И солнце снова в небе - Фадеева Маргарита Андреевна. Страница 12

— Мой муж, старый Крот, сидит в подземелье. Запрятала его туда Болотная Лихорадка. Вы думаете, что он разбойник какой или грабитель? Нет. Мой Крот добрый, хороший.

— Да за что же его туда? — сочувственно спросила Оспа и опять погладила вздрагивающую спину Кротихи.

— Приказала ему Болотная Лихорадка солнце зарыть, а потом и самого в подземелье заточила.

— Твой Крот знает, где зарыто солнце?! — Я подсел к Кротихе. — Ты, наверное, тоже знаешь…

— Нет, не знаю. Он мне не сказал. Да я и спрашивать не стала.

— Спроси у него. Нам очень нужно.

— Нет, нет, — ответила Кротиха. — Если узнает об этом Болотная Лихорадка, то и меня в подземелье бросит. Дети одни останутся… А вот сам ты можешь спросить. Я каждый день хожу к нему, горемычному. Сегодня вместо меня ты пойдешь к нему.

— Нет! — неожиданно заявила Оспа. — Я на Кротиху больше похожа.

Я схватился за шубу, которую уже подала мне Кротиха, но Оспа вцепилась в нее с другой стороны.

— Идите вместе, — помирила нас Кротиха. — У меня вторая шуба есть. Пусть думают, что я пришла с сестрой. Вот шуба, берите…

СОЛНЦЕ НА СВОБОДЕ

Когда мы пришли в подземелье дворца, то увидели, что стражники, поджав под себя ноги, прямо на полу играли в карты.

— А-а-а, к Кроту-ворчуну пришли, — увидев знакомую облезлую шубу, пробурчал рыжий стражник. — На свидание. Да еще с родичем. — Он открыл дверь. — Шевелись, шевелись быстрее! Только играть мешаете.

Мы прошли, и дверь за нами захлопнулась. Старый Крот, увидев посетителей, двинулся нам навстречу, но на полпути остановился, поднял мордочку и задвигал носом.

Я разглядел узника. Это, конечно, был тот самый Крот, который зарывал солнце. Шерсть на голове у него была подпалена, на боках тоже виднелись подпалины, а на лапах ожоги.

— Крот Кротович, не бойся. Мы-друзья, — сказал я.

Но Крот Кротович догадался, что к нему пришла не верная старая Кротиха, забился в дальний угол и запыхтел.

— Крот Кротович, мы хотим освободить тебя, — сказала Оспа. — Твоя Кротиха спасла нас от смерти. Мы за добро хотим отплатить добром.

— Кто вы такие? — фыркнул Крот. — Знать вас не знаю.

— Я — Оспа, — объяснила моя спутница.

— А я — Петрушка, — тут же добавил я.

— Фу-у-у! — снова фыркнул Крот. — Болезни ко мне явились. Идите прочь.

— Не гони нас, — опять продолжала Оспа. — Я старая больная Оспа. Болотная Лихорадка прогнала меня из собственного дома. Я устала бродить по свету. Я вместо тебя останусь здесь, а ты выходи и покажи вот ему, Петрушке, где спрятано солнце. Так я отомщу болотной царице за ее жестокость.

— Я честный Крот, — задвигал зверек носом. — Я честно прожил всю жизнь и честно умру здесь в подземелье. Я в вашей жалости не нуждаюсь…

Я не знал: то ли уговаривать Крота выйти на свет и помочь нам достать солнце, то ли пожалеть Оспу — не перенесет она это сырое подземелье.

— Я останусь, — решился я наконец. — А вы идите и освободите солнце.

— Не пойду, — упрямился Крот. — Не хочу, чтоб за меня погибали другие.

— Я старше вас. Вы меня должны слушаться, — потребовала Оспа, потом неожиданно подошла к двери, забарабанила в нее кулаками:

— Эй, стражники, открывайте!

Дверь распахнулась. С неожиданной для нее стремительностью Оспа сначала толкнула Крота, а потом и меня. Не успел я одуматься, как дверь за мной захлопнулась, а стражник, разозленный тем, что ему помешали играть, вышвырнул меня из подземелья. Следом за мной вылетел и Крот.

Крот повел меня к высокой кривой осине, которая стояла, изогнувшись, на краю болота, не очень далеко от башни, где скрывались мои друзья. Зверек подвел меня к дереву и ткнул мордочкой.

— Вот тут копай. Тут зарыто.

Я посмотрел по сторонам. Нашел старый осиновый сук и стал рыть. Крот тоже принялся за дело. Ух, как летела у него из-под лап земля! Как два фонтана. От левой лапы — в левую, от правой — в правую стороны.

Скоро добрались и до солнца. Вот оно. Лежит прямо в сырой земле, маленькое, желтое, морщинистое, как увядший лимон. Я взял его в руки — чуть теплое. Побросал с ладони на ладонь, как оладушек, чтоб осыпались приставшие комочки глины, протер краем рубашки и положил за пазуху. Пусть отдохнет, бедное, отогреется. Все эти минуты я не замечал Крота, зато он стоял возле меня, поводил носом и недовольно фыркал. Да, я ему еще спасибо не сказал!

— Благодарю тебя, Крот Кротович. Спасибо.

— Не мне спасибо — Оспе говори. Она осталась в подземелье, погибнет там.

— И ей спасибо, — повторил я.

— Вот все они… молодежь… ничего не знают, ничего не умеют. Благодарить и то напомнить надо…

Мне не хотелось слушать воркотню старого Крота. Я попрощался с ним и побежал к башне, где меня, наверное, ждали с нетерпением, обо мне страшно беспокоились.

Кудряш первый увидел меня, позвал Речку.

— Где ты пропадал? — стала выговаривать Речка. — Как в воду канул. Мы уж думали, погиб.

— Э-э-э! — подмигнул я Речке. — Со мной ничего не случится. Я в огне не горю, в воде не тону и в лесу не пропаду.

— Подожди ты… — остановил меня Кудряш. — Речка вправду о тебе беспокоилась. Даже к твоему отцу гонца послала. Воздух Сосновый Чистый Здоровый полетел к нему, на помощь звать, тебя искать, из беды выручать.

«Какой он мне отец?» — подумал я, но в эти хорошие минуты мне не хотелось вспоминать о плохом. Я ничего не сказал, только боднул Кудряша головой в живот, повернулся на одной ножке, запел:

— Да будет тебе! — прикрикнул Кудряш и дернул меня за ухо. — Тут вправду беспокоятся, и радости никакой нет, а он поет да приплясывает.

Речка тоже посмотрела на меня с неудовольствием. Я вытащил солнце из-за пазухи и подбросил в воздух.

— Вот оно, солнце! Вот оно, красное! Смотрите. Я нашел его!

Солнце медленно плыло над кустами, над засохшей травой и жесткой осокой. И под его лучами прямо на глазах менялась природа. Живым зеленым блеском отливали листья берез и осин. Потянулись к солнцу и заколыхались на ветру тонкие былинки. Под пустом ивняка подняла головку враз расцветшая голубая незабудка. У стены башни распустились звездочками белые ромашки. Куда-то исчезли низкие серые тучи, плывшие над землей, и над нами засверкало голубое, яркое, точно шелк, небо. Тонкие перистые облака, как белые кружева, возникли в его глубине и, казалось, еще больше оттеняли эту безмятежную синеву.

В ближайших кустах вдруг зазвенели соловьиные трели. Видно, певец соскучился по солнцу, не стал ждать вечера и прямо днем начал свою ликующую песню.

В позеленевшей траве застрекотали кузнечики, и я бы, наверное, бросился ловить их, если бы не заметил чего-то удивительного, что происходило с моим товарищем Кудряшом…

Когда солнце медленно начало свой путь по небу, он только смотрел на него, не шевелясь, потом вдруг закрыл, глаза, рукой протер их, снова открыл и провел ладонью по лицу, потом посмотрел на меня. Глаза его были широко открыты, и он, не мигая, глядел на меня, как будто никогда не видел.

— Что смотришь? Не узнаешь, что ли? — спросил я.

— Узнаю, — неуверенно проговорил Кудряш. — Я знаю, мы с тобой солнце искали и нашли.

Он вдруг улыбнулся такой светлой улыбкой, что мне захотелось ответить чем-то хорошим, теплым, но я не успел, потому что взгляд Кудряша обратился к Речке. Повернулся к ней Кудряш, да так и застыл, словно ослепленный.

— Неужели это ты, Речка?

— Я, — отозвалась Речка. — А ты разве меня не видел?

— Не может быть. — Кудряш сделал шаг к девушке и остановился, словно в нерешительности, протянул к ней руки, и руки тоже застыли в воздухе, как будто он не решался дотянуться до нее.