Коварный заговор - Джеллис Роберта. Страница 1

Роберта ДЖЕЛЛИС

КОВАРНЫЙ ЗАГОВОР

1.

Элинор посмотрела на обнаженное тело Иэна и неожиданно почувствовала, что не может оторвать взор от этого статного молодого человека. Но самым пугающим было то, что от этого взгляда в висках гулко застучала кровь, полузабытой сладкой болью заныла грудь, а сердце испуганно забилось. Элинор бросило в жар, который ознобом пронзил все тело… «Боже, хоть бы Иэн ничего не заметил», — промелькнула мысль…

Для леди Элинор Дево, тридцатилетней хозяйки замка Роузлинд, владелицы обширных ухоженных поместий, было в обычае купать высокородных гостей своего замка, хотя именно Иэн до сих пор ни разу не воспользовался ее милостью. Молодой барон Иэн де Випон был оруженосцем ее мужа еще до того, как они с Саймоном поженились, а после их возвращения из крестового похода Саймон так успешно содействовал своему протеже, что Иэну вскоре были возвращены баронский титул и земли его матери…

Иэн стал близким другом их семьи и частым гостем замка Роузлинд. Особенно он привязался к детям, и Адам с Джоанной всегда жарко спорили, чей он друг больше. Иэн возмужал, он больше не был похож на того застенчивого юношу, который не решался говорить с Элинор на балу во время коронации короля Ричарда. Он превратился в прекрасного молодого рыцаря, на сильное тело и нежное лицо которого заглядывались многие женщины. Однако нежелание юноши жениться было настолько стойким, что заставило Элинор как-то поинтересоваться у мужа, не подвержен ли Иэн извращенным наклонностям, как король Ричард.

Саймон тогда только рассмеялся и уверил ее, что это совсем не так, добавив в присущей ему грубоватой манере, что Иэна можно обвинить разве в том, что он слишком много внимания уделяет забавам молодого жеребца. Тогда Саймон всерьез предостерег Элинор, чтобы она не дразнила юношу.

Теперь не оставалось никаких сомнений в том, что Саймон был прав, — Иэн действительно был прекрасным молодым жеребцом и сейчас продемонстрировал этот факт с потрясающим эффектом, который так смутил его самого.

Первым порывом Элинор было желание рассмеяться и отпустить какую-нибудь легкую шутку. Но взгляд Иэна остановил ее. Он безусловно прекрасно понимал, в каком положении оказался, но, видимо, не находил его забавным: лицо его залил румянец, а глаза смущенно бегали, как бы ища предмет, на который могли бы отвлечь внимание от разыгравшейся плоти.

Честно говоря, Элинор растерялась. То, что произошло сейчас с Иэном, время от времени случалось и с другими мужчинами, которых Элинор по праву хозяйки приходилось купать. Некоторые из них самонадеянно полагали, что Элинор не удовлетворена своим мужем, который был гораздо старше ее, и ждали, что обряд купания станет отличным поводом для соблазнения прелестной хозяйки. Они недооценивали Саймона, а от Элинор получали такой ледяной прием, что подобные попытки во второй раз не случались. С теми, у кого это происходило нечаянно, из-за слишком долгого воздержания или случайного нежного прикосновения, она превращала неловкость в шутку.

И сейчас такая шутка была бы наилучшим выходом, но Элинор, мельком глянув на Иэна, почувствовала, что смеяться нельзя — лицо молодого человека просто окаменело, а в глазах плескался такой ужас, что слова просто застряли у нее в горле.

Она поднялась с колен, отступила назад, и неприкрытая красота его тела опять пронзила ее томной болью. Черные кудри, которые шелковыми завитками падали на лоб, большие карие глаза, опушенные густыми ресницами, отражали свет камина и светились, будто звезды на темном небе. Тонкие, точеные черты лица, а губы — чувственные, возбуждающие, манящие… Элинор тряхнула головой, будто смахивая нахлынувшее наваждение, но ее глаза были словно прикованы к юноше и разглядывали его оценивающим взглядом.

Он был очень высок ростом — Элинор не доставала ему до плеча. Тело выглядело удивительно безволосым — если не считать темного пушка на груди и узкой полоски от пупка до густой поросли в паху. Кожа его была очень смуглой и гладкой, лишь отметины от боевых ранений белели тонкими рубцами, будто царапинами.

В год болезни мужа Элинор была слишком утомлена переживаниями, чтобы вспоминать о себе как о женщине, а после смерти Саймона боль и волнение лишь усилились: беспокойство за детей и обрушившиеся хлопоты по хозяйству не давали ей передышки. И только теперь, испытав неожиданное волнение при виде обнаженного мужчины, она отчетливо почувствовала, как изголодалось ее тело. Кровь отхлынула от ее лица, и она усилием воли заставила себя отвести взор от этой манящей молодой плоти. Элинор оперлась рукой о край ванны, чтобы успокоиться, и возблагодарила Бога за то, что Иэн смотрел мимо нее невидящим взглядом.

— Залезай, — тихо сказала она.

Если бы Иэн был в состоянии что-либо заметить, голос Элинор выдал бы ее. Однако он был настолько поглощен своими собственными переживаниями от случившейся неловкости, что ничего не понял, лишь в глазах мелькнула признательность, что неловкость удалось так легко если не разрешить, то хотя бы скрыть. Он шагнул в ванну и медленно погрузился в воду, которая была еще достаточно горячая. Элинор встала за его спиной.

Она раздумывала, сумеет ли выдержать прикосновение к мужскому телу, и решила, что было бы гораздо проще и безопаснее устраниться от этого дела и предоставить мытье высокого гостя служанке. Элинор легко могла объяснить это тем, что забыла о каком-то неотложном деле. Собираясь с духом, чтобы голос не выдал ее волнения, она не сводила глаз с Иэна. Ее взгляд на какое-то время остановился на крепкой шее, ласково скользнул по широким плечам…

Нет, уходить ей вовсе не хотелось…

Одинокий всадник в тяжелых рыцарских доспехах, пришпорив усталую, взмыленную лошадь, медленно поднимался по извилистой дороге к замку Роузлинд. Это явление было столь необычным в год 1206 от Рождества Христова, на седьмой год правления короля Джона — проклятого, как его называли многие, — что страж на башне даже протер глаза от Неожиданности.

Во времена правления короля Ричарда периодически случались тяжелые годы, потому что Ричард не любил Англию, и наместники, которых он назначил управлять землями и собирать налоги для своих бесчисленных походов, зачастую ложились на страну тяжелым бременем. Однако еще была жива старая королева Элинор Аквитанская, которая не давала разгуляться наместникам Ричарда и могла усмирить опасные крайности в запросах своего старшего сына.

В 1199 году Ричард был смертельно ранен, и на трон взошел Джон, его младший брат, последний отпрыск яростного Генриха Плантагенета. Хотя Джон и любил Англию больше всех других своих владений, политическая необходимость заставляла его проявлять себя даже более свирепым, нежели Ричард, не говоря уже о том, что его злоба была врожденной.

Затем, в 1204 году, умерла старая королева, и с ней исчезла последняя сила, препятствовавшая введению безрассудно высоких налогов. Злоба и поборы со стороны короля тогда обрушились с такой страшной силой на столь многих, что по всей стране рыскали мародеры, и дороги стали небезопасны. В эти дни люди, имевшие при себе кошелек, перемещались только хорошо вооруженными группами.

В пределах имения Роузлинд дела обстояли несколько лучше. Сэру Саймону Леманю и его жене леди Элинор до поры до времени удавалось поддерживать мир на своих землях, но год назад хозяина Роузлинда сразили неожиданные боли в груди и руках, и в июне он умер.

Мир удавалось сохранить, хотя это было уже совсем не то, что при жизни сэра Саймона. Как бы то ни было, часовой понимал, что рыцарь приехал не из окрестностей Роузлинда. По состоянию его лошади и доспехов было нетрудно понять, что он проделал долгий и утомительный путь. На краю подъемного моста рыцарь остановился и выкрикнул свое имя. Лицо часового просветлело, и он с башни отдал приказ пропустить гостя. Решетка была поднята со всей возможной поспешностью — Иэн был желанным гостем в этом доме…