Арсен Люпен — благородный грабитель - Леблан Морис. Страница 12

Расследование тут же подтвердило этот факт, занесенный в тюремную книгу: восемь недель назад некий Бодрю Дезире провел ночь в полицейском участке. Освобожденный на следующий день, он покинул свою камеру в два часа пополудни. Но именно в этот день, в два часа Арсен Люпен, которого допрашивали в последний раз, вышел из кабинета следователя, чтобы вернуться в Санте в тюремном фургоне.

Быть может, охранники совершили ошибку? Уж не сами ли они поменяли узника на этого человека, обманувшись сходством, или просто отвлеклись на минуту? Поистине это было бы такой халатностью, в которой трудно заподозрить охранников, учитывая их послужной список.

Была ли заранее подготовлена операция? Помимо того, что само место действия превращало ее в почти невыполнимое предприятие, обязательным условием успеха должно было бы быть сообщничество Бодрю, устроившего свой арест с единственной целью: занять место Арсена Люпена. Но тогда каким чудом подобный план, построенный исключительно на ряде неправдоподобно удачных совпадений, случайных встреч и фантастических ошибок, смог осуществиться?

Дезире Бодрю проверили через антропометрическую службу: карточек, содержащих данные о нем, не оказалось. Впрочем, следы этого человека были обнаружены легко. В Курбевуа, Аньере, Леваллуа он был известен. Жил на подаяние, а спал в одной из лачуг старьевщиков, каких полно у Тернской заставы. Год назад он, однако, исчез.

Быть может, Арсен Люпен нанял его? Никаких оснований для подобного предположения не было. А если бы такое и случилось, к истории бегства заключенного ничего нового это не добавляло. Загадка оставалась по-прежнему неразрешимой. Из двадцати гипотез, претендующих на ее объяснение, ни одна не подходила полностью. Бесспорным оставался только факт бегства, необъяснимый и впечатляющий; общественность, так же как правосудие, догадывалась, что это кульминация давно готовившегося действа, включающего целую серию чудесным образом перепутанных между собой событий, развязка которых призвана оправдать справедливость высокомерного предупреждения Арсена Люпена: «Я не собираюсь присутствовать на моем процессе».

Месяц спустя, несмотря на тщательное расследование, загадка оставалась все так же неразрешимой. И разумеется, нельзя было бесконечно держать под стражей беднягу Бодрю. Судить его было бы смешно: какие обвинения можно было ему предъявить? Следователь подписал постановление о его освобождении. Но начальник тюрьмы решил установить за ним пристальное наблюдение.

Идея исходила от Ганимара. С его точки зрения, ни о сообщничестве, ни о случайности тут не могло быть и речи. Бодрю оказался игрушкой в руках Арсена Люпена, использовавшего беднягу с необыкновенной ловкостью. Бодрю освободили, но через него можно было добраться до Арсена Люпена или по меньшей мере до кого-нибудь из его банды.

В помощь Ганимару выделили двух полицейских — Фольанфана и Дьези. И вот туманным январским утром перед Бодрю Дезире распахнулись двери тюрьмы.

Вначале он как будто замешкался и пошел, не имея, видно, никакого представления, чем теперь заняться. Прошел улицу Санте, затем Сен-Жак. У лавки старьевщика он снял жилет, продал его за несколько су, надел куртку и удалился.

Бодрю перешел на другой берег Сены. Около Шатле его обогнал омнибус. Он хотел сесть в него. Но свободных мест не оказалось. Контролер посоветовал ему купить билет, и Бодрю вошел в зал ожидания.

В этот момент Ганимар подозвал своих помощников и, не отводя глаз от кассы, быстро сказал им:

— Остановите коляску… нет, две, так надежнее. Я поеду с одним из вас, мы проследим за ним.

Полицейские бросились выполнять приказ. Бодрю, однако, не показывался. Ганимар вошел в зал ожидания: никого.

— Какой же я идиот! — прошептал он. — Забыл о втором выходе.

И в самом деле, зал ожидания внутренним коридором соединялся с аналогичным помещением на улице Сен-Мартен. Ганимар кинулся туда. Добежал как раз вовремя, чтобы увидеть Бодрю на империале «Батиньоль — Ботанический сад», поворачивающем за угол улицы Риволи. Ганимар побежал и догнал омнибус. Но потерял своих агентов. Теперь придется одному продолжать слежку.

В гневе он чуть не схватил Бодрю за воротник без всяких церемоний. Разве не преднамеренно, посредством простой, но хитроумной уловки этот, с позволения сказать, кретин оторвал его от помощников?

Инспектор посмотрел на Бодрю. Тот похрапывал на лавке, и его голова раскачивалась справа налево. Рот чуть приоткрыт, на лице — немыслимо тупая гримаса. Нет, такому противнику уж никак не провести старого Ганимара. Просто ему помог случай, и все.

На перекрестке у Галери-Лафайет мужчина перескочил из омнибуса в трамвай, отправлявшийся к Ая-Мюэт. Проехали по бульвару Османа, проспекту Виктора Гюго. Бодрю вышел лишь у станции метро «Ля Мюэт». И разбитной походкой направился к Булонскому лесу.

Он переходил с одной аллеи на другую, возвращался назад, опять забегал далеко вперед.

Спустя час эти маневры, видимо, здорово утомили его. И увидев скамейку, он присел. Место это, расположенное неподалеку от Отей, на берегу маленького, затерянного среди деревьев озера, было совершенно безлюдным. Прошло полчаса. Потеряв терпение, Ганимар решил начать разговор.

Он подошел к скамье и сел рядом с Бодрю. Зажег сигарету, концом трости нарисовал несколько кругов на песке и сказал:

— Что-то не жарко.

Молчание. И вдруг в тишине раздался взрыв хохота, но хохота веселого, довольного — так смеется помирающий со смеху ребенок, когда не в силах сдержаться. Ганимар совершенно отчетливо, физически ощутил, как волосы у него встают дыбом и оттягивают кожу головы. Этот безудержный демонический смех так хорошо ему знаком!..

Резким движением он схватил мужчину за отвороты пиджака и пристально, напряженно, внимательнее, чем в суде, рассмотрел его, но перед ним был не тот человек, которого он там видел. Точнее, это был он, но в то же время другой, настоящий.

Сконцентрировав всю свою волю, Ганимар постепенно узнавал искрящиеся жизнью глаза, заново лепил маску исхудавшего лица, пытался разглядеть подлинную кожу под поврежденной эпидермой, настоящий рот — за исказившей его усмешкой. То были глаза и рот другого человека, а главное — выражение лица: проницательное, живое, насмешливое, умное, такое безмятежное и молодое!

— Арсен Люпен, Арсен Люпен, — пробормотал инспектор.

И вдруг в припадке злости он сдавил ему горло и попытался опрокинуть. Несмотря на свои пятьдесят лет, Ганимар обладал еще недюжинной силой, тогда как его противник казался довольно хлипким. Какая это будет победа, если удастся отвести Люпена назад!

Борьба длилась недолго. Арсен Люпен еле защищался, но Ганимар оторвался от него так же быстро, как набросился. Правая рука полицейского повисла, как плеть, и одеревенела.

— Если бы на набережной Орфевр вас обучали джиу-джитсу, — заявил Люпен, — вы бы знали, что этот прием по-японски называют уди-шаги.

И холодно добавил:

— Еще секунда, и рука была бы сломана, впрочем, вы получили бы по заслугам. Подумать только, старый друг, которого я так уважаю, кому я, не раздумывая, открываю свое инкогнито, злоупотребляет моим доверием! Плохо… Ну, говорите, что там у вас?

Ганимар молчал. Побег — он считал себя виновным в случившемся. Разве не он своим сенсационным свидетельством ввел правосудие в заблуждение? Да, этот побег ляжет позорным пятном на его карьеру. К седым усам скатилась слеза.

— Боже мой, Ганимар, не расстраивайтесь: не вы, так кто-нибудь другой сказал бы то же самое, я бы устроил это. Полноте, не мог же я допустить, чтобы приговорили Бодрю Дезире?

— Значит, — прошептал Ганимар, — там сидели вы? И здесь тоже вы!

— Я, всегда я и только я.

— Невероятно.

— О! Для этого вовсе не надо быть колдуном. Достаточно, как сказал наш славный председатель, потренироваться с десяток лет и будешь готов к любым неожиданностям.

— Ну а лицо, глаза?