Невидимые нити природы - Акимушкин Игорь Иванович. Страница 27
Первое время любой шум в помещении, где стоит аквариум, — хлопанье двери, появление в комнате человека — вызывает тревогу у бдительной рыбки, и она сигналом «Скорей в пасть!» созывает мальков, но постепенно привыкает к тому, что эти шумы ничем не грозят, и поднимает тревогу лишь при реальной опасности.
Четыре или пять дней молодые хаплохромисы и тиляпии пользуются мамашиным гостеприимством. Они даже ночуют в безопасном убежище, за частоколом ее зубов. А потом, когда подрастут и окрепнут, покинут ее навсегда.
Симфизодон — рыба-диск — живет в щелях скал среднего течения Амазонки, стариц и притоков. Плоская, без вынесенных далеко вверх и вниз плавников (почти совершенный в очертаниях диск!), яркая, многоцветная, очень изменчивой окраски рыбка. Когда вышедшие из икринок мальки начнут плавать, начинается… кормление «молоком»! Это рыбье «молоко», густое и богатое белками желе, сочится из кожи сильно потемневшего в эту пору «живого диска» и тут же застывает на его боках серовато-желтым налетом. Мальки льнут к «молочным» бокам (в первые дни даже прилипают к ним), кусают их крохотными ротиками и глотают сорванные с родительской кожи крупинки. Когда «объедят» со всех сторон одного из родителей, второй себя предлагает.
Все это с ритуальными церемониями — взмахами плавников, привлекающей наклонной позой, рывками и соблазняющим курсированием вокруг. Затем кормящий родитель вдруг стрелой вылетает на треть метра куда-нибудь в сторону. Обескураженные его внезапным исчезновением, мальки волей-неволей смыкаются вокруг второго, еще не обкусанного ими родителя и продолжают трапезу. Иногда после всех этих маневров родители поделят детишек пополам, и тогда каждый откармливает доставшуюся ему долю голодных ртов.
Ночуют мальки, прилепившись снизу к листьям, а утром их уже ждут два передвижных «накрытых стола». И так несколько недель. Затем сами ловят снующих вокруг коловраток и личинок рачков.
В 1869 году французский офицер привез из Индокитая дюжину полуживых рыбок. Их едва выходил Карбонье, один из основателей аквариумного разведения рыб. Теперь миллионы потомков тех рыб радуют любителей, продолжая свой род в наших квартирах и зоопарках. Речь идет о макроподах — первых экзотических аквариумных рыбках, попавших в Европу. Они знамениты своим странным гнездостроительством — сооружают «воздушные замки» на воде!
Высунув кончик морды из воды, самец-макропод глотает воздух, а затем выпускает его пузырьками изо рта. Липкая слюна обволакивает каждый пузырек тонкой пленочкой, и тот не лопается, а висит у поверхности воды. Рядом рыбка выплевывает второй, третий, четвертый. Пенистой корочкой всплывают они над водой, группируясь обычно под каким-нибудь крупным листом водяного растения.
Самец с церемониями не менее сложными, чем у тиляпии, приводит к гнезду самку. Играют они немного, плавают друг за другом по кругу, «целуются» — соприкасаются губами. Довольно загадочное «па» в любовных танцах многих рыб. Самка нерестится под воздушным плотом. Икринки всплывают кверху и пристают к плавающей пене. Если течение относит некоторые бусинки в сторону, самец ловит их ртом и водворяет на место.
И начинаются тревожные дни. Бдительный отец ни на минуту не покидает свой пост. Гонит прочь мелких врагов (и самку тоже), отвлекает крупных. Перемешивает икринки, чтобы лучше развивались.
А когда через 36–48 часов мальки выведутся, забот прибавляется. Икра неподвижно висела под пенистым потолком, а юркие макроподики норовят ускользнуть из гнезда. Самцу приходится пускаться вдогонку за беглецами, глотать, тащить под плот и там выплевывать. Хлопотливое дело, и благодарности никакой. Дня через четыре мальки расплывутся кто куда, и он их больше не увидит.
Чадолюбие рыб и лягушек
Вот морской конек. Хвостик свернул бубликом, голову высоко поднял, помахивает плавничком-веером и плывет вперед. Животом волны рассекает.
И не подумаешь, что морской конек — рыба. Чешуи нет. Вместо нее костяные пластинки. Хвостик цепкий, как у обезьяны. Головка, как у сказочного Конька-Горбунка. И плавников нет, только один спинной, похожий на веер. Рот у морского конька трубочкой. В эту трубочку, будто в пылесос, засасывает он вместе с водой свою добычу — рачков разных и червяков.
Позавтракав, морской конек возвращается в заросли водорослей. Там становится «на якорь» — обвивает хвостом стебелек и замирает в позе шахматного коня.
Был бурый, а попал в зеленые заросли — сразу позеленел. Не хуже хамелеона может морской конек перекрашиваться. Какая вокруг декорация, такого цвета и тело у него. Это чтобы враги не заметили.
Не о себе одном морской конек беспокоится. У него потомство «за пазухой».
У самцов морских коньков снизу на брюхе есть два похожих на клапаны кожных выроста. Самка откладывает икру на живот самцу, как раз между этими клапанами. Икра тут же прилипает, а клапаны начинают разрастаться, закрывают со всех сторон икру, края их смыкаются. Теперь икра надежно «упакована» в детородной сумке на животе у самца.
Все 40–50 дней, пока самец носит икру, она получает витамины и другие питательные вещества из кровеносных сосудов этой сумки, все равно как человеческий зародыш — из материнской плаценты.
Когда мальки выведутся, морской конек ищет уединенный уголок в подводных зарослях, хватается хвостиком за стебелек и крепко держится. А его, беднягу, дугой сгибают родовые корчи: он то изгибается назад, то гнется вперед, напрягаясь, сокращает брюшные мышцы; хочет, чтобы сумка поскорее лопнула и освободила мальков, которые в ней копошатся.
Наконец длинная щель разрывает ее вдоль, и первый бэби пролезает в дыру головой вниз. А за ним и другие юные коньки, которые все похожи на папашу, только уж очень малы.
Кузины морских коньков — иглы-рыбы, которых, наверное, каждый в море видел, тем же способом вынашивают своих детей.
Еще Аристотель писал об игле-рыбе. Он наблюдал за нею в Эгейском море у берегов солнечной Эллады: «Та рыба, которую называют белоне, в пору размножения разрывается, и из нее выскакивает малек. У этой рыбы разрыв происходит ниже желудка и внутренностей, как у змей, называемых тифине. После того как произведет свое потомство, она не умирает, и рана снова зарастает».
Великий грек описал, конечно, «деторождение» самца, хотя, по-видимому, предполагал, что имеет дело с самкой.
Первую фазу этого необычного процесса — упаковку икры в сумку — он упустил, а то бы еще больше был поражен тем, что увидел.
Местное имя этой лягушки — «кузнец» дано за странный крик — словно кто молотом колотит по железу. Ночи напролет слышатся эти удары. Работают «кузнецы», но не по металлу, а скорее как гончары: на дне мелких заводей лепят из глины «миски» с высокими краями. Ширина «миски» — 30 сантиметров, высота — 10. Как каменщики мастерками, орудуют пучеглазые строители широкими присосками на пальцах. Ил и глину поднимают со дна на голове и укладывают их в кольцевой вал, затем изнутри полируют стенку грудью и лапками.
Закончив за две-три ночи постройку, самец садится на край сооруженной из глины «миски» и зовет самок. Самки приходят уже к готовым гнездам и мечут внутри этих крохотных бассейнов икру.
Через четыре-пять дней появляются головастики. До метаморфоза живут они под защитой стен, построенных отцами.
Пипа — существо в известной мере легендарное. Молва и книги давно уже возвестили о необыкновенном ее свойстве, о невиданной еще реализации материнского инстинкта. В начале XVIII века и позже путешественники, вернувшиеся из-за океана, и натуралисты писали о жабе, которая, чтобы уберечь детей от жизненных невзгод, превращается в живую колыбель.