они смогли подняться на ноги. В этой поездке, доставив людям массу хлопот и жалея их, я радовался их добродушию и готовности услужить, понимая, что на них твёрдо можно положиться в подобных обстоятельствах».

Как видно из дневниковой записи Ледебура, он смог вернуться в Риддер избранным путём, хотя риск был смертельный.

Следующее путешествие он совершил по живописной долине реки Бухтармы. Затем поднялся на горный хребет, служивший водоразделом между реками Язовая и Белая, долиной последней спустился в деревню Фыкалку, находившуюся у подножия хребта Листвяги. Отсюда он намеревался пройти до истоков Катуни, но местный сельский старшина отговорил его от этого намерения в связи с поздним временем года и сложностью пути. Поэтому ему не удалось открыть Белуху — самую высокую вершину Алтайских гор.

Лишь три года спустя у «Катунских столбов» побывал А. Бунге. А в 1836 году Ф.В. Геблер поднялся на гору Белуху до границ вечных снегов, открыв истоки Катуни и большой ледник, названный впоследствии его именем.

Экспедиция Ледебура закончилась на Колыванском озере расположенного близ Змеиногорска. В последний раз он смотрел на озеро, обрамлённое причудливыми скалами, напоминающими ему далёкую Швейцарию. Он поднялся на Колыванский хребет, за которым безбрежным зелёным морем раскинулась тайга, лишённая даже малейших признаков цивилизации.

Великое путешествие подошло к своему славному завершению, и Ледебуру надлежало возвращаться к размеренной жизни в Дерпт. Одно его утешало: полевые материалы экспедиций таили в себе множество удивительных открытий.

Собранные им и его дружными учениками коллекции были огромны: 1600 видов растений, 240 видов живых растений для ботанического сада в Дерпте. Кроме того, собрана колоссальная коллекция семян — 7868 порций (1340 видов).

Вместе с обозом гружёным серебром Ледебур и Мейер прибыли в Москву, а оттуда 4 февраля — в Дерпт. 19 марта они представили Совету университета отчёт о путешествии и сдали собранные коллекции. В дополнение к 10 тысячам рублей Ледебур испросил ещё тысячу ассигнациями на приобретение коллекций волжских рыб и тысячу — на погашение долга П.К. Фролову, который ссудил учёному эту сумму на обратную дорогу до Дерпта. В Алтайском краевом архиве хранится донесение ректора Дерптского университета Эверса Фролову от 29 января 1827 года (полученное в Барнауле 5 марта 1827 года) о том, что начальнику Колывано–Воскресенских заводов пересланы деньги (1000 рублей), взятые у него Ледебуром.

Вся остальная жизнь Ледебура была подчинена обработке собранных коллекций. 2 января 1836 года окончился его 25-летний срок службы в Дерптском университете, и с 21 января он ушёл в отпуск с полной пенсией и в звании заслуженного профессора. До 14 июня он ещё продолжал выполнять обязанности университетского профессора и директора ботанического сада, а затем уехал в Мюнхен, где провел остаток лет своей жизни, работая над последним капитальным трудом по флоре России.

Карл Ледебур скончался в Мюнхене 4 июля 1851 года. Труды Ледебура связали ботанические исследованияXVIII и XIX веков. «Флора Алтая» и «Флора России» были главными ботаническими трудами почти на целое столетие. «Флора России» содержала 6500 видов, из них 3150 были сибирскими растениями. Таким образом, далёкая Сибирь, благодаря трудам неутомимых путешественников оказалась изучена лучше, чем другие регионы России.