Ацтек. Гроза надвигается - Дженнингс Гэри. Страница 147

Далее я опозорился еще пуще, уснув прямо в парилке. То, как Цьянья и Звездный Певец вытащили меня оттуда и уложили в постель, совершенно выпало из моей памяти. Так что лишь утром, лежа на одеялах, потягивая горячий шоколад и мучаясь ужасной головной болью, я смог связно рассказать Цьянье о том, что произошло накануне во дворце.

Когда мы со слугой явились в тронный зал, Ауицотль был там один. Совершенно неожиданно он сказал:

– Сегодня утром наш племянник Мотекусома покинул Теночтитлан во главе значительных сил, которые составят гарнизон в Шоконочко. Как мы и обещали, Изрекающий Совет был поставлен в известность относительно твоей достойной восхищения роли в переговорах по присоединению новой территории и принял решение воздать тебе по заслугам.

По его жесту слуга удалился, а помещение стало заполняться другими людьми.

Я ожидал, что это будут Змей-Женщина и другие члены Изрекающего Совета, но, глядя на входящих сквозь топаз, с удивлением понял, что все они воины – воители-Орлы в полном боевом облачении: в шлемах в виде орлиной головы, с перьями, окаймлявшими руки, и в когтистых сандалиях.

Ауицотль одного за другим представил мне высших вождей уважаемого сообщества и сказал:

– Микстли, эти благородные воители отдали свои голоса за то, чтобы из обычного текуиуа одним прыжком возвести тебя в сан полноправного воителя-Орла, достойного члена их почитаемого сообщества.

Конечно, возведение в сан требовало выполнения разнообразных обрядов. Хотя потрясение почти начисто лишило меня дара речи, я попытался совладать с собой, чтобы произнести все положенные многочисленные и многословные обеты, обязывающие меня, не щадя жизни, сражаться за честь ордена Орла, за процветание Теночтитлана, за могущество народа мешикатль, за сохранение Союза Трех. Мне пришлось сделать надрез на запястье, чтобы смешать свою кровь с кровью своих новых собратьев.

Потом я облачился в стеганые, обшитые перьями доспехи, так что руки мои стали подобны широким крыльям, тело полностью скрыли перья, а ноги обрели крепкие орлиные когти. Кульминация этой церемонии наступила, когда меня увенчали шлемом в виде орлиной головы, искусно изготовленным из пробкового дерева и картона и оклеенным перьями. Широко раскрытый орлиный клюв выступал вперед над моим лбом и под подбородком, а обсидиановые глаза сверкали где-то у меня над ушами. Мне вручили и другие эмблемы: крепкий кожаный щит с символами моего имени, выполненными из разноцветных перьев; набор красок для придания лицу свирепой боевой раскраски; золотую затычку для носа, которую я не смогу надеть, пока не проткну носовую перегородку.

Отягощенный всеми этими почетными регалиями, я воссел рядом с Ауицотлем и своими товарищами по ордену, в то время как дворцовая челядь принесла все необходимое для великолепного пира, включая множество кувшинов с лучшим октли. От волнения кусок не лез мне в горло, но из учтивости пришлось делать вид, будто я ем с аппетитом, а уж уклониться от множества громогласно возглашаемых тостов и вовсе не было никакой возможности. Пили за меня, за присутствующих, за героически павших в прошлом воителей-Орлов, за нашего высшего военного вождя Ауицотля, за растущее могущество Мешико... Спустя некоторое время я потерял счет выпитому. Вот почему, когда мне наконец позволили покинуть дворец, я мало что соображал и моя новая великолепная униформа пребывала в некотором беспорядке.

– Я горжусь тобой, Цаа, и рада за тебя, – сказала Цьянья, когда я закончил свой рассказ. – Это действительно великая честь. Но скажи, мой доблестный муж, какой славный подвиг ты собираешься совершить? Каким будет твое первое деяние в качестве воителя-Орла?

– А разве мы не собирались на рынок, посмотреть, что за цветы доставит торговое судно из Шочимилько? И выбрать, какие из них мы посадим у себя на крыше? – пролепетал я.

Голова моя раскалывалась, так что я даже не пытался понять, с чего это Цьянья, так же как и накануне ночью, залилась смехом, подобным трелям колокольчика.

В новом доме дело нашлось всем. Цьянья продолжала свои бесконечные походы по лавкам и мастерским в поисках «подходящих ковриков на пол в детской» или «какой-нибудь статуэтки для той ниши, что наверху лестницы». Мои попытки поучаствовать в обустройстве дома не всегда вызывали ее одобрение. Так, например, когда я притащил маленькую каменную статуэтку, по моему мнению как нельзя лучше подходившую для той самой ниши, жена с ходу заявила, что она ужасна. Вообще-то, конечно, Цьянья была права: честно говоря, я купил статуэтку лишь по одной причине – больно уж она напоминала сморщенного старикашку, под видом которого являлся мне Несауальпилли. На самом деле фигурка представляла собой Шиутекутли, Старейшего из Старых Богов. Изрядно подрастерявший со временем почитателей, морщинистый, ехидно ухмыляющийся Шиутекутли считался самым первым богом нашего народа, известным задолго до Кецалькоатля или любого из более поздних идолов. Поскольку Цьянья не разрешила мне поставить статуэтку там, где ее могли видеть гости, я поместил Старейшего из Старых Богов в изголовье своей кровати.

Трое наших слуг в свободное время посещали школу Коцатля, и результат уже был заметен. Маленькая служанка Смешинка излечилась от своей привычки хихикать всякий раз, когда к ней обращались, и отвечала лишь скромной приветливой улыбкой. Звездный Певец сделался настолько внимательным, что подносил мне зажженный покуитль почти всегда, когда я садился, – и чтобы не отбивать у него охоту проявлять заботливость, я курил гораздо больше, чем хотелось.

Сам я занимался в основном преумножением своего достояния. В Теночтитлан уже потянулись караваны почтека с кожаными мешочками, наполненными пурпурной пряжей. Этот товар был приобретен законным путем у собиравшего с цью дань бишосу Коси Йюела. И хотя купцы платили ему за пурпур несусветную цену, но на рынке Тлателолько она и вовсе взлетала до небес. Однако знатные мешикатль (а особенно их жены) так стремились обзавестись дивным красителем, что даже не пытались торговаться. А как только на рынке появился пурпур, приобретенный законным путем, я смог, разумеется тайком и очень осторожно, присоединить к этому потоку и тонкую струйку своих собственных запасов.

За полученную в результате авантюры краску я выручил резные жадеитовые изделия, изумруды и другие драгоценные камни, золотые ювелирные изделия и стволы перьев с золотым порошком. Однако и нам с Цьяньей, для домашнего употребления, чудесного красителя осталось достаточно; наверняка у нас с ней пурпурных одеяний было больше, чем у самого Чтимого Глашатая и всех его жен. Могу сказать с уверенностью, что во всем Теночтитлане лишь в нашем доме имелись занавески на окнах, полностью окрашенные в пурпур. Впрочем, видеть их могли лишь гости, потому что со стороны улицы занавеси были прикрыты другими, не столь роскошными и дорогими.

Чаще всего к нам наведывались давние друзья: Коцатль, в последнее время (и вполне заслуженно) именовавшийся мастером Коцатлем, мои знакомые по Дому Почтека и некоторые из старых соратников Пожирателя Крови – те самые, что помогли мне заполучить пурпур. Однако со временем мы обзавелись знакомствами и среди знатных или состоятельных соседей по кварталу Йакалолько и стали бывать при дворе. Многие знатные женщины были в восторге от моей жены, в их числе и Первая Госпожа Теночтитлана, то есть первая супруга Чтимого Глашатая Ауицотля. Навещая нас, она частенько приводила своего старшего сына Куаутемока, Когтистого Орла, считавшегося самым вероятным преемником Ауицотля. Хотя наследование трона в Мешико и не осуществлялось, как у некоторых других народов, непременно по прямой линии, но в случае кончины юй-тлатоани, у которого не оставалось брата, претензии старшего сына рассматривались Изрекающим Советом в первую очередь. Естественно, что мы с Цьяньей относились к Куаутемоцину с надлежащим почтением: с человеком, который весьма вероятно займет престол Чтимого Глашатая, желательно поддерживать хорошие отношения.