Вечный бой - Семенов-Спасский Леонид Григорьевич. Страница 45

Это были самые счастливые дни в жизни профессора Ермольевой и ее лаборатории. Дитя войны — пенициллин легко выигрывал сражение за жизнь человека. Только в одном госпитале № 5004 он спас от неминуемой смерти более тысячи раненых, и это было только началом его триумфального шествия.

В январе 1944 года в Москву приехал Флори. До Англии дошли слухи о новом русском препарате, и Флори хотелось лично убедиться в их достоверности. Как всякий ученый, он верил только фактам. В Москву Флори привез несколько коробок пенициллина, выпускаемого в Англии.

С Ермольевой он встретился в первый же день.

— Миссис Ермольева, не скрою, что, пожалуй, главной целью моей поездки является сравнение вашего пенициллина-крустозина с нашим, полученным в Оксфорде.

— У нас нет секретов, мистер Флори, тем более от союзников. Пенициллин-крустозин испытан нами на тысяче двухстах раненых, и, как нам кажется, с успехом.

Флори недоверчиво глянул на Ермольеву.

— И это за полгода?

— К сожалению, у нас не было недостатка в раненых, обреченных на смерть, — нахмурилась Ермольева.

Флори смутился.

— Простите бестактность моего вопроса. Самые большие потери в этой войне несет ваша страна.

— К лабораторным сравнениям мы можем приступить немедленно. Вы захватили пенициллин?

Флори открыл портфель.

— Да, миссис Ермольева. Я оказался предусмотрительным.

— Вот и отлично!

Через полчаса чашки Петри, засеянные патогенными микробами, были помещены в термостат. Желобки, проделанные в агаре, заполнял пенициллин-крустозин и пенициллин, привезенный Флори. Ермольева сама опечатала дверцу термостата.

— Как вам понравилась Москва, мистер Флори? — улыбнулась она.

Флори поежился.

— Очень холодно. А город красив даже в камуфляже и в отличие от Лондона почти не разрушен. Как вам удалось сберечь его?

Ермольева ответила не сразу. Память на минуту вернула ее в Сталинград сорок второго года, к горьким испытаниям раневого фага.

— Удалось, как видите...

Результаты совместного испытания двух препаратов определялись на следующий день, Флори заметно нервничал.

Из термостата достали чашки Петри. Советский пенициллин оказался активнее оксфордского. Он подавил рост большинства микробных колоний на агар-агаре. Колонии жались к самым краям чашек. На несколько сантиметров вокруг желобков агар был чист.

Флори быстро произвел расчеты.

— Ваш препарат раза в полтора-два сильнее оксфордского. Искренне поздравляю вас, миссис Ермольева!

Ермольева шутливо отмахнулась.

— Поздравлять, очевидно, следует не меня, а природу, создавшую плесневой грибок Penicillium crustosum. Мы всего лишь нашли его.

— И тем не менее, миссис Ермольева, Оксфорд проиграл первый раунд.

— Но матч продолжается, не так ли, мистер Флори?

— Конечно!

Через несколько дней препараты испытывались в госпитале. В большой палате находилось двенадцать раненых. У всех был сепсис — самое грозное заболевание того времени.

Флори осмотрел больных лично, не доверяя заключениям микробиологов, проверил посевы крови. Сомнений в диагнозе не было: сепсис.

— Миссис Ермольева, вам как леди и победительнице в первом раунде предоставлено право выбора. Больные левой стороны палаты или правой?

— Если не возражаете, правой.

Из гостиницы Флори перебрался в госпиталь. Для него нашлась небольшая пустующая комната, где поставили кровать, стол и платяной шкаф. Старый будильник он раздобыл где-то сам.

Больных правой стороны палаты вела доктор Маршак, левой — Флори.

Флори сам вводил пенициллин, сам измерял температуру и делал перевязки.

Все больные выздоровели на одиннадцатый день. Дозы пенициллина-крустозина, вводимые раненым, оказались в десять раз меньше английских.

— Миссис Ермольева, — сказал на прощание Флори, — пускай вам не покажется моя мысль парадоксальной, но я счастлив в своем поражении, ибо оно заставит меня искать новый препарат, который окажется лучше вашего. И верьте мне — я найду его! (К сожалению, Флори не удалось создать нового препарата)

— Удачи вам, мистер Флори. Флори чопорно склонил голову.

— Прощайте, дорогая Пенициллин-ханум… (Xанум (перс.) — госпожа, женщина.)

Через сорок лет после отъезда Флори из Москвы в Лондоне мне показали пожелтевшую от времени любительскую фотографию. На ней Флори, разглядывающий плоский сосуд-матрицу, и хрупкая черноволосая женщина с мягкими чертами лица. На обороте фотографии надпись, сделанная по-русски: «Пенициллин-ханум и сэр Флори — огромный мужчина». И подпись Ермольевой...

«НЕТ БОЛЬШЕГО СЧАСТЬЯ, КАК СПАСТИ ЖИЗНЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ»

Так гласит старинное изречение. Для многих медиков и ученых это не просто слова. За это они боролись у постели больного, на полях сражений, в научных лабораториях и даже в условиях концлагерей.

Должен отметить, что медицинская тема в литературе не исчерпана. Она ждет своих Толстых, Достоевских, никому из них не будет тесно.

Прочитав книгу Леонида Григорьевича Семенова-Спасского, понимаешь, насколько выигрывает художественное произведение, когда автор не только обладает литературным талантом, но и в совершенстве владеет материалом, художественное преображение которого является и литературной задачей, и нравственным долгом. И это не удивительно.

Имя писателя Л. Г. Семенова-Спасского известно. Но далеко не все знают, что он уже тридцать лет успешно сочетает свою писательскую деятельность с работой врача. А врач-писатель, который ежедневно видит рождение, жизнь и смерть, здоровье и болезнь, боль, страдания и радость исцеления, как никто другой может глубоко и разносторонне рассказать о всех движениях человеческой души, об «анатомии» нравственного подвига.

Книга «Вечный бой» представляет собой своеобразное произведение, в котором предпринята попытка научно-художественного обобщения наиболее интересных, а порой и драматических страниц истории медицины, корнями своими уходящей в глубину веков, ибо история медицины — это история человечества. С самого начала существования человека на земле насущной его задачей стало сохранение жизни. Из египетских папирусов нам известно, что еще за две тысячи лет до нашей эры люди знали свыше двухсот пятидесяти болезней. Уже тогда существовали ревматизм, аппендицит и многие другие болезни. Значительное место заболеваниям отведено в Библии, где даются конкретные практические рекомендации по лечебным процедурам. Отмечен высокий уровень развития медицины в древнем Китае, Индии, Ассирии.

Первым врачом, труды которого сохранились до нашего времени, был «отец медицины» Гиппократ. Основой его нравственных заповедей, изложенных в знаменитой клятве, в книгах «О враче», «О благоприятном поведении», является призыв к медикам отстаивать жизнь и здоровье больного даже ценой собственной жизни. Интересно, что единственное дополнение к клятве Гиппократа: «Клянусь обучаться всю жизнь» — сделали только в 1967 году на II Всемирном деонтологическом (Деонтология (от греч. deon — «должное») — учение о юридических, профессиональных и моральных обязанностях и правилах поведения медицинского работника) конгрессе в Париже.

Вековые традиции медицины, когда служение своему профессиональному долгу нередко поднималось до героических высот, позволили известному голландскому медику Ван Тюльпу выступить с предложением сделать девизом врачей слова: «Alijs insern endo consumes» — «Светя другим, сгораю сам», а их символом, гербом — горящую свечу.

Невыдуманные герои книги Л. Г. Семенова-Спасского в полной мере следовали этим нравственным принципам, не отступая ни на йоту от них даже в случаях смертельной опасности. Если мы окинем взором приведенные в книге факты, составляющие лишь малую часть опытов врачей, то увидим в поведении этих людей героизм особого рода и содержания. История нравственного, гражданского, общечеловеческого подвиге во имя здоровья людей, творимая сотнями и тысячами врачей, многие из которых оставили свои имена на граните памятников и страницах книг, актуальна и для молодого поколения наших дней. И справедливы слова Стефана Цвейга: «Историческое деяние бывает закончено не только тогда, когда оно свершилось, а лишь после того, как оно становится достоянием потомков». Но не только выдающиеся ученые разных времен и народов оставили нам неувядающие примеры служения своему долгу, достойные подражания.