Искусство наступать на швабру - Абаринова-Кожухова Елизавета. Страница 78

— Это не убийство, а уничтожение непримиримого классового врага! — вдруг заявил молчаливый штурман. — Мы, борцы за справедливость…

— Какие вы борцы! — презрительно перебил Гераклов. — Вы просто мелкая уголовная сволочь, которая стремится присвоить похищенные у народа деньги!

— Ага! — ядовито сказала Степановна. — A вы их, конечно же, хотите народу вернуть, не так ли?

За такими вот милыми разговорами, от которых веяло мертвечиной, они дошли до рыбацкого домика. Лукич и Степановна втолкнули свою добычу в полутемное помещение и закрыли дверь.

Гераклов огляделся. В свете чадящей на колченогом столе коптилки можно было увидеть небольшую залу с валяющейся в беспорядке летней мебелью. В углах лежали удочки, обрывки сетей, ящики из-под динамита, использованные презервативы, пустые бутылки и прочий хлам, подтверждающий, что бывшее начальство бывшего ГЭСа действительно предавалось на острове рыболовству и иным невинным развлечениям.

Лукич сдвинул лежащий в середине залы старый половичок, и под ним обнаружились две створки люка. Штурман потянул за кольца, а мотористка подтолкнула Гераклова к зияющей в полу черной дыре, которая показалась Гераклову входом в ад. Осторожно ступая по расшатанным ступенькам, политик начал свое нисхождение в мрачное подземелье. Лукич со Степановной двинулись следом.

Доктор Серапионыч и срочно разбуженный им банкир Грымзин обсуждали создавшееся положение.

— Ну так что же вы предлагаете, доктор? — зевая, спросил Грымзин.

— Надо Константина Филипповича как-то выручать, понимаете ли.

— И не подумаю! В конце концов, предупреждали же его, чтобы не совался на остров. Пускай теперь пеняет на себя.

Доктор покачал головой:

— Нехорошо, господин банкир, бросать товарища в беде. A скажите, станут ли вам доверять вкладчики, если узнают, что вы просто-напросто «кинули» своего делового партнера?

— Мало ли кого я в своей жизни кидал, — сказал Грымзин, но, подумав, сменил тон: — Ну, я же не отказываюсь, делать, конечно, что-то надо. Но что делать — ума не приложу.

— Не сомневаюсь, что уже утром они прибудут за едой, — ухмыльнулся доктор. — И тут все зависит от того, какую линию поведения мы с вами изберем. У меня тут появилась одна задумка…

На круглом столике в канделябре, сымпровизированном из трех пустых бутылок из-под шампанского, горели свечи. Неверные отблески огня метались по стенам подвала, как обреченные на вечные муки души грешников. Когда глаза Гераклова привыкли к скудному освещению, он увидел, что в старом кресле-качалке сидит Иван Петрович Серебряков. Пламя свечей зловеще отблескивало на его лице, казавшемся спокойным и даже добродушным. «На вид вполне приличный человек, только в душе мухи дохнут», подумал Гераклов.

— A, дорогой Константин Филиппович! — нарушил затянувшееся молчание кок. — Давненько мы вас ждали, а вот вы и пожаловали. — Серебряков зловеще осклабился. — Ну что ж, по гостю и честь.

— Пррривет, Геррраклов! — Это крикнул ворон Гриша, который сидел в темном углу на бронзовом бюсте Вольтера, неведомо каким образом оказавшемся в подвале рыбацкого домика. Возможно, гэсовское начальство кололо им орехи.

— Стыдно, Иван Петрович, — укоризненно покачал головой Гераклов. — Я вас принял на корабль, можно сказать, дал вам возможность честно зарабатывать на жизнь, а вы вместо этого…

— Да-да-да, — нетерпеливо перебил Серебряков, — а я вместо этого, и так далее, и тому подобное. A теперь, когда вы у нас в руках, уже ничто не заставит нас свернуть с пути и отказаться от намеченной цели.

Гераклов поправил на носу очки:

— Я даю вам последний шанс осознать всю преступность ваших деяний и искренне раскаяться. И, может быть, кислоярский народ…

— Вы говорите так, будто не вы у нас в плену, а мы у вас, — ухмыляясь, перебил его кок.

— За вами нет будущего, — презрительно бросил Гераклов. — Но я обещаю, что когда вернусь в Кислоярск…

— Неверрр-нешься! — радостно закаркал Гриша.

— Вернусь, вернусь! — уверенно заявил Гераклов. — И вы, все трое, вся ваша воровская банда, займете достойные места в тюрьме Анри Матисса рядом с камерой вашего пахана товарища Разбойникова.

— Насколько я знаю, Александр Петрович Разбойников в настоящее время находится вне стен тюрьмы, — учтиво заметил Серебряков.

— Поймаем! — безапелляционно ответил политик.

— Ну, ловите, ловите. — C этими словами кок, опираясь на костыль, встал с кресла и медленно снял с глаза повязку, а затем торжественно отклеил густые брови и рыжую шевелюру.

Увидев истинное лицо Серебрякова, Гераклов ощутил ледяную пустоту в груди, ноги его подкосились, и он медленно осел на холодный каменный пол.

Около полуночи Андрей Владиславович Oтрадин вошел в радиорубку и, плотно прикрыв дверь, принялся настраивать рацию. Вскоре оттуда раздались характерные звуки, похожие на собачье хрюкание, по которым Oтрадин определял, что его собеседник вышел на связь.

— Буревестник, Буревестник, это Чайка. Как слышно? Выхожу на прием, — заговорил радист. Из динамика раздался приятный низкий голос:

— Это Буревестник. Чайка, слышу вас нормально, только говорите чуть громче.

— Громче не могу, — понизив голос до полной конспиративности, ответил радист. — У нас события приобретают совершенно угрожающий оборот, в плену у пиратов оказался объект Г.

— Объект Г. — это Грымзин или Гераклов? — спросил Буревестник.

— Гераклов. И у меня есть все основания полагать, что его-то они не пощадят. По-моему, надо прислать подкрепление.

В динамике наступила пауза. Наконец, Буревестник вновь заговорил:

— Наш босс в курсе, но если он окажется не у дел, то помощи вам ждать неоткуда.

— Пользуясь моим особым положением, можно было бы протянуть еще день, максимум два, — сказал Oтрадин, — но задача осложняется тем, что Грымзин, кажется, и пальцем не пошевелит, чтобы вызволить Гераклова. Но у меня тут возник еще один план…

— Действуйте по своему усмотрению, — ответил Буревестник, — мы вам доверяем. A послезавтра, надеюсь, многое прояснится. Желаю удачи.

— Спасибо, — улыбнулся Oтрадин. — Удача — это как раз, чего мне сейчас больше всего надо.

Андрей Владиславович отключил рацию и, закрыв глаза, откинулся на спинку стула.

— Это вы… вы?.. — обреченно прошептал Гераклов, едва придя в себя.

— Да, я, — веско ответил кок. — Авантюрист, террорист, государственный преступник, которым так называемые демократы пугают своих детишек. Одним словом, Александр Петрович Разбойников. Ну что, Гераклов, ты и теперь намерен посадить меня на кол?

Гераклов молчал, лишь подобно выброшенной на берег рыбе хватал ртом затхлый подвальный воздух.

— A как же… это самое?.. — наконец спросил политик.

— Вы имеете в виду ногу? — докончил его мысль Серебряков-Разбойников. — Охотно удовлетворяю ваше неуемное любопытство: пришлось отрезать в целях конспирации. A если точнее — в целях предотвращения заражения крови вследствие укушения меня несознательной змеей генерала Курского.

— Петрович вел себя как настоящий революционер, — встряла Степановна. — Мы не могли обратиться в больницу, и нам с Лукичом пришлось это делать кустарным способом — пилой.

— И даже без наркоза?! — ужаснулся Гераклов.

— Ну почему же без наркоза? Мы надели ему наушники и пустили «Марсельезу». Так Александр Петрович не только подпевал во все время ампутации, но даже порывался встать по стойке смирно.

— A боли я и не чувствовал, — сказал Александр Петрович, — славный гимн подействовал лучше любого Кашпировского… Ну ладно, хватит бузить, давайте решать, что с ним делать.

— Замочить, суку! — мрачно предложил Лукич.

— Повесить, — заявила Степановна, потирая пухлые ручки.

— Рррасстрррелять! — радостно прокаркал Гриша.

Петрович покачал головой:

— Какая убогость мысли — замочить, повесить да расстрелять. В этом отношении нам с вами, товарищи, стоило бы поучиться у нашего дорогого гостя. Позвольте вам, Константин Филиппыч, напомнить ваши же слова: «Нечего тратить на коммунистов пули и порох, лучше посадить их всех на осиновый кол посреди болота». Отличная мысль! Именно так мы с вами и поступим. Вы не против, господин Гераклов, или предпочли бы иной способ приведения приговора в исполнение?