Щелкунчик Сказка - Гофман Эрнст Теодор Амадей. Страница 2
— Щелкунчик, миленький, — шептала она, — не сердись на Фрица. Он добрый. Просто немного огрубел со своими оловянными солдатиками. А я буду тебя беречь и лечить. — И Мари продолжала нежно баюкать Щелкунчика.
А ночь, таинственная рождественская ночь уже подкрадывалась к дому, затягивала окна синим сумраком. Пора было убирать игрушки. В гостиной налево от двери стоял высокий стеклянный шкаф. На верхней полке, до которой детям было не дотянуться, расположились чудесные изделия крёстного Дроссельмейера. Ниже рядком теснились книжки в лаковых переплётах. На самой нижней полке Мари устраивала кукольную комнату, где жила любимая кукла Трудхен, а теперь и новая нарядная Клерхен. Фриц занял полку повыше и расставил строем своих конных и пеших солдат с барабанщиками, трубачами и знаменосцами.
— Дети, — сказала мама, — оставьте игрушки до завтрашнего утра. Гасите свет и отправляйтесь спать.
Фриц в последний раз глянул на свои войска, отдал честь капитану в синих драгунских рейтузах и приказал:
— Пора на покой! Завтра нам предстоит великое сражение.
С тем он и отправился в детскую. А Мари вдруг взмолилась:
— Мамочка, пожалуйста, позволь мне побыть со Щелкунчиком ещё пять минут. Я сама погашу свет и лягу спать.
— Хорошо, — согласилась мама, — только не задерживайся. У тебя уже глаза слипаются.
Впрочем, она на всякий случай погасила все свечи в комнате. Осталась только одна лампа, свисавшая с потолка. Мягкий свет, который лился от неё, не мог рассеять вечерний сумрак, таившийся по углам.
СРАЖЕНИЕ
Мари осталась одна в большой гостиной. Она положила Щелкунчика на стол, развязала платок и осмотрела его рану.
— Не расстраивайся, милый Щелкунчик, — ласково произнесла она, — крёстный Дроссельмейер непременно вылечит тебя. У него есть замечательные молоточки, ладные щипчики и крохотные отвёртки. А теперь я уложу тебя в мягкую кроватку моей куклы Клерхен. — И Мари обратилась к пухлой, краснощёкой кукле: — Дорогая, не могли бы вы на эту ночь уступить свою кровать больному Щелкунчику?
Но кукла, обиженно надув щёки, молчала.
— Ладно, — согласилась Мари, — может быть, Щелкунчику и впрямь будет удобнее на верхней полке в походной палатке солдат Фрица.
Она поставила Щелкунчика на верхнюю полку и уже собиралась идти в спальню, как вдруг отовсюду — из-за шкафа и стульев, из-под стола и из-за кафельной печи, из каждого темного угла — о-ох! — стали разлетаться, подкрадываться тихие-тихие шорохи, шёпоты, шуршания и шебуршения. А настенные часы с маятником захрипели, засипели, готовясь пробить полночь.
Ти-ик! Та-ак! — медленно, с трудом, словно полусонный, качался маятник.
Большая механическая сова с крючковатым носом и круглыми, как зелёные блюдца, глазами вдруг расправила крылья и медленно, как заведённая, стала поворачивать голову слева направо и справа налево. Клюв её раскрылся, и Мари явственно различила хриплый голос:
Бом-м! Бом-м!.. — двенадцать раз ударили в тишину часы.
И тут же за стеной, по углам, под полом послышались писк, возня и дробный топоток тысячи крохотных лапок. Острыми огоньками засветились тысячи глазок-буравчиков. И отовсюду стали сбегаться несметные полчища мышей.
Они выстроились в боевом порядке прямо перед Мари и замерли.
И треснул, приподнялся пол посреди гостиной, разбрасывая звонкие янтарные половицы. Из-под пола с отвратительным шипением вылезли семь мышиных голов в сверкающих коронах, а следом и толстое тельце, на котором и покачивались семь гадких мышиных головок. Всё мышиное войско со своим семиголовым предводителем стало надвигаться на Мари, прижавшуюся к шкафу.
Что-то будет?
Но тут — дзынь! — разбилась стеклянная дверца шкафа. Мари и не заметила, что сама локтем неуклюже ткнула в стекло и разбила его. Рукав её платья окрасился кровью. И тут зазвенел храбрый голосок:
— Вперёд! За мной! На бой! На бой! Вперёд на горе мышиной своре!
Сама собой вдруг завелась, заиграла музыкальная шкатулка. На этот раз мелодичные колокольчики играли не привычную песенку про милого Августина, а настоящий военный марш.
гремели уже не колокольчики, а звонкие литавры.
Тут Мари увидела, что внутренность шкафа осветилась. Во весь свой рост поднялся раненый Щелкунчик и взмахнул серебряной саблей.
— Трубач к трубачу станьте плечом к плечу! — крикнул он. — Эй, барабанщик, трубочист и паяцы, нечего бояться! Я поведу вас в бой за собой!
И встали с ним плечо к плечу три храбрых паяца, четыре трубочиста, два трубача, барабанщик и Панталоне со знаменем. Безрассудно-смелым прыжком перелетел Щелкунчик на пол. Мягко шлёпнулись следом за ним бархатные паяцы и туго набитые опилками музыканты с трубочистами. Спорхнул с развевающимся, как крылья бабочки, знаменем Панталоне.
— Эгей, барабанщик! Бей тревогу! Зови подмогу! — звонко скомандовал Щелкунчик.
Грянула барабанная дробь. А Панталоне вдруг озорно подмигнул Щелкунчику и барабанщикам, сунул в рот два пальца и пронзительно свистнул.
Разом распахнулись обе дверцы шкафа. Загремели сапоги, забряцали сабли, заржали лошадки, и ровными шеренгами выступили солдатики Фрица. Кирасиры сверкали своими доспехами. Драгуны гарцевали, сидя в высоких сёдлах. Блестящие гусары лихо пришпоривали коней. А за кавалерией катили пушки усачи пушкари.
пел грозный солдатский хор.
Один за другим промаршировали полки перед Щелкунчиком с развевающимися знамёнами и барабанным боем.
— Труби атаку, трубачи! За мной, солдаты-силачи! — прогремел Щелкунчик.
И — бух-бах-тарарах! — грохнули пушки. Полетела в мышей россыпь сахарного драже. Бум-бум-турумбум! — ухнули тяжёлые орудия, посылая на мышиные полчища круглые пряничные бомбочки. Немало мышей полегло под градом снарядов. Сахарная пыль, словно белый дым, заслонила сражающихся.
Мари с трудом различала, что происходит. Но видела она, как всё новые и новые толпы мышей выползают изо всех щелей и норок. А в ушах стоял непрерывный грохот боя.
Др-дрр! — скакали по полу сахарные шарики драже.
Плямс! — шлёпались, рассыпаясь на кусочки, глазуревые пряники.
Цвинь-цвинь! — звенели сабли.
«У-виии! И-ии!» — пищали мыши.
И надо всем гремел голос полководца Щелкунчика:
— Смелей! Бей! Не жалей!
Пушкари установили свои пушки на скамеечки для ног и палили с высоты, опустошая ряды мышей. Ноте всё напирали и напирали. И вот перевернулась скамеечка, покатились по полу пушки. Мышиные полчища потеснили гусар, кирасиров и драгун.