Хирург Илизаров - Буньков Семен Иванович. Страница 3

Сторонники хирургического вмешательства выдвигали свои аргументы. Хотя при консервативном лечении процесс временно отграничивается, но он может вспыхнуть в любое время с новой силой. При ослаблении организма, под влиянием неблагоприятных условий человека снова приходится госпитализировать. И все-таки сторонники школы Краснобаева достигли лучших результатов. После операции процесс чаще всего обострялся, начинались осложнения, состояние больного ухудшалось.

Корнев установил, что операции проводились в стадии активного процесса, когда очаг не отграничен, микробы активны. Что касается хирургического вмешательства, то оно способствовало еще большему распространению очага. Корнев предложил оперировать тогда, когда туберкулезный процесс находится в стадии затихания. Только в это время можно радикально избавить больного от туберкулезного очага.

Выступая на одной из конференций по туберкулезу, академик Краснобаев сказал:

— Можно считать, что теперь методу хирургического лечения выдан паспорт. Лечить больных надо, сочетая тот и другой метод.

И все-таки оперировали до сих пор крупные специалисты. Кстати, Ленинградский институт костного туберкулеза пока — единственный в мире. Проблематика изучения и лечения больных костным туберкулезом поставлена там широко. В 1965 году научный руководитель института Петр Георгиевич Корнев за труд «Хирургия костно-суставного туберкулеза», опубликованный в 1964 году, был удостоен Ленинской премии.

Илизаров шел своим путем. Тот памятный вечерний разговор закончился тем, что коллега согласился ассистировать Гавриилу Абрамовичу во время сложной операции.

Баяниста хорошо знали на селе. И когда он отбросил костыли и в первый раз прошелся без них, многие удивленно и недоверчиво оглядывались вслед: тот ли это парень, которому постоянно сочувствовали сердобольные старушки? Да, да, это был он, живое чудо! На него ходили смотреть, восхищались редким исцелением. Молодой гармонист охотно отвечал, а потом, словно не жалея сил, растягивал мехи баяна.

Илизаров начал углубленно заниматься восстановительной хирургией и пластикой. К нему началось паломничество больных. Он успешно делал пластические операции, исправлял врожденные дефекты. Однажды Гавриила Абрамовича пригласил секретарь райкома партии. Подробно расспрашивал о работе, интересовался, какая нужна помощь. Прощаясь, спохватился:

— Чуть не забыл, Гавриил Абрамович. Не возьметесь ли помочь одной девушке, она в Ново-Троицке живет? — и показал предусмотрительно захваченное с собой фото.

С первого взгляда доктор определил дефект губы. Методику лечения он давно отработал.

— Посылайте, — спокойно предложил Илизаров.

…Когда девушка, сияя от счастья, вышла из больницы, секретарь райкома, часто прерывая свой рассказ комментариями, сообщил, как она изумила в вагоне случайных попутчиков. Разговор носил примерно такой характер:

— Куда вы едете? — спросили ее.

— В деревню.

— Зачем?

— Лечиться.

— Откуда?

— Из города.

— Вы с ума сошли!

— Вот ведь как легко судят люди обо всем, — закончил секретарь. — Хотел бы показать им еще раз эту девушку и поглядеть сейчас на их лица.

А для самого доктора Илизарова путь от первых больных, получивших исцеление, до инженера конструкторского бюро оказался длинным и сложным…

ФАНТАЗЕР ИЗ ДОЛГОВКИ

Когда я впервые познакомился с Илизаровым (а было это уже после того, как Гавриил Абрамович стал известен своими методами лечения), то задал ему стереотипный журналистский вопрос: как он шел к своим открытиям?

— Люблю фантазировать, — был краткий ответ.

Помнится, такой ответ меня и удивил, и насторожил: серьезный человек, известный хирург, а отвечает, как школьник. Может, надоели ему расспросы досужих посетителей, и от меня он хочет, попросту говоря, быстрее отделаться? Потом, когда Илизаров ввел меня в свою творческую лабораторию, я понял: бо́льшего заблуждения мне, кажется, не приходилось испытывать.

«Фантазия» рождалась в буднях. В обыкновенных медицинских буднях. Привозят человека, попавшего в автомобильную аварию. Перелом ноги. Хирург Илизаров делает операцию, «бинтует» пострадавшего в гипс, определяет больничную койку. Он знает: долго теперь лежать больному в этом панцире, долго не срастется кость. При каждом малейшем движении в поврежденных мягких тканях будет возникать боль. Осколки костей смещаются и острыми шипами в местах излома вонзаются в ткани, кровеносные сосуды, нервы. И больной, закованный для неподвижности в гипсовую броню, будет терпеть боли, а при появлении хирурга молчаливым взглядом истомленного человека станет спрашивать: «Когда же наконец вылечусь?»

А что ему сказать? В лучшем случае — «потерпи еще немного, теперь уже скоро, голубчик». И «голубчик» терпит, надеясь, что врачи что-нибудь придумают.

Илизаров думал. Размышлял, искал. Что именно мешает быстро вылечить больного с переломом ноги — это ясно. Кости медленно срастаются потому, что гипс не может обеспечить полной неподвижности отломков. Гипсовая повязка создает лишь относительный покой. А тело, замурованное в панцирь, испытывает дополнительную нагрузку. Нарушается крово- и лимфообращение в оперированной ноге. Мышцы, кости атрофируются, теряется подвижность суставов. Организм с трудом и очень медленно преодолевает осложнения, а больной находится в гипсе от трех до восьми месяцев.

Но и это еще не все. Бездействующие мышцы слабеют, и больной после снятия гипсовой повязки нуждается в дополнительном лечении: руку или ногу еще долго «разрабатывают». Порою больные, особенно со сложными переломами, по нескольку раз ложатся на операционный стол, а некоторые и после длительного лечения выходят все-таки из больницы инвалидами.

«Нельзя ли обойтись без гипса, возможен ли какой другой способ, при котором кости можно скрепить «намертво»?» Вот над чем размышлял хирург. Он вновь и вновь перелистывал учебники, журналы, справочники, следил за периодикой: не мелькнет ли там что? Нет, все то же: гипсовая повязка, предложенная более ста лет назад, и скелетное вытяжение, которым тоже пользуются уже полвека. Больной месяцами прикован к постели, к ноге подвешивают груз до четырнадцати килограммов… Иные из хирургов, чтобы скрепить переломленные части ноги или руки, применяли гвозди, струны, скобки, пластинки. Делали это, разумеется, в сочетании с гипсовой повязкой. Попытки, попытки одна за другой, а полного успеха нет. Возникали различные осложнения, и авторы статей предостерегали коллег: «Осторожно, гарантии нет».

Нет, литература не давала ответа. Но разве поиск, однажды начатый, можно остановить? И разве можно примириться с мыслью, будто бы сделать ничего нельзя? Нет, можно, оказывается, ехать по срочному вызову в соседнее село, просто смотреть вперед и просто обратить внимание, как покачивается дуга над головой коня. И потом, еще не оформленная, мелькнет мысль: дуга крепко скрепляет оглобли… В медицине тоже есть дуги… Вернувшись домой, Гавриил Абрамович ломает черенок от лопаты. Этот своеобразный «макет» сломанной кости он скрепляет при помощи дуг медицинскими спицами. Нет, не то! Обломки покачиваются, прочной фиксации нет. Значит, не годится.

Однажды… Это литературное «однажды» и «вдруг», классически высмеянное Чеховым-рассказчиком, все-таки существует в жизни. Оно, «вдруг», накапливается постепенно, как дождевая туча, чтобы в одночасье обрушиться ливнем — густым и чистым. Для Гавриила Абрамовича подобное «вдруг» пришло нежданно глубокой ночью. Он поднялся с постели, присел у письменного стола, заваленного книгами, рукописями, «орудиями производства». Сдвинув в сторону книги, над которыми сидел вечером, вооружился карандашом, бумагой. И сосредоточенно, будто сейчас открывалось ему самое важное в жизни, чертил, делая все новые и новые наброски.

Когда солнце полоснуло по окнам и, заглядывая в комнату, осветило письменный стол, Гавриил Абрамович уже собирал эскизы в аккуратную стопку. Он дождался — о как медленно тянулось время! — часа, когда проснулись соседи, и тихо постучался в дверь их квартиры.