Каштановый омут - Джеллис Роберта. Страница 10

Сэр Ричард коснулся руки Саэра и повел его к двери, шепча:

– Он боится мужчин. Оставим его с ней. Я не думаю, что он сделает ей что-либо плохое, и она в любом случае легко сумеет убежать от него. Мы можем подождать снаружи, если желаете. Леди Джиллиан позовет нас, если ей потребуется помощь.

Оставшись наедине с мужем, Джиллиан отбросила покрывала. Она стыдилась своей наготы перед Гилбертом не больше, чем стыдилась бы перед младенцем.

– Гилберт, – прошептала она, гладя его по волосам, – не плачь. Никто не обидит тебя. Ты же знаешь меня. Я не сделаю тебе плохо.

Он совсем успокоился, и его затуманенные глаза нашли ее лицо. Джиллиан коснулась его щеки и через силу улыбнулась. Что-то мелькнуло на его обычно безучастном лице. Он поднял обрубок своей правой руки, словно имитируя ее жест. Очень осторожно Джиллиан отвела культю в сторону, взяла его левую руку и поднесла ее к своему лицу. Пальцы коснулись ее щеки, поползли к ее волосам, погладили ее густые каштановые пряди. Из жалости к нему и к себе она снова заплакала, и слезы покатились по ее щекам.

Боясь напугать Гилберта, Джиллиан постаралась подавить рыдания. И опять в глазах Гилберта что-то мелькнуло. Он отпустил ее волосы и коснулся пальцем слез, которые бежали по ее лицу. Затем он внезапно выпрямился. Прежде чем Джиллиан успела оцепенеть от страха, он обнял ее правой рукой за плечи и привлек к своей груди, продолжая вытирать ее слезы левой рукой. Джиллиан была так потрясена, что перестала плакать и внимательно посмотрела на него.

Ее мимолетная надежда не оправдалась. На нее смотрел вовсе не чудом выздоровевший человек. И все-таки в лице Гилберта было нечто – смутное понимание своей и ее человеческой сути. Это было не так много, но подняло в душе Джиллиан еще один всплеск надежды. Может быть, терпение и доброта помогут хотя бы частично восстановить рассудок Гилберта. Если только у нее будет время. Она вздохнула. К сожалению, ждать ей не позволят. Она не забыла взгляда Саэра. Он вернется еще до утра, чтобы убедиться, что она действительно стала женой Гилберта. Нервно сглотнув, Джиллиан приподняла голову выше и коснулась губ мужа.

3

Четвертого ноября в большом зале Роузлинда перед огромным камином собралось все семейство. Внимание леди Элинор раздваивалось между старшим сыном, который с большим энтузиазмом описывал свое посвящение в рыцари, что было одной из многочисленных церемоний, связанных с коронацией несовершеннолетнего короля Генриха III, состоявшейся двадцать восьмого октября, и мужем, который был все еще очень изможден после тяжелой болезни.

– Я уверен, что теперь все наши трудности позади, – говорил Адам, сдерживая свой грохочущий бас, чтобы не сотрясать потолочные балки, как это иногда бывало, если он в волнении терял контроль за собой. – Теперь многие, отказавшиеся служить Джону, вернулись. Некоторые из тех, что сейчас присягают, я уверен, уже клялись в верности Людовику, но больше они не будут метаться. А этот папский легат, Гуало?! Вот уж кто действительно умеет делать невозможное возможным.

Лорд Иэн улыбнулся своему приемному сыну, но повернул голову, чтобы взглянуть на зятя, который стоял, опершись на спинку стула, на котором сидела его жена Джоанна.

– А ты, Джеффри, что думаешь? – спросил Иэн.

– О, ты никогда не заставишь Джеффри сказать «да» без маленького «нет» внутри, – возразил Адам.

Джеффри рассмеялся и обошел стул – короткий шаг, потом длинный. Хромота осталась вечным напоминанием о битве при Бувине, покончившей с надеждами короля Джона вернуть территории на континенте, которые он потерял в прошлые годы. Проходя мимо жены, Джеффри нежно прикоснулся к ней.

– Я не такой уж плохой, – сказал он. – Я охотно соглашусь, что те, кто поклялся Генриху на этой коронации, сохранят свою верность, и я согласен также, что под управлением легата Гуало, Питера де Роша и графа Пемброкского наша земля вздохнет свободнее. И все же от Людовика избавиться нам будет непросто. Он не глуп. Может быть, он не предусмотрел смерти Джона, но очень хорошо понимал, что нельзя чрезмерно полагаться на тех, кто нарушает клятву даже такому королю, как Джон. То, что ему удалось захватить, удерживается теперь его людьми, а те легко не сдадутся.

– Я знаю об этом, – гордо заметил Адам, – но не считаю, что будет трудно вышвырнуть их вон.

Леди Элинор вздохнула, а Джоанна зло произнесла:

– Да, убийство – твое излюбленное развлечение.

– Тьфу ты! – едко ответил Адам. – Не будь такой бабой!

Иэн и Джеффри расхохотались.

– Ради всего святого, прикуси язык! – воскликнул Джеффри. – Ты думаешь, я хочу спать в одной постели с мужчиной? Кем же быть Джоанне, как не бабой?

– Ты знаешь, что я имею в виду, – сказал Адам, тоже смеясь. Затем он нахмурился. – И Джо знает не хуже меня, что мы не можем спокойно жить в разделенной стране, так к чему такие словечки, что я, дескать, люблю убивать, что на самом деле неправда. Поскольку совершенно необходимо изгнать Людовика, и это нельзя сделать иначе, как войной…

– Адам прав, – вмешался Джеффри.

– Петухи! – хлестнула Джоанна. – Вы уже обросли перьями.

– В этой стране достаточно богатства, – медленно произнесла Элинор. – Гуало предлагал откупиться от Людовика, чтобы тот ушел?

Иэн протянул руку и погладил жену по запястью.

– Это говорит твое сердце, Элинор, а не ум. Людовик здесь как раз потому, что наша земля богата. Он хочет взять все, и предложить ему деньги – значит поощрить его остаться. Это все равно, что кричать вслух, что мы считаем себя слишком слабыми. Так зачем же ему уходить?

– Кроме того, – добавил Адам, – избавиться от Людовика еще не значит избавиться от его людей, которые захватили замки, и засели в них. Если принц и примет выкуп, они не уйдут. Нам все равно придется их выкуривать.

– И даже если нам, все еще владеющим своими землями, придется оставить своих крестьян и согласиться на то, чтобы те, кто сейчас владеет нашей страной, владели и ими… – начал Джеффри.

– Нет! – в один голос воскликнули Элинор и Джоанна с загоревшимися от негодования глазами.

Иэн взглянул на Джеффри, лицо, которого оставалось совершенно бесстрастным, если не считать веселого блеска в глубине его золотистых глаз. «Уж очень он умен, – подумал Иэн, – сумел найти единственный аргумент, который мог сделать воинственной даже Джоанну». Собственнический инстинкт женщин Роузлинда глубоко въелся в их кости. Мысль о том, чтобы отдать кому-либо хотя бы пядь земли или самого последнего бездельника из сервов, могла превратить обеих в злобных фурий. Это не жадность. Обе женщины были щедры к зависимым от них людям и вообще милосердны. Ни одна из них не роптала из-за трат мужа, хотя, уныло размышлял Иэн, это было связано и с тем, что ни он сам, ни Джеффри никогда не пытались включить в расходы стоимость любовницы. Создавалось впечатление, что для этих женщин земля и принадлежавшие им люди были нуждающимися в защите детьми.

– Мы должны достаточно гибко относиться к тем, кто владеет спорными землями, – задумчиво произнес Адам. – Те, кто лишен собственности, должны быть восстановлены в правах, конечно, но в некоторых случаях права недостаточно ясны. Некоторые из людей, прибывших с Людовиком, сами были в прежние времена без причины лишены прав Джоном. Некоторые также были землевладельцами до того, как Джон потерял Нормандию, и оказались вынуждены отдать свои английские владения, чтобы сохранить то, что им принадлежало во Франции.

– Тогда пусть возвращаются к тому, что выбрали, – резко сказала Элинор, но глаза ее, обращенные к сыну, были полны восхищения.

Адам в детстве был таким невнимательным и шаловливым, что она часто с отчаянием размышляла, сможет ли он когда-нибудь взглянуть на жизнь серьезно. Однако вот он, рассуждающий совсем как его отец – даже слова «тьфу ты!» были выражением Саймона; Иэн в раздражении говорил «чума». Что еще важнее, тонкое понимание оттенков между абсолютно правильным и абсолютно неправильным было характерной чертой Саймона и, видимо, стало частью натуры Адама, поскольку Саймон не прожил достаточно долго, чтобы научить Адама своему чудесному чувству справедливого.