Братья по оружию или Возвращение из крестовых походов - Джемс Джордж Рейнсфорд. Страница 11

ГЛАВА X

Агнесса Мераннийская сидела в своей комнате. В окружении дам своего двора она вышивала что-то, по-видимому, рыцарский плащ. Да и остальные были заняты подобной работой.

– Где Артур? – спросила королева. – Мне надо знать, какие он хочет эполеты: шитые золотом или шелком.

В ту же минуту дверь отворилась, и красивый молодой человек, лет пятнадцати, вошел в комнату.

– Я всегда рядом, прекрасная кузина, – сказал он, склонившись перед королевой и целуя руку, трудившуюся для него.

– Скажите мне, принц, какие вам надобны эполеты – золотые или шелковые?

– Шитые золотом, – отвечал Артур.

В это время вошел паж и объявил о приезде канцлера. Королева побледнела. Предчувствуя, что это посещение принесет ей одни неприятности, она тем не менее велела пажу пригласить министра. Все тут забегали, засуетились, поспешно убирая шитье, и сокол, который, вцепившись в кольцо, внимательно наблюдал за всей этой суматохой, решил, видно, что его хотят взять на охоту, и пронзительно заклекотал.

– Уберите эту птицу, Артур, – сказала Агнесса. – Ее крик действует мне на нервы.

Артур повиновался и вышел из комнаты.

Явился канцлер, но не один, а вместе с пустынником Бернардом. Канцлер поклонился ей, а пустынник благословил.

Сердце Агнессы билось так сильно, что она и слова не могла вымолвить, а лишь показала молча на два стула, стоявшие возле нее.

– Государыня! – обратился к ней Герень, – мы пришли сообщить вам нечто очень важное, но эти сведения не для чужих ушей.

– Выйдите все в приемную, – приказала королева своим придворным, – и не входите до тех пор, пока я вас не позову. А теперь, милостивый государь, сообщите мне о причине вашего визита.

– Смею заверить вас, что, руководствуясь исключительно государственными интересами, мы с отцом Бернардом решились на этот шаг: довести до вашего сведения все, что касается истинного положения дел, рискуя, быть может, задеть вашу гордость и навлечь на себя гнев короля, который тщательно все скрывал от вас.

– Если для блага Филиппа и его государства потребуется все мое мужество, я готова перенести любые удары, но если вашей слова порочат честь монарха и противоречат его воле, то королева повелевает вам молчать. Я считаю Филиппа человеком достойным, а его волю законом.

– Государыня, – продолжал Герень, – после того происшествия на турнире вам, полагаю, известно, что папа объявил ваш брак незаконным, а развод Филиппа с Ингельборгою – недействительным. Нужно ли говорить о последствиях, ожидающих Филиппа в случае неповиновения?

Побледнев еще больше, Агнесса молча показала на чашу с питьем, стоявшую на столе. Министр подал ей воду. Сделав пару глотков, она прикрыла глаза рукой и сидела так некоторое время, потом снова взглянула на канцлера и голосом более твердым спросила:

– И что же прикажете делать мне? Предложите оставить короля, обесчестив тем самым имя свое?!

– Не спорю, бесчестие – вещь тягостная и жестокая, – произнес пустынник. – Но подумайте и о том, дочь моя, с каким уважением будет говорить история о женщине, которая ради величия государства и освобождения короля от анафемы способна на поступок, достойный всяческих похвал; о женщине, которая, вырвавшись из сладкого плена, возвращает этим поистине геройским подвигом былую славу монарху, мир его государству и спокойствие в лоно церкви. Подумайте, какой славы удостоится имя ее в веках, и какая награда уготована на небесах!

– Довольно, отец мой! Остановитесь! – воскликнула Агнесса. – Дайте немного подумать.

И, опустив свои прекрасные глаза, задумалась и молчала. Наконец, взглянув на пустынника, она ответила ему:

– Я все понимаю, отец мой, и искренне верю, что ваши слова продиктованы исключительно обеспокоенностью за судьбу короля и государства; и все же я не могу сделать то, чего вы от меня ждете. Нет, не могу! Я продолжаю считать себя законной супругой Филиппа, короля Французского, и не приму на себя позора, согласившись, что была всего лишь его любовницей с того времени, когда он пред престолом дворца, в присутствии всех прелатов и епископов королевства получил мою руку. Я опорочу имя свое и имя моего ребенка, если стану думать иначе. Супружеский долг повелевает мне ни при каких обстоятельствах не оставлять добровольно своего супруга и во всем повиноваться ему; и я никогда не признаю себя его незаконной женой и никогда не воспротивлюсь его воле.

Королева говорила решительно, но спокойно, и только блеск ее глаз да мертвенная бледность, разлившаяся по лицу, выдавали ее волнение.

– Но, государыня, наш разговор не окончен, – вмешался тут Герень. – Дайте еще минуту, послушайте…

– Я не желаю вас больше слушать! – прервала его королева. – Я так решила, и ничто в мире не сможет поколебать моей твердости. Мне что-то нездоровится, господа, – добавила она, бледнея. – Прошу вас, оставьте меня.

Герень поклонился и хотел было выйти, но вынужден был остаться, чтобы подхватить королеву, теряющую сознание. Тут же были вызваны придворные, которые занялись Агнессой, стараясь привести ее в чувство.

Выйдя из комнаты, Герень и раздумье спускался по лестнице.

– Что же нам делать теперь? – спросил он пустынника.

– Ничего, сын мой, – ответил тот. – Я не намерен терзать сердца себе подобных и не стану больше вмешиваться в это дело. Прощай! Я отправляюсь в замок де Кюсси-Магни навестить этого безумца, которому, похоже, без пользы спас жизнь. Это меня пугает.

– Надеюсь, вы не пойдете пешком? – сказал Герень. – Путь далек: возьмите лошадь или мула из моей конюшни.

– А почему бы и не пешком? И наш спаситель ходил, когда был на земле.

ГЛАВА XI

В одно прекрасное июньское утро в лес, прилегающий к замку Кюсси, вошел человек в латах и шлеме и с саблей у пояса. Все его оснащение сверкало на солнце так, словно только что было взято из лавки оружейника. Держа тугой лук наготове, он внимательно всматривался в каждый куст, и, глядя, как он рыщет по лесу, легко было принять его за охотника, идущего по следу оленя.

– Проклятые дуралеи! – бормотал он себе под нос. – Они что, не могли сделать лучших заметок? Как я буду искать их в этом лесу?.. А, вот наконец и другая!

Беседуя таким образом сам с собой, он остановился и взял в руки ветку, наполовину переломленную. Тщательно осмотрев ее, он свернул с тропинки и вошел в заросли кустарника, продолжая выискивать новые заметки. И всякий раз, найдя очередную сломанную ветку, он оставлял ее с правой стороны.

В конце концов, этот след вывел его на поляну, буквально усыпанную переломленными сучьями: здесь он остановился, внимательно огляделся и свистнул. Ему ответили тем же, а минуту спустя из-за кустов раздался голос:

– Это ты, Жоделль?

– Да, это я, – отвечал тот.

Из гущи кустарника вышел человек, вид которого яснее слов говорил, к какому племени он принадлежит – племени людей, занимающихся нечестным ремеслом.

– Идем, Жоделль, идем! – позвал он, приближаясь. – Пойдем же в наш лагерь. Мы давно тебя поджидаем. Итак, рассказывай о своих подвигах. Что ты сделал за это время: перерезал ли глотку дьяволу, или отнял деньги у рыцаря? Какие новости ты принес: плохие или хорошие?

– Сначала придем на место, – ответил Жоделль, – там все и расскажу.

Оба разбойника углубились в лес и вскоре достигли лагеря. Здесь было много людей, различно одетых и коротающих время за самыми разными занятиями: одни вырезали луки, другие чистили сабли и точили кинжалы. Приход Жоделля прервал их занятии, глаза всех были устремлены на него. Большинство, казалось, признали в нем одного из своих главарей, другие же смотрели на него как на незнакомца.

– Твой приход как нельзя кстати, Жоделль, – сказал один из них. – Мы нуждаемся в твоей помощи и совсем уж было собрались послать за тобой.

– Да, без меня вам пришлось бы туго. – Жоделль приосанился. – Знали бы вы, какая участь вас всех ожидала, если б не я! Да не вцепись я в полы платья молодого хозяина, вас всех бы изжарили на костре, как цыплят, или развесили бы, как белье, на веревках. Да-да, Гюи де Кюсси теперь здесь, в своем замке, и всем, кого он найдет в этом лесу, грозят меч и веревка. Это он убил моего брата в Оверне, и я поклялся тогда, что умру, но отомщу. Убью и его, и того предателя, который посоветовал нам напасть на вооруженных рыцарей, уверяя, что это всего лишь беззащитные богомольцы. Обет дан Богу, и будет исполнен!