Аутогенная тренировка - Решетников Михаил Михайлович. Страница 53

В ряде случаев сам рассказ о пережитом приносит выраженное облегчение. Содержание таких рассказов часто связано с асоциальными и безнравственными проступками, индивидуальные критерии которых весьма различны. То, что для одного человека может пройти незамеченным, для другого может стать источником нравственных страданий на всю оставшуюся жизнь. Иногда активная вербализация прошлых переживаний (в присутствии врача) оказывается невозможной. Можно предположить, что в этих случаях речь идет уже не о «нравственных преступлениях», а о более серьезных событиях прошлой жизни пациентов. В отдельных случаях аутогенная стимуляция воспоминаний позволяет определить не выявляемые другими способами причины невротических реакций, актуализация которых иногда оказывает поразительный эффект. Весьма характерно следующее наблюдение.

Образные представления практически никогда не связываются с настоящим. Они либо «направлены» в будущее (мечты, фантазии), либо обращены к прошлому («ретроспективная визуализация»). В первом случае эти образы, как уже отмечалось, в определенной степени отражают содержание мотивационной сферы, нереализованные желания, ценностные ориентации и направленность личности; во втором — возникающие образы очень часто связаны с аффективными (положительными или отрицательными) переживаниями. При этом, в отличие от вербальных воспоминаний, образные всегда более «размыты», мало дифференцированы, не имеют характерного для речи причинно-следственного логически мотивированного построения. Сенсорная репродукция образа, представляя собой вариант свободных ассоциаций, позволяет выявлять те образные ассоциации, которые связаны с актуальным (наличным) содержанием психоэмоциональной сферы (доминантными, индивидуально значимыми переживаниями субъекта). В отличие от зарубежных авторов, использующих сходные приемы, мы считаем сохранение врачебной нейтральности в процессе таких сеансов необоснованным, так как в ряде случаев именно участие врача позволяет выявить следы аффективных переживаний. Приводим протокол вербализации сенсорных образов упомянутого пациента В. (слова врача и примечания в описании сеанса выделены курсивом).

Можно было бы продолжить описание сеанса вербализации сенсорных образов прошлого, но приведенных уже достаточно для наглядности. Данный случай характерен тем, что психотравмирующая ситуация сразу оказывается в «центре» сенсорной репродукции и затем неоднократно повторяется в процессе сеанса [56] «мальчик в шортах» лет «пяти-шести», который обращается к «девушке» (вначале В. называет ее «женщиной», но потом идет уточнение — «та же девушка»); мальчик обращается к вполне определенной девушке («очень высокая», «сильные ноги», «косы»), хотя и не видит ее лица; к девушке, занятой разговором с кем-то, причем мужчиной («...Его не видно...»), и не отвечающей на обращение мальчика к ней (вначале — «...Она не слышит...», а затем — «...Не отвечает»). И «...мальчик плачет...» Этим мальчиком оказывается сам пациент, а девушка — «подругой» и снова уточнение — подругой сестры. Весьма красноречивы и смены тем при акцентуации внимания на аффективных образах («А девушке? ...Лет шестнадцать (без паузы) музей какой-то... Картины...»).

Сходство ситуации, выявленной в процессе сенсорной репродукции образов прошлого, и ситуации нынешней, которая и явилась причиной обращения пациента к нам, очевидно. После сеанса запись вербализации сенсорных образов прошлого была подробно проанализирована совместно с пациентом. В процессе этого анализа В. вспомнил, что у его сестры (сестра старше пациента на 10 лет) действительно была подруга, которая («кажется») ему нравилась, когда ему было 6 лет. В последующем с помощью сестры пациента хронология событий была точно восстановлена и оказалось, что ко времени описываемой (или воспроизводимой) ситуации В. было не более 3 лет, так как после этого их семья уже не жила в доме, окруженном забором, и вообще жила в другом городе, где уже не было «высокой подруги с косами». И не «кажется», а действительно В. испытывал детскую привязанность к подруге сестры, которой было 13 лет (это несколько проясняет описываемую ситуацию, так как девочка 13 лет могла не обратить внимания на назойливость малыша, чего бы скорее всего не сделала 16-летняя). Привязанность к «подруге» была столь велика, что даже после переезда в другой город В., по рассказу сестры, часто ее вспоминал и очень грустил.

Таким образом, причины возникновения эмоциональных реакций, развившихся в настоящее время по отношению к жене и проявляющихся только в специфической ситуации, становятся достаточно ясными. Невнимание, а вернее — игнорирование со стороны объекта эмоциональной привязанности, а затем лишение этого объекта вызвали аффективные переживания, которые в усиленном виде проявились в аналогичной эмоционально значимой ситуации через 30 с лишним лет. Обратим внимание на то, что в течение всей своей сознательной (взрослой) жизни пациент ни разу не вспомнил ни «подругу», ни описанную в аутогенно-стимулированных образах ситуацию. Это еще раз подтверждает, что «человек ничего не забывает, хотя и не все может воспроизвести» [Райков В. Л., 1983] [57]. Данный случай позволяет сделать и другой важный вывод — о существенном значении детской (в том числе «забытой») психотравмы, последствия которой могут оказываться поразительно стойкими, в отдельных случаях обусловливая эмоциональные стереотипы поведения личности. Характерной особенностью сенсорных образов является их «неозвученность». То, что говорят персонажи, чаще всего «не слышно». Если же врач настаивает на необходимости «услышать», то предлагаемые пациентами варианты коммуникативных компонентов всегда оказываются ситуационно обусловленными, явно надуманными, т. е. привнесенными в ситуацию сейчас, сиюминутно.