Сладкая месть - Джеллис Роберта. Страница 58

«Что же эта глупая сучка Мари рассказала тебе?» – попытался спросить Уолтер, но из горла раздались лишь нечленораздельные звуки, подобные карканью.

К тому времени, как Уолтер достаточно совладал с собой, чтобы попытаться заговорить, Сибель удалось развязать шнурки на его ботинках и стянуть их. Напряженность и неспособность Уолтера подыскать слова усилили прилив страсти, нахлынувший на нее в ответ на его (как она считала) усилившееся желание. Она пообещала сопротивляться. Конечно, это была всего лишь шутка. Тем не менее, Сибель знала, что Уолтер очень хотел, чтобы в брачную ночь она была virgo intact [13]. Таким образом, обещая сопротивляться в шутку, она на самом деле дала серьезное обещание помочь ему.

Ей оставалось лишь убежать. Сибель боялась, что, если Уолтер положит на нее руку или начнет умолять, ее решимость рухнет без всякого сопротивления. Они оба будут горько раскаиваться в том, что произошло... или, по крайней мере, Уолтер. Сибель могла утешить себя словами своей практичной бабушки, но Уолтер от этого не перестанет винить себя, а возможно, и ее тоже.

Она резко вскочила на ноги, отведя глаза от его лица, и сказала:

– Вино и пирог на столе, рядом с креслом. Уже очень поздно, милорд. Надеюсь, вы справитесь с остальной одеждой сами, поэтому я ухожу в свою спальню.

Последние несколько слов были ошибкой. Сибель хотела сказать, что она хочет спать, но с ее уст соскочила другая фраза. Ее голос задрожал, и, не сдержавшись, она быстро убежала, пока предательское тело и язык не выдали ее еще больше.

Ее уход был настолько неожиданным, а в душе Уолтера бушевал такой костер сомнений и сожаления, что он еще долго просто сидел, подобно тени, и глазел на дверь, через которую она ушла. Когда он пришел в себя, то понял, что слишком поздно предпринимать что-либо этой же ночью. Он понимал, что Мари не могла прямо признаться в том, что занималась с ним любовью. Там присутствовали все дамы. Даже если Мари не возражала против того, чтобы ее сестра знала о ее поступке, она определенно не хотела выставлять напоказ свой блуд перед Рианнон. Более того, поведение Сибель скорее говорило о сомнениях и страданиях, нежели о гневе.

Может быть, это явилось результатом мягкости ее нрава? Несмотря на душевные муки, губы Уолтера подернулись в улыбке. Сибель была далеко не мягкого нрава. Он видел вспыльчивость, когда угрожали ее собственности. Нет, ни одна женщина, если ей небезразличен мужчина, не станет проявлять мягкость и игнорировать любовную связь с другой дамой, в которую мужчина вступает в тот самый день, когда заключает соглашение на брак. Как только Уолтер понял, что он наделал, все его тело взмокло от пота. Раньше он не рассматривал случившееся с подобной стороны, не принял во внимание, как все будет выглядеть, если это дойдет до ушей Сибель. Он тогда помнил лишь о своей потребности в женщине, любой женщине.

Почему, ну почему он не нашел какую-нибудь служанку или шлюху? Сибель бы поняла это. Возможно, это не понравилось бы ей, но она бы поняла. Мужчине необходимо облегчить свое тело. Но бессмысленно тратить время в напрасных раскаяниях! Он должен решить, и решить сию минуту, что делать. Нет, слава Богу, не сейчас, подумал Уолтер, почти готовый разрыдаться от изнеможения и волнения. Он ничего не предпримет до утра. Словно в дополнение ко всем его мукам, плечо, совсем не беспокоившее его два дня, снова начало ныть.

«Кровать», – подумал Уолтер. Но кровать, несомненно, обеспечившая физический комфорт, одновременно усилила его душевные страдания. Когда он с трудом поднялся на ноги, доковылял до нее и свернулся под одеялами, то обнаружил, что ему не нужно трястись несколько минут от жуткого холода, пока его тело не согреют простыни. Койка была уже теплой, а в ногах лежали горячие камни, обернутые тканью. Вот, значит, чем занималась Сибель, когда он только увидел ее.

Уолтер стиснул зубы. Потерять нежную заботу, любящее внимание, заставившие Сибель покинуть собственную постель, чтобы обогреть его... И тут его осенило: свою заботливость Сибель проявила уже после того, что услышала от Мари. Это также означало, что либо Мари говорила довольно неопределенно, и Сибель не придала большого значения ее словам, либо она не захотела верить намекам Мари, но они были достаточно ясными и убедительными, чтобы посеять сомнения в душе девушки. Но что именно? Все его слова и действия необходимо сопоставить собственно с каждым случаем.

Тут до Уолтера дошло: что бы ни являлось правдой, Сибель была на его стороне. Возможно, она сомневалась, но хотела верить в него. От непогашенных свечей по потолку бегали тени. Уолтер заметил это и решил, что ему нужно подняться и затушить их. Но он уже согрелся, а острая боль в колене и плече утихла, смутное беспокойство шло на убыль. Он тихо лежал, крепко вцепившись в мысль, что Сибель хочет верить в него, и, согревшись и успокоившись, забылся глубоким сном.

Существовала еще одна деталь, которая так и не пришла Уолтеру в голову, но имела большое значение: Сибель верила в себя. Действительно, намеки Мари были достаточно ясно выражены и даже заставили Рианнон нахмуриться, но они ничуть не затронули Сибель. Нет, не потому, что она их не поняла; просто к тому времени, когда Мари подумала, что в разговоре наступило такое место, где ее намеки действительно могли уколоть Сибель в самое сердце, Сибель решила, что Мари не только непроходимая тупица, но и хитрая, злобная сплетница.

Чтобы прийти к подобному заключению, она имела основания, ибо обнаружила, что Мари по ошибке решила, будто имеет все права желать Уолтеру зла. Это произошло благодаря тщетным усилиям Рианнон разъединить Сибель и Мари. Во время одной такой попытки Рианнон удалось увести Мари, и Жервез рассказала Сибель историю о приданых землях Мари и о том, как Уолтер отверг ее, несмотря на все свое благосклонное расположение к ней, после того как Ричард отказал в достаточном приданом. Она связала эту информацию с предположением, что лорд Джеффри никогда бы не поступил столь неблагородно, даже если обстоятельства были стеснены войной, оставив явный намек, что Уолтер просит руки Сибель только из-за ее приданого. Естественно, Жервез попыталась прикрыть всю злобу своего откровения, сообщив, что делает это только для того, чтобы предупредить Сибель о жадности ее будущего мужа, так, чтобы та загодя могла предпринять шаги для защиты своей собственности.

К сожалению для Жервез, Сибель знала, что Уолтер неоднократно просил ее руки вообще без всякого приданого и даже предусматривал назначить ей одно из своих владений. Более того, он безоговорочно согласился, что вся собственность и деньги, которые должны были отойти с ней, останутся только в ее власти. Таким образом, Сибель была убеждена, как никогда, что Уолтер желал ее только из-за нее самой. В то же время Сибель ничуть не злилась на Жервез, которая, как она полагала, введена в заблуждение иллюзиями Мари, будто Уолтер был без ума от нее.

В отношении Мари Сибель испытывала смешанное чувство отвращения и жалости, полностью отгородившее ее от всяких намеков, будто Уолтер – любовник Мари, какими бы ясными эти намеки ни были. Поведение Мари, когда она с жеманной улыбочкой на лице изливала свои полные намеков ядовитые словечки, было столь злобным, что Сибель без всяких сомнений истолковала его как желание причинить неприятности. И после того, как Уолтер уснул крепким сном, Сибель не давала спать еще некоторое время отнюдь не ревность, а томление тела.

Мало-помалу волнение плоти начало гаснуть, но мысли о вспышке страсти не давали покоя. Сибель не сомневалась, что необходимо как-то действовать, и самым простейшим и наиболее логическим решением этой проблемы, по ее мнению, было уговорить Уолтера уехать в Англию и немедленно жениться на ней. Хотя она не имела возражений против политического союза Уолтера с Ричардом, она убеждала себя, что, пока единственной поддержкой дела бунта являлся его маленький отряд из Голдклиффа, Уолтер принесет графу немного пользы.