Пять недель в Южной Америке - Родин Леонид Ефимович. Страница 31

А 7 % хозяйств, принадлежащих крупным земельным магнатам, владеют 97,1 % площади; здесь на хозяйство приходится в среднем 3 285 га земли! (По данным переписи 1920 года). И так ничтожные наделы мелких фермеров неуклонно дробятся на еще более мелкие. Так, с 1920 по 1940 г. количество хозяйств в штате Минас-Жераис возросло с 115 655 до 270 628 при той же земельной площади, причем эта картина усугубляется тем, что одновременно отмечается тенденция образования еще более крупных латифундий за счет скупки земель разорившихся мелких фермеров. Последнее явление особенно выражено в штате Сан-Пауло, где процесс капиталистического развития земельных отношений, в силу «кофейной монополии» сельскохозяйственного производства, достиг наибольшей степени концентрации земель у крупных фазендейро и иностранных владельцев плантаций, с одновременным дроблением участков среди мелких фермеров.

Но это еще не все, что следует сказать о «земельном» вопросе. Огромное, подавляющее число населения, связанного с сельским хозяйством, вовсе не имеет земли и батрачит у помещиков, находясь в постоянной кабальной задолженности. Не лучше положение и арендаторов, которые несут тяжелое бремя натуральной либо отработочной аренды.

В северо-восточной части страны до сих пор сохрани-лось полурабское положение негров, формально хотя и освобожденных от рабства, но продолжающих работать в поместьях бразильских помещиков в условиях эксплоатации, ничем почти не отличимой от невольничьего периода.

О положении трудящихся в штатах Мато-Гроссо и Гойяс Жоржи Амаду писал следующее: «Мато-Гроссо и Гойяс — это не исследованные, бескрайние земли. Огромные поместья и живущие в них люди-всё здесь необычно, примитивно и дико. Здесь нет даже намека на законность, видимость которой хотят создать в столицах и более цивилизованных штатах приморья. Здесь феодальные сеньоры живут по своим собственным законам-варварским и звериным. Здесь фактически никогда не было осуществлено освобождение рабов, крестьяне продолжают быть рабами небольшой кучки владельцев земли.

Здесь еще колониальные времена, огромные латифундии принадлежат феодальным сеньорам. Люди здесь — несчастнейшие из рабов. Они совершенно бесправны, находясь фактически вне закона. Жители латифундий подобны теням грешников из дантова ада».

Обработка земли ведется на крайне низком агротехническом уровне. До сих пор основное орудие-мотыга, даже деревянные плуги являются редкостью. В 1940 г. только 23 % хозяйств имели сельскохозяйственные машины или орудия. По данным 1946 г., в Бразилии имеется всего только 99 326 плугов и борон и 63 679 сеялок, а на 10 000 га обрабатываемой площади приходится менее 3 тракторов.

Скот по всей стране зебувидной породы (гибрид европейских коров, привезенных еще первыми колонистами, с завезенным совсем недавно, полстолетия назад, зебу из Африки), почти не затронутый селекцией, почему и отличается низкой удойностью и плохим качеством мяса. Последнее свойство является решающим в положении Бразилии на латиноамериканском мясном рынке. Даже совсем недавно Бразилия была крупным и первым в Южной Америке экспортером мяса; теперь же ее отодвинули назад Аргентина и Уругвай: качество мяса их скота несравнимо выше. Только во время мировой войны Бразилии удалось слегка повысить вывоз мяса, достигнув 75 тыс. тонн, но уже в 1945 г. кривая вывоза пошла снова вниз. Отметим, что Аргентина экспортирует от 450 тыс. до 800 тыс. тонн мяса и консервов ежегодно, хотя фактическое наличие скота там меньше, чем в Бразилии.

Наличие огромной гостиницы в Араша, этого Гранд-отеля, в глуши штата Минас-Жераис, за полтысячи километров от главного его города и за тысячу от Рио — естественно вызывало у нас недоумение.

Что может привлечь сюда тысячи людей, чтоб заполнить рекламируемые 800 комфортабельных номеров? Едва ли тот малоизвестный радиоактивный источник, на котором устроена небольшая водолечебница, всего на 25–30 человек.

И вот что оказалось: предприимчивые дельцы собирались здесь создать бразильское Монте-Карло.

Гранд-отель был предназначен для игры в рулетку. Сюда рассчитывали завлекать азартных игроков и болельщиков, искателей приключений и пресыщенных бездельем «убивателей» времени.

Четыре миллиона долларов вложила акционерная компания нескольких капиталистов в это предприятие. Была организована в соответственном масштабе реклама о предстоящем открытии этого учреждения, вероятно, в осуществление того «порядка и прогресса», что упомянут на бразильском флаге. Но неожиданно сменилось правительство штата, и оно… запретило игру в рулетку. Компания терпела убытки, и ей угрожал полный крах. На «счастье» подоспело затмение. В отеле разместились не только ученые астрономических экспедиций, но притекло некоторое количество корреспондентов и «любознательных» бразилейро.

Но даже этот маленький «бум», который возник в Араша по причине затмения, слишком мало дал дохода: в пору нашего там пребывания было занято всего около 80 номеров.

«Рулеточный трест» стал действовать «по-американски»; были приняты меры к подкупу федерального правительства, чтобы оно разрешило играть в рулетку. Говорят, есть успех в этом деле, и будто бы во второй половине года будет разрешена рулетка, для начала на три месяца. Не все верят в успех бизнеса: ведь предприятие рассчитывалось на полную мощность в течение всего года, а тут обещают только одну четвертую. Что же восторжествует: подлинный прогресс или капиталистический «порядок»?

Четыре дня, проведенные на Бразильском плоскогорье, у нас с Леонидом Федоровичем были насыщены работой до предела. Мы набирали так много интересного для нас материала (гербарий, древесины, семена, образцы почвы), что значительная часть ночи уходила на надлежащую укладку, этикетировку и т. п.

Лишнего времени у нас не было совсем. И к нашей досаде мы были вынуждены несколько раз в день переодеваться, чтобы являться к завтраку, обеду и ужину в соответствующем костюме. Если в дневные часы этикет, принятый в отеле, позволял быть в светлом и легком костюме, то к ужину (по наименованию и блюдам - это, собственно, обед, перенятый здесь от англичан, которые вкушают свой «диннер» в 7–8 часов вечера) непременно надо было надевать темный шерстяной костюм, хотя в это время зной, уже спадавший на улице, внутри здания продолжал быть еще очень тягостным.

Единственное утешение, что, вернувшись к себе в но-мер, можно принять душ и, переменив рубашку, без церемоний разбирать собранные за день коллекции.

Мы заказали билет на поезд до Бело-Оризонте на понедельник. Поезд отходил из Араша в 11 часов утра. Пришлось подняться с восходом солнца, чтоб проследить за упаковкой наших материалов.

Три битком набитых цинковых ящика с гербарием и семь ящиков древесин и почв-итог нашего посещения области кампосов Бразильского нагорья. Наши товарищи-астрономы обещали захватить их с собой при отправке своего оборудования. Усталые, но довольные виденным и собранным, мы сели в вагон, чтобы проехать по тем местам, которые пять дней назад наблюдали из-за облаков.

Леса и плантации

Маленькое здание вокзала Араша не имеет зала для пассажиров, ожидающих поезда. Небольшая комната по середине одноэтажного домика отведена буфету. Здесь же с одной стороны — билетная касса, с другой, — служебные помещения и уборные.

Еще час до полудня, но уже 32° в тени, и солнце печет неимоверно. Выпиваем бутылку пива со льдом, но это помогает только на несколько минут. Над коротким перроном устроен навес, здесь спасаются от солнца немного-численные пассажиры.

Поезд придет через 20 минут; это проходящий поезд из Уберабы, городка, еще более глубоко забравшегося в область кампосов.

Увидев на путях одинокий вагон, узнаем, что это «наш вагон» — спальный вагон Араша-Бело-Оризонте и что пассажиры уже занимают места. Двигаемся к нему. На площадке нас встречает проводник-негр, улыбающийся так приветливо, как могут только негры: сверкающие белые зубы озаряют его лицо. Проводник принимает наши вещи и указывает места.