По следам минувших эпидемий - Токаревич Константин Николаевич. Страница 28

Указ 1680 года многократно повторялся в различных вариантах на протяжении следующего — восемнадцатого столетия. Основной смысл этих распоряжений сводился к обереганию от оспы государей и их семей, так как болезнь не делала исключений для обитателей дворцов и не раз изменяла порядок престолонаследия. Можно напомнить, что в апреле 1719 года от оспы умер цесаревич Петр Петрович — сын и прямой наследник Петра I (он погребен в Александро-Невской лавре). В 1730 году погиб от оспы Петр II — внук Петра I, сын цесаревича Алексея Петровича.

Разумеется, можно привести немало примеров гибели от оспы в различные эпохи и зарубежных коронованных особ: жертвой этой болезни пали римский император Марк Аврелий и курфюрст баварский Максимилиан Иосиф; умер от оспы французский король Людовик XV, заболев ею вторично в возрасте 64 лет.

К концу XVII и в начале XVIII века от оспы ежегодно умирало около полутора миллионов человек, а болело около десяти миллионов в год.

В первой половине XVIII столетия оспенная эпидемия в столицах европейских государств по существу не прекращалась. Исключительно широкая распространенность этой болезни в европейских странах породила поговорку: «Оспа и любовь минуют лишь немногих!» На протяжении столетий оспа выступала как привычная болезнь, и даже ее эпидемии не вызывали широких волнений народа, которые обычно стихийно возникали при появлении холеры и чумы. Это была своя, как бы домашняя, обыденная болезнь, которая не щадила жителей всех стран и континентов. И только на Каймановых и Соломоновых островах и острове Фиджи она никогда не встречалась.

Неудивительно, что в той или иной форме упоминания об оспе имеются в художественных произведениях писателей всех времен и народов. В исторической повести А. Говорова «Жизнь и дела Василия Киприанова, царского библиотекариуса», рисующей жизнь Москвы в 1716 году, представлена следующая картина: «Прошла черная оспа, крылом адовым задела. Были ведь года, когда Москва от напасти этой сплошь вымирала, а тут мор прошел поулочно, где повезло — никто не болел, а где не повезло — целые порядки лежали мертвецов».

В народе переболевших оспой называли рябыми или корявыми. Эти характерные дефекты внешности мы нередко встречаем в художественных произведениях и при описании реальных исторических лиц. В рассказе И. С. Тургенева «Петр Петрович Каратаев» мы читаем: «Оспа оставила неизгладимые следы на его лице, сухом и желтоватом, с неприятным и медным отблеском».

В рассказе «Беглец», напечатанном в 1887 году, А. П. Чехов воспроизводит картину болезни во всем ее страшном, облике. Семилетний деревенский мальчик Пашка, попав в сельскую больницу, бродит по палатам. «Пройдя в третью палату, он увидел двух мужиков с темно-красными лицами, точно вымазанными глиной. Они неподвижно сидели на кроватях и со своими страшными лицами, на которых трудно было различить черты, походили на языческих божков.

— Тетка, зачем они такие? — спросил Пашка у сиделки.

— У них, парнишка, воспа».

В. В. Крестовский в романе «Вне закона» рисует облик бывшей красавицы, обезображенной оспой: «Все лицо этой женщины было изборождено, изрыто, изъедено, испещрено заживающими, но глубокими следами оспенных язвин. В особенности отвратительна была верхняя губа, нос и веки, пострадавшие более других частей лица. Взгляд, по-прежнему холодный и блестящий, но обрамленный некогда таким прелестным прорезом глазных орбит и оттененный смягчавшими его ресницами, теперь устремился из-под красных и облезлых век с каким-то неприятным, отталкивающим выражением…» Оспу перенес Максим Горький. «На другой день я проснулся весь в красных пятнах, началась оспа. Меня поместили на заднем чердаке, и долго я лежал там, слепой, крепко связанный по рукам и ногам широкими бинтами, переживая дикие кошмары» («Детство»). Обезображивающие следы оспы носят на лице персонажи произведений Оноре Бальзака «Сельский священник», «Евгения Гранде», «Дело об опеке». Героиня его повести «Герцогиня де Ланже» в светском разговоре со своим поклонником восклицает: «Ах, сударь, оспа для женщин — та же битва при Ватерлоо. Только тут мы узнаем, кто нас истинно любит».

Заключительные строки романа Эмиля Золя «Нана» посвящены натуралистическому изображению трупа героини, заразившейся оспой от своего незаконнорожденного сына. «То был сплошной гнойник, кусок окровавленного, разлагающегося мяса, валявшийся на подушке. Все лицо было сплошь покрыто волдырями; они уже побледнели и ввалились, приняв какой-то серовато-грязный оттенок. Казалось, эта бесформенная масса, на которой не сохранилось ни одной черты, покрылась уже могильной плесенью». Эта картина представляет, по-видимому, аллегорическое изображение трагического финала французской империи в итоге франко-прусской войны 1870 года.

Боязнь заразиться оспой явилась сюжетом рассказа Мопассана «Госпожа Эрме». Психически больная женщина вообразила, что она заразилась оспой. Это была красавица лет сорока; она пристально рассматривала в зеркало свое лицо. «— Ну, что, — спросил доктор, — как вы себя чувствуете сегодня? — Она глубоко вздохнула: — Плохо, очень плохо, сударь. С каждым днем все больше и больше оспинок». Это психическое расстройство возникло у нее на другой день после того, как из-за страха заразиться оспой она отказалась навестить умирающего сына.

Приведенные из художественной литературы примеры достаточно красноречивы. Однако сделаем небольшой экскурс в историю медицины, чтобы понять, как люди смогли победить оспу — это казавшееся неотвратимым зло, в котором многие усматривали проявление божьей воли.

В XVIII веке европейская научная медицина усвоила мудрость старого принципа народной медицины Востока: не надо ждать, пока эпидемия оспы унесет в могилу сотни жизней. Оспа неизбежна, а потому нельзя сидеть сложа руки, надо активно действовать — вызвать легкую ее форму, чтобы предотвратить более тяжелую, нередко кончавшуюся смертью.

Оспа по-латыни «вариола» («варус» — узелок), отсюда и термин «вариоляция». Это первый, но довольно опасный способ профилактики, ибо, используя для заражения натуральный вирус оспы, трудно было предугадать последствия: вызовет ли это легкую форму и обеспечит дальнейшую невосприимчивость к инфекции или же приведет к тяжелому заболеванию и, что еще хуже, спровоцирует вспышку. Тем не менее у вариоляции нашлось немало сторонников. В России прививки от оспы ввели во время царствования Екатерины II. Екатерина с детства испытывала страх перед оспой и потому пригласила из Англии доктора Томаса Димсдаля, снискавшего популярность удачно проведенными прививками.

Вечером 12 октября 1768 года во дворец был доставлен в карете и проведен тайным ходом шестилетний мальчик, больной оспой. От него привили оспу царице и только спустя пять дней объявили об этом. 1 ноября был привит и наследник Павел. А на следующий день в придворной церкви и всех храмах Петербурга служили благодарственные молебны, в честь успешной прививки производилась пушечная пальба. Царица принимала поздравления Синода и иностранных послов. Разумеется, в официальных документах этот шаг трактовался как героический поступок, предпринятый исключительно ради спасения народа. Сама Екатерина писала об этом так: «Мой предмет был своим примером спасти от смерти многочисленных верноподданных, кои, не зная пользы этого способа, оного страшась, оставались в опасности».

Материал для прививки был взят от ребенка, носившего имя Александра Даниловича Маркова. Но в придворных кругах говорили, что отцом мальчика является граф Григорий Орлов, о матери предусмотрительно умалчивали. Этот мальчик был определен в кадетский корпус, возведен в дворянское достоинство с фамилией «Оспенный». Он умер молодым от чахотки. Интересно, что ему принадлежат записки о заболеваемости оспой в Петербурге.

Вариоляция производилась бесплатно; более того, матерям привитых детей выдавалась денежная награда — так называемый «оспенный серебряный рубль». Главный контингент прививаемых составляли дети дворян: военных и чиновников, от трех до шести лет. Всего до 1800 года в Петербурге было привито 10 671 человек… Так как население города возрастало довольно значительно (от 130 тыс. в 1764 г. до 220 тыс. в 1800 г.), то на 100 тысяч жителей оказались привитыми в разные годы от 8 до 680 человек. Понятно, что предотвратить вспышки оспы это не могло, и заболевания продолжались, особенно среди детей. В 1780 году в Петербурге было открыто второе оспопрививательное учреждение в Смольном, а в следующем году — на Васильевском острове.