Рыцарская честь - Джеллис Роберта. Страница 8

На этот раз он попал метко. Элизабет покраснела, но тут же рассмеялась.

– Ты чудовище, милорд. Как тебе не совестно попирать уже поверженную женщину! Разве рыцари так поступают?

– Нет, миледи, но ведь я не рыцарь.

– Что за глупости, Роджер? – Элизабет даже забыла формальность выговора. – Как это ты не рыцарь?

– А так! – рассмеялся он. – На церемонии посвящения в рыцари полагается присягать на верность суверену, в моем случае – королю. Я не желаю присягать на верность Стефану, поэтому я не посвящен в благородное воинство. Эрго – я не рыцарь. – Лицо Херефорда посерьезнело. – Я никогда не нарушал своей клятвы, Элизабет, и уверен, никакая сила не заставит меня это сделать.

– Охотно верю. Это всегда меня восхищало в тебе.

Море горечи выплеснулось на ее лицо при этих словах – так ее гордость страдала из-за политической вертлявости отца. Любовь к нему побеждала стыд, и она оставалась с ним во всех его перипетиях, но стыд за отца мучил ее жестоко. Тут внезапно сила Элизабет, ее амбиции и гордость, которые Херефорду были известны давно как явление незаурядное, всплыли в его памяти чем-то величественным и куда более значительным, чем ее изумительная красота.

– Присядем, Элизабет, мне надо кое-что тебе рассказать.

Он колебался, зная ее преданность отцу, хотел избежать слов осуждения Честера и убедить ее не связывать с ним то, что намеревался высказать.

– Я не писал об этом отцу, потому что, знаешь…

– Потому что отец порой делает глупости и бывает болтлив. Говори, Роджер, не таясь.

– Ну хорошо. В Ситоне меня встретил Гонт, который, как бы это выразиться… А-а, скажу все прямо, не любитель я ходить вокруг да около.

– Чтоб поговорить откровенно, давай лучше поднимемся ко мне наверх. Пойдем. Ты не голоден? Обед скоро подадут.

– Мы поели в пути довольно скудно. Хотелось добраться сюда поскорее, и полночи мы провели в седле. Если есть что под рукой перекусить, было бы неплохо.

– Ступай наверх, Роджер, ты дорогу знаешь, а я велю принести холодного мяса.

У камина друг против друга стояли два стула с высокими спинками, где были вырезаны стилизованные львы и цветы лилии, гладкие и блестящие от частых протираний. На стульях – подушки тонкого синего шелка. Искусные руки Элизабет украсили их вышивкой в стиле резьбы. Комната выглядела светлее, чем зал внизу: окна замка на третьем этаже шире; за тяжелым занавесом, отделяющим покои Элизабет от спальных и рабочих мест служанок, слышались их приглушенные голоса и звуки деятельности. Херефорд нетерпеливо шагал по комнате, а в его голове разгоревшаяся страсть к Элизабет боролась с сомнениями, стоит ли посвящать Честера в свои планы. Когда Элизабет хлопнула дверью, он вздрогнул, круто обернулся, рука потянулась к рукояти меча.

– Этим жестом ты напоминаешь мне лорда Сторма, хотя, на мой взгляд, не найти более разных людей по внешности и характеру.

– Извини, – сконфуженно улыбнулся Херефорд. – Последние два года я не выпускал из рук оружия ни на секунду и не припомню дня, проведенного среди друзей.

– Во Франции ты был не у друзей?

– У друзей? Да кому может быть другом императрица Матильда? Генрих относился неплохо, но и он смотрел косо, находясь среди клевретов матери. Эта женщина – хищница. Даже Жеффри Благородный, которого ни одна женщина не способна вывести из себя, не смог с ней ужиться. А меня она ненавидела особенно, потому что я наставлял ее сына быть осторожным.

Элизабет подошла к нему ближе, доверительно взяла за руку. Ее так заинтересовал рассказ, что цель его приезда выпала из головы.

– Давай сядем. Не могу тебя представить наставником… ну, если только умалишенных, а Генрих, я слышала, не таков.

– Конечно, нет. Умом он далеко опередил свой возраст. Несмотря на молодость, он может приструнить всех наших негодяев, я убежден. По молодости ему бывает трудно дожидаться своего часа. Ему бы стать королем и расправить крылья!

– Далеко ему до королевства, скоро он его не получит, если получит вообще. После смерти Глостера восстание выдохлось. Ты не мог этого не слышать.

– Вот об этом я и хотел с тобой поговорить. Ты необыкновенная женщина, Элизабет, и я чувствую, что тебя можно смело посвятить в свои планы. В случае успеха я займу место рядом с королем во главе государственного совета. Если поражение – я уничтожен. – Глаза Роджера вспыхнули и раскалились добела. – Когда делал тебе предложение, я не знал, что грядет такое.

Элизабет продолжала стоять. Рука ее лежала на его руке, пальцы непроизвольно сжались, но, даже разжав их с усилием, она осталась стоять вплотную к Роджеру. «Что же грядет? Разве дочь Честера не достойна почестей, которые могут ожидать Роджера из Херефорда?» – думала она. Он повернулся на ее взгляд, и она почувствовала, как напряглись мышцы его руки.

– Я хочу тебя, Элизабет, как не хотел ни одной женщины в жизни, я хочу тебя умом и телом, – заговорил он сдавленным голосом, самообладание, казалось, покинуло его. Херефорд перевел дыхание, стиснул зубы, стараясь хотя бы внешне унять волнение. – Но тебя не связывает обещание, данное отцом. Погоди, дай сказать. Мне бывает непросто подобрать нужные слова, а сейчас… Нет смысла обсуждать это с твоим отцом. Он не только простодушен, но и честолюбив сверх меры, он ищет славы. Ему нипочем угроза бедствий, ему важно, чтобы ты не изменила своему слову. Поверь, Элизабет, я вовсе не помышлял об этом, едучи сюда, но увидев тебя, такую красивую, такую… не просто женщину… Ну как можно предлагать тебе стать женой человека вне закона, прятаться по разным замкам, стать леди безземельного лорда, состоящего на службе у заморского повелителя? Мое сердце не выдержит, Элизабет. Ты рождена для другой жизни, ты – королева у себя в замке. Я хорошо знаю, как почитает тебя отец. Тебя нельзя просто так, как бессловесную девчонку, вытолкнуть замуж в земляную хижину. Ты вправе все рассудить сама и сама принять решение.

Она глядела на него, пытаясь сообразить, не захотел ли Херефорд избавиться от нее, раз дочь Честера может стать помехой в задуманных политических делах, или он говорит правду?

– Я… было бы бесчестно обманывать тебя, Элизабет, и я открыл тебе самую темную сторону дела. Можешь мне поверить: все, что в человеческих силах, я сделаю, чтобы миновать это. Дешево себя не продам. Хочу просить тебя об одном: взвешивая все это, брось на чашу весов, что я… – он закрыл глаза и сглотнул. Это никак не вязалось с ним: просить от женщины чего-то, кроме ласки! – Я не просто хочу тебя, без тебя мне не жить.

В камине треснуло полено, брызнули яркие искры, Элизабет отняла ставшую безжизненной руку. Ничем не мог Роджер покорить ее больше, чем этими словами. Они подстегнули Элизабет, как жесткий удар шпор по бокам лошади, а прямое признание ее способности мыслить и решать показало, что Херефорд не имел в виду использовать ее как курицу-наседку, и последние сомнения ее улетучились.

– Опала меня не страшит. Все это уже пережито. Бесчестье, как твоей жене, я уверена, мне не грозит. Но ты мне не сказал главного. Что я могу тебе ответить, не зная, что ты задумал?

Херефорд поднял на нее глаза, и сердце Элизабет едва не выскочило из груди. Ответ она прочитала на его лице. Ему требовались не ее советы. Ему была необходима ее слепая вера, вера не в дело, которому он себя посвятил, а вера в него лично. Есть ли у нее такая вера, она ответить не успела. Борьба между сомнением и влечением совсем лишила ее способности соображать.

Роджер откашлялся и отвел взгляд, прямая спина обмякла. «Не обманчива ли мягкость на лице Элизабет? Или она вся в честолюбивую породу Честеров и ей подавай великую идею, ради которой стоит рискнуть? Стой, да, может, ей нет дела до меня самого и моих чувств, а только эта цель ее занимает?» Роджер смахнул со лба свои кудри.

– Гонт…

– Погоди, Роджер, – заговорила она торопливо, ее голос, обычно окрашенный эмоциями, сейчас звучал сухо. Она даже не знала, что собирается сказать, и вырвавшиеся слова удивили ее самое не меньше, чем Херефорда. – Мне казалось, я ответила тебе, но, может быть, ты не понял. Опасения будущего не заставят меня изменить свое решение. Если тебе нужна я, ты можешь забыть о той, которая зовется Элизабет Честер, потому что ты давно мне предопределен… я вся твоя…