Братья по оружию или Возвращение из крестовых походов - Джемс Джордж Рейнсфорд. Страница 3

Кавалькада продвигалась гуськом – только в таком порядке можно было проехать по узкой и тесной дороге. Наконец, долина, со всех сторон окруженная скалами, расширилась, и глазам путников представился прекрасный водопад, падающий со скалы на скалу, а далеко внизу можно было разглядеть несколько пастушьих хижин. Дорога теперь пролегала через горы и стала непроходимой для лошадей. Было решено оставить их здесь вместе с большею частью свиты двух рыцарей, чтобы они ожидали их возвращения.

Наконец, преодолев все неудобства долгой и трудной дороги, путешественники достигли величайшего чуда природы – Павлинова озера, берега которого были так высоки и круты, что ни один человек не сумел бы на них взобраться. Заключенная в зеленом бассейне зеркальная гладь играла на солнце всеми цветами радуги.

Раскинувшийся с востока на юг темный необозримый лес, существующий и поныне, подходит к самым берегам озера, и старые деревья, возвышаясь на них, все так же гордо смотрятся в водяное зеркало. Во времена Филиппа Августа здесь находилась небольшая капелла, посвященная Богородице и называвшаяся Нотр-Дам Святого Павлина. Здесь же было разбросано несколько хижин, в которых жили богомольцы, часто сюда приезжавшие. Эти же хижины служили жилищем для трех пустынников, один из которых священнодействовал, а двое других, не связанные никакими обетами, помогали ему. Как только де Кюсси поместили в одну из таких хижин, пустынник попросил графа Овернского, чтобы тот, выбрав наиболее искусных стрелков, приказал им застрелить двух самых крупных серн. Распоряжение тут же было выполнено, и де Кюсси, несмотря на его сопротивление, раздели и обернули в теплую шкуру убитых животных, а затем уложили в постель из сухого мха, принадлежавшую одному из пустынников. Тем временем друг его незаметно оставил хижину, чтобы отправиться исполнять свои обеты в Нотр-Дамскую капеллу Святого Павлина.

Оставшись один, де Кюсси стал вспоминать о былых сражениях и турнирах, потом – о своих увлечениях. Перед его мысленным взором возникали, сменяя друг друга, все новые и новые образы – прелестные женщины, некогда любимые им. Но, удивительное дело, ни одна из них своей красотой не могла сравниться с Изидорой.

Ну почему, – спрашивал он себя, – не сумел он сказать ей, как она прекрасна? Прежде ему это ничего не стоило: он с легкостью находил нужные слова для изъяснения своих чувств, не смущаясь, мог выпросить браслет, перчатку или ленту, чтобы украсить ими свой шлем во время турнира. Так почему же он вел себя с ней, как школьник, заикался и краснел, словно молодой оруженосец в присутствии своего господина? В конце концов, де Кюсси пришел к весьма благоразумному выводу: все оттого, что он, пожалуй, еще не слишком в нее влюблен. И, утвердившись в этом мнении, он спокойно заснул.

ГЛАВА III

Сменим теперь декорации, оставив горам их уединение, и перенесемся в мир более живой и прозаический, но все еще хранящий в себе сельские идиллию и тишину.

Узкие окна древнего Компьенского замка одной стороной выходили на лес с заливным лугом перед ним, а другой – к берегам Уазы. Хотя Компьен и считался городом, это не лишало его сельского очарования. Его несколько примитивная архитектура радовала глаз своим разнообразием, а обложенные мхом соломенные крыши домов не были так же холодны и одинаковы, как нынешние сланцевые и черепичные; и взор разглядывающий эти причудливые произведения искусства, находил в них живописную неправильность природы.

Под узким окном в одной из просторных комнат старинного замка сидела прелестная пара, наслаждавшаяся, судя по всему, минутами первой любви. Они одни составляли друг для друга целый мир. Молодая прекрасная женщина лет двадцати, с белокурыми локонами, падавшими на плечи, опираясь склоненной головой на руку, задумчиво смотрела на расстилавшийся за окном ландшафт, хотя мысли ее были, несомненно, прикованы к сидящему рядом мужчине, держащему в своих ладонях ее другую руку.

Ее собеседник – красивый мужчина лет тридцати двух, с орлиным носом и прекрасными и выразительными голубыми глазами. Некоторый недостаток черт его лица – близко посаженные глаза – не портил общего впечатления, а, наоборот, придавал достоинство и мужественность его облику. Огонь, которым блистал его взор, выражал живость и проницательность ума, видящего одновременно как сами опасности, так и средства их избежать.

Весь его вид выражал доброту, спокойствие и достоинство, но не в ущерб мужественности и отваге, а простая, зеленого цвета, охотничья одежда подчеркивала правильность и красоту его фигуры гораздо более, нежели царская мантия. Это был Филипп-Август.

– Вы очень задумчивы, любезная Агнесса, – сказал он, прерывая мечтания Агнессы Мераннийской, своей супруги, – слишком задумчивы. На что устремлены теперь ваши мысли?

– Они далеко, очень далеко отсюда, Филипп, – прозвучал ответ королевы, бросившей на него исполненный нежности и признательности взгляд. – Я думала об отце, о его любви ко мне и о моей, любезной сердцу, Штирии, стране, где я родилась.

– И, без сомнения, желали бы оставить своего Филиппа для тех, которых любите более? – сказал король с улыбкой, в которой скрывалась уверенность в ожидаемом ответе.

– О, нет! – ответила Агнесса. – Я хотела бы только, чтобы мой Филипп был не король, а простой рыцарь. Тогда он смог бы, отложив все дела, сесть на лошадь, и мы вместе отправились бы ко мне на родину.

– Ответьте, Агнесса, если бы вам сказали, что завтра вы можете оставить меня и вернуться к своему отцу, уехали бы вы?

– Оставить вас?.. Никогда! Даже если бы вы меня вдруг выгнали, я бы вернулась и бродила по коридорам замка в ожидании случайной встречи.

В это время дверь залы отворилась, и вошедший паж доложил о приезде королевского министра Стефана Гереня, вернувшегося из Парижа.

– Ну, Герень, – обратился Филипп к вошедшему вслед за пажом министру, – чему обязан, что вижу вас здесь? Мне казалось, что я оставил вам много важных дел.

– Причиной тому – письмо из Рима от его святейшества папы Целестина, полученное вчера, – поклонившись, ответил Герень.

– Прошу простить, любезная Агнесса, – государственные дела, но вы подождите меня.

– Пройдемте в мой кабинет, Герень, там я и прочту, что пишет нам Его Святейшество.

Филипп, поцеловав свою супругу, отправился Длинным коридором в одну из башен замка, где находился его личный кабинет. Герень, отдав низкий поклон королеве, поспешил за ним. Войдя в кабинет, король сел в мягкое кресло и протянул руку за письмом.

– Ни слова королеве! – потребовал он от министра. – Я не хочу, чтобы она вообразила, что существуют какие-то препятствия в разводе с Ингельборгой. Ну что ж, посмотрим, что пишет нам Целестин…

– Государь, он угрожает вам отлучением.

– Ба, напугал! – вскричал Филипп с презрительной улыбкой. – Он не в силах этого сделать. Скажу вам более: если бы я испросил развод в Риме, а не у своих епископов, то мне не угрожали бы ни анафемой, ни проклятьем.

Прочтя письмо, Филипп бросил его на стол и продолжил:

– Комар не имеет жала! Добрый Целестин неспособен на зло.

– Это справедливо, государь. Он не может его причинить – он умер. Выбор нового папы пал на кардинала Лотория, и этот Лоторий теперь Его Святейшество Иннокентий III. О, это крепкий орешек! Он так же тверд в своих решениях, как и смел в их осуществлении. Он любим дворянством и могущественен. Государь, умоляю вас, подумайте, что можно предпринять, если Иннокентий представит дело о разводе в том же виде, что и Целестин.

Филипп встал и несколько минут молчал, погруженный в размышления. Вдруг глаза его заблестели, губы задрожали, он схватил своего министра за руку и почти прокричал:

– Он ничего но сделает! Нет, не посмеет! О, Герень! Если бы я мог только положиться на своих вассалов!

– На их помощь не стоит сейчас рассчитывать. Во главе оппозиции вам, государь, графы Бульонский и Фландрский, а также их искренний друг Джулиан дю Монт. Кстати, он по-прежнему вами недоволен и сейчас направляется в Оверн с тем, чтобы настроить против вас старого графа, который и без того вас не очень-то любит.