Там где бродили львы (с иллюстрациями) - Паттерсон Гарет. Страница 89
Фьюрейя шла и терлась о мои ноги; перед уходом она даже не бросила сестре прощального взгляда. Она была явно рада, что мы уходим. Только когда мы уже достаточно далеко ушли, ее поведение изменилось и она снова стала веселой и доверчивой, как всегда.
К счастью, как только Батиану стало лучше, отношение сестер к нему изменилось. Все шипенья и ворчанья – в архив! Снова возобладало здоровое и игривое настроение. Как-то вечером я с радостью наблюдал, как Батиан приветствовал Фьюрейю. Она потерлась головой о его лоб, затем игриво дала шлепка и тут же прыгнула на огромную косматую голову. Потом она отпрыгнула в сторону, но не настолько далеко, чтобы он не мог догнать. Потом они катались по земле, обнюхивали друг друга и играли, словно вспоминая об отрочестве. В другой вечер я наблюдал такую сцену: как только Рафики припала к земле и принялась пить воду из миски, он уверенным шагом двинулся к ней и, к моему потрясению, попытался оседлать. Та, в перерыве между алчными глотками (у нее два дня ни капли воды во рту не было), прыгала, шипела, отталкивая братца мокрым подбородком.
Фьюрейя родила месяц спустя после Рафики. Как и следовало ожидать от ее независимой натуры, она устроила себе гнездо не вблизи лагеря, а примерно в восьми километрах к востоку от него. Она появилась в лагере примерно через пять дней после рождения детенышей, как совсем недавно Рафики – похудевшая, но томящаяся от жажды и с сосцами, полными молока. После того как я два дня проискал ее материнское гнездышко, она сама меня к нему сводила. Я пошел за ней следом к восточному откосу, потом через самое высокое место Долины браконьеров, потом по скалистому плато, с которого открывался вид на широкую долину Шаше. Там я потерял ее след на устилавших в этом месте землю оранжевых камнях. Битый час я безуспешно всматривался в овраги и расщелины. Вдруг неожиданно я услышал, как она меня зовет, и увидел ее на открытом пространстве примерно в полутораста метрах от себя. Мы встретились, и она повела меня в другой каменистый овраг, останавливаясь в пути, как и Рафики, чтобы я мог догнать ее. Мы спустились в овраг, и теперь я уже шел за ней, не отставая. Повернув вправо, она шагнула на ветки – это и было гнездышко с ее детенышами. Лучи золотого света играли на их маленьких крапчатых фигурках, и, расшалившись, трое львят явно давали понять, что обрадовались возвращению своей мамаши.
Гнездо Фьюрейи многим отличалось от гнезда Рафики – в этом тоже отразились главные различия в характерах обеих сестер. В отличие от гнезда Рафики гнездо Фьюрейи не было полностью затенено, и детеныши лежали не на мягкой почве, как у Рафики, а на камнях и высохших ветках. Однако общим было то, что оба гнезда были хорошо замаскированы.
Фьюрейя, как и Рафики, полностью приняла мое присутствие. Я наблюдал с расстояния в три шага, как она, сидя на неудобных камнях, принялась вылизывать детенышей, которые, несмотря на то что им не исполнилось и недели, начали громко протестовать. После гигиенической процедуры они подползли к ее животу, насосались и уснули – три золотисто-коричневых комочка прижались к матери, возле которой чувствовали себя в полной безопасности…
К июлю Батиан полностью оправился от ран и, к моему изумлению, все чаще стал убегать в южном направлении через долину Питсани на территорию прайда Нижнего Маджале, где в последние десять лет безраздельно властвовал Темный. Темный продержался во главе прайда необыкновенно долго. Да, это был особенный лев, но тот факт, что Батиан все больше стал интересоваться его владениями, указывал на то, что царствование пожилого монарха подходило к концу и мой принц искал пути занять его место во главе правда.
Жизнь Темного была окутана тайной. Каким-то образом он столько лет избегал пуль южноафриканских охотников и бесчисленных браконьерских капканов. Порой он казался бессмертным – стольких его спутниц, дочерей и сыновей погубил человек, а он все жил. Постоянно ускользая от опасностей, старина прожил много долгих лет.
Исчезновение Темного было так же окутано мраком, как и его жизнь. Не нашли даже его останков – он просто исчез, и больше его никто не видел. Когда это случилось, Батиан мог без страха странствовать по всем его бывшим владениям. Возможно, в конце концов охотники из Южной Африки переманили Темного за реку с помощью приманок и подражания звукам кормящихся львов, которыми они годами заманивали львов, чтобы отстреливать. Впрочем, я предпочитаю думать, что старина Темный просто умер своей смертью. К 1991 году ему было около шестнадцати лет – невиданный возраст для самца в условиях дикой природы. Большинство самцов – не без участия человека – погибает или исчезает где-то в возрасте восьми лет. Возможно, Темный просто тихо заснул где-нибудь в укромном месте на территории Тули. Но после него осталось большое наследство – его кровь текла в большинстве львов, ходивших по просторам Тули, большинство из них прямо или косвенно приходились ему родней. Даже детеныши Рафики и Фьюрейи были его потомками: ведь их отец – кто-то из двоих Близнецов – был, по всей вероятности, сыном Темного.
Когда Батиан наносил визиты в «Тавану», то подвергался скрупулезному обнюхиванию со стороны сестер. Фьюрейя и Рафики обнюхивали его с пристрастием, выведывая по запаху, с кем это он общался и любезничал.
Но чем больше я радовался за Батиана, стремившегося занять трон Темного, тем больше мной овладевал страх за него. Южная граница территории, занимаемой прайдом Нижнего Маджале, проходила по пересыхающей большую часть года реке Лимпопо, а по ту ее сторону начиналось царство человека – охотничьи хозяйства и меткие ружья. Обуреваемый страхом за своего питомца, я ходил его искать всякий раз, когда он уходил в сторону Лимпопо. В этих случаях я обычно находил его растянувшимся под Деревом пастухов. Когда я подходил к нему, он горячо приветствовал меня. Затем я садился рядом с ним в круглой тени дерева, пока солнце не начинало клониться к закату и воздух не начинал холодеть. Тогда я вставал, гладил его по огромной голове, и мы вместе шли на север, в направлении «Таваны». Мы шли на север по широким долинам, покинув опасный мир человека, лежавший на юге.
Иной раз, когда я находил следы Батиана на юге, я въезжал на машине на верх невысоких холмов и звал его, двигаясь в то же время на север. Поздней порой, отвечая на мои призывы, он появлялся в лагере, и теперь уже я просыпался от его зова, выходил к нему, гладил по голове и думал про себя: только бы его снова не потянуло на юг, где опасность! Какое там! Настоящему мужчине свойственно искать самок. Его действия были инстинктивной реакцией на создавшуюся вакансию вожака прайда. Природа не терпит пустоты, и Батиан, стремясь на юг, хотел спасти ее от формирующегося в этом месте вакуума.
… Но вот в конце июля небольшая группа львов, принадлежавших к прайду Нижнего Маджале, неожиданно перешла русло Лимпопо и оказалась в Южной Африке. У меня не было никаких сомнений в том, что не обошлось без приманок и звуков кормящихся львов, передаваемых южноафриканскими охотниками по громкоговорительным установкам. Мне доложили о том, что молодую львицу насмерть переехало машиной, а один лев был незаконно отстрелен. Я тут же связался с соответствующими лицами и представителями власти в Ботсване и в Южной Африке и в спешном порядке предложил немедленно отловить оставшихся львов из этого прайда и организовать их возвращение на территорию Тули.
Утром я узнал, что нескольких львов видели в охотничьем хозяйстве в десяти километрах ниже по течению Лимпопо. Я тут же связался по телефону с управляющим этого хозяйства и попросил его дать мне время на организацию их возвращения. Он согласился.