Пять недель в Южной Америке - Родин Леонид Ефимович. Страница 10

Десятки разнородных видов деревьев были оплетены лианами так, что продираться сквозь них очень скоро стало не под силу. Пришлось ограничиться тропинкой. Наши папки быстро заполнились, но каждые 10–15 шагов мы находили все новые и новые растения. Особенно много было эпифитов*, которые одевали стволы крупных деревьев иногда сплошным слоем, гнездились у основания ветвей и повисали на листьях, дополняя и так крайнюю насыщенность пространства растительной массой. Некоторые бромелии и орхидеи (мы видели это еще внизу, в городке) ухитряются жить на телеграфной проволоке. Необычайно декоративным кажется, когда высоко над головой, как бы в воздухе, из комка серовато-зеленых листьев свисает крупный красный цветок орхидеи.

На склоне гор в нескольких местах мы видели хижины из бамбука и листьев пальм. Эти жилища ничем не отличаются от жилищ каких-нибудь первобытных племен. Здесь в них живут негры и метисы. Им нет места в «европейской» части городка.

Неподалеку от хижины в лесу мы повстречали на дорожке двух женщин с детьми. Все были нагружены обломками отмерших бамбуковых стволов; ребята волокли их по земле, а женщины несли большие вязанки на головах.

Одна из женщин послала к нам сына-маленького, лет десяти, мальчика. Он стал что-то говорить по-португальски, часто повторяя «дойш сентавос». Мы призвали Сергея Васильевича (он прекрасно знает испанский язык и вполне успешно может объясниться и по-португальски). Выяснилось, что мальчик предлагает нам нести папку и что ему совсем немного надо за это-только два сентаво*. Мы отдали ему папку; он нес ее за нами на голове.

Мы продолжали подъем. Дорожка становилась все менее торной, свисающие с деревьев лианы преграждали путь, кусты и деревья смыкались над головой, ветви их были густо увешаны эпифитами. Иные лианы были с колючками и цеплялись за одежду. В довершение этого сильно кусали москиты. Чаще всего они кусали кисти рук и ног повыше щиколотки. С лица и шеи я отгонял москитов пучком листьев. Мелкие насекомые, вроде сибирского гнуса, оставляли красное пятнышко; это место быстро вспухало и ощущался сильный зуд.

Мы поднялись еще немного и оказались на гребне, покрытом более низкими зарослями. Отсюда открылся вид на всю бухту, пристань и городок. Мы увидели, что бухта имеет два выхода к океану, разделяемые большим гористым островом. («Грибоедов» прошел северным проходом.)

Море было почти спокойно, на нем чуть колыхались отражения кучевых облаков, между которыми зелеными лепешками лежали десятки мелких островков. Городок обозначался лишь буроватыми и красными крышами среди зелени, и видна была лишь одна улица с высящимися над ними «королевскими пальмами»*.

Ближайшие склоны были сплошь покрыты лесом. На первый взгляд он казался очень однородным, но если присмотреться внимательнее, то было видно, что слагающие его виды деревьев все разные. Только на больших расстояниях одно от другого были видны кроны деревьев одного и того же вида. Несколько видов деревьев цвели: одни крупными белыми цветами, другие мелкими лиловыми, третьи — желтыми. Когда мы проходили по тропинке, то за гущей леса мы не видели крон деревьев верхнего яруса. Над общей поверхностью тропического леса кое-где возвышались отдельные деревья-гиганты; они на 10–15 м высились над всеми остальными; стволы их были, вероятно, около метра в поперечнике даже на такой высоте от земли. Хотелось еще и еще любоваться тропической природой и очаровательной бухтой, но надо было уже торопиться вниз, так как в 2 часа дня отходил катер, соединяющий Анградос-Рейс со станцией Мангаратиба, откуда можно поездом попасть в столицу.

Наш маленький помощник, — его звали Асси, — дал стрекача, лишь получил от нас монетку в 5 крузейро, как будто боялся, что мы можем раздумать и дать ему меньше. Мы не успели спросить, как он израсходует эти деньги.

Промокшая одежда липла к телу. Мы тотчас стащили ее с себя и с наслаждением умылись под душем довольно прохладной водой (единственное достоинство здешней гостиницы).

Маленький белый катер покачивался у пирса. Пассажиров было человек 25. Плетеные кресла стояли спинками к борту, но большинство бразилейро повернули их и, усевшись, положили ноги на борт; никакого напряжения не было в их позах, так что, видимо, это обычная и привычная для них «посадка».

В кормовой части катера, позади нефтяного двигателя, короткий трап вел в небольшое трюмное помещение, заполненное несколькими рядами деревянных скамеек. Жар от двигателя вместе с проникающим через тонкую переборку запахом нефти и стуком моторов делал это помещение мало приятным местом. Вентиляция осуществлялась лишь через узкую дверь (иллюминаторы были расположены так низко над водой, что открывать их можно только в совершенно тихую погоду). Здесь сидело несколько негров и вообще «цветных»; двое из них с женами и детьми. Им хватило бы мест на палубе, под защищающим от солнца тентом, на ветерке, пахнущем соленым морем. Но… по неписаному закону негры не осмеливаются занять кресло на палубе рядом с белыми.

Катер шел вдоль северного берега бухты, иногда приближаясь к нему на 100–150 м. Теперь мы хорошо могли рассмотреть окруженные бананами и кокосовыми пальмами плетеные пальмово-бамбуковые хижины, которые в нескольких местах встретились на берегу.

Несколько раз, подходя к селениям, катер давал пронзительный гудок, и тогда от берега отчаливала узкая долбленая лодка, похожая на индейскую пирогу. Два гребца с узкими длинными веслами быстро подгребали к катеру, негр-матрос багром подтягивал ее к борту, и в пирогу ловко спрыгивали один или два пассажира, улавливая момент, когда волна повыше поднимала лодку. Один раз катер принял таким же способом пассажира с островка, в гуще деревьев которого виднелся домик европейского типа. Наш сосед, словоохотливый старичок, рассказал нам, что этот остров находится в частном владении, как и многие другие острова в бухте. Он показал на небольшой островок, который еще никем не занят. Его цена — 1 000 долларов.

Все крупнее становились волны: мы приближались к выходу в океан. Дойдя до конца берега, который тупым мысом выдвигался в море, мы обогнули его и пошли наискось через бухту, которая, как и бухта Анградос-Рейс, глубоко врезалась в материк. Вскоре стал виден маленький городок, это и была Мангаратиба.

Вот уже ясно видны дома, товарные вагоны, вокзал, церковь. На мостках, к которым подошел катер, ожидало десятка три разновозрастных парнишек. Они бросились к борту и, толкая друг друга, выхватывали у пассажиров чемоданы, свертки, корзинки.

Точно так же были захвачены и наши вещи, и босоногие носильщики уже шлепали пятками по мокрым доскам пирса, который изредка захлестывало брызгами высокой волны. На некоторое время мы потеряли из виду наших носильщиков, так как все они наперегонки бежали к вокзалу, стремясь поскорее перебежать в зал ожидания и занять лучшее место для своего «клиента».

Маленькое станционное здание было накалено за день солнцем, и после свежего морского воздуха не хотелось сидеть в духоте. Мы взяли билеты и отправились пройтись по городу; до прибытия поезда было еще почти два часа.

Встретивший нас в Ангре сотрудник советского посольства привел нас в маленький ресторан, обещая угостить рыбой «по-бразильски». Особенность этого бразильского рецепта состояла в том, что рыбу не жарят на сковороде, а пекут, положив на редкую железную сетку над огнем. К рыбе подается острый томатный соус «кетчуп» и мелкий-мелкий маринованный стручковый перец «пимента». Это плоды местного вида паслена, длиной они всего 1,5–2 см и чуть потолще спички. От одной такой «перчины» во рту начинает жечь, как от кипятка. Бразилейро за соседним столиком насыпали на тарелки примерно по столовой ложке этих коварных плодиков, смело брали сразу по несколько штук и лишь заливали «пожар» во рту пивом с кусочками льда. Рыба, так приготовленная, суха и грубовата, а что до ее вкуса, то при наличии этого перца я так и не смог его оценить.