Трое на прогулке - Джером Клапка Джером. Страница 40

Мне было мало. Я вглядывался в лица своих соседей и находил в них явное выражение того же чувства. Если посчитать кровожадность достоинством современного человека, то лучшего средства для его воспитания, чем дуэль, не найти. Но достоинство ли это? Мы можем пустословить по поводу нашей цивилизованности и гуманности, но те из нас, кто не дошел в лицемерии до самообмана, знают, что под нашими крахмальными манишками прячется дикарь со всеми его дикарскими инстинктами. Случается, он бывает и нужен, но не следует бояться, что он умрет. И крайне неразумно перекармливать его.

В пользу дуэли, если говорить серьезно, можно выдвинуть много доводов. Но никакой благой цели она не преследует. Это ребячество, и то, что эта игра — жестокая и беспощадная, не делает ее менее ребяческой. Раны сами по себе не являются знаком доблести: важно, за что они получены, а не какого размера. Вильгельм Телль по праву считается героем; но что можно сказать о клубе отцов, члены которого постановили собираться два раза в неделю и сбивать из арбалетов яблоки с голов своих сыновей? Тех результатов, которыми так гордятся молодые немецкие рыцари, они могли добиться, дразня дикую кошку! Вступить в общество исключительно для того, чтобы тебя изрубили вдоль и поперек, значит низвести себя до интеллектуального уровня танцующего дервиша. Путешественники рассказывают, что в Центральной Африке есть дикари, которые на празднествах выражают свои чувства тем, что прыгают и хлещут друг друга. Европе нет нужды подражать им. По сути дела, студенческая дуэль — сведение к абсурду рыцарского поединка; и если сами немцы не видят, что это смешно, их стоит только пожалеть за отсутствие чувства юмора.

Но если можно не соглашаться с общественным мнением, поддерживающим и одобряющим дуэли, то ее сторонников, по крайней мере, можно понять. Университетский же устав, если не поощряющий, то, по крайней мере, узаконивающий пьянство, не поддается никакому разумению. Не все немецкие студенты напиваются; более того, большинство — трезвенники и трудяги; но меньшинство же, претендующее на то, чтобы считаться типичным представителем студенчества, каковым его и считают, не просыхают с полудня до утра, умудряясь при этом пребывать в полном сознании, — умение, достигаемое большими стараниями. Не на всех это действует одинаково, но в каждом университетском городе вы запросто встретите молодого человека, которому не исполнилось и двадцати, но уже успевшего приобрести сложение Фальстафа и цвет лица рубенсовского Бахуса. То, что немецкая девушка может быть пленена изрезанным и израненным лицом, как будто сделанным из какого-то непонятного материала, из какого лиц не делают, — доказанный факт. Но вряд ли ее привлечет опухшее, в пятнах лицо и огромное брюхо, разросшееся до такой степени, что грозит опрокинуть своего владельца. А что еще можно ждать, когда юнец начинает дуть пиво в десять утра (Friihschoppen) [24] и кончает Kneipe [25] в четыре ночи?

Kneipe — это то, что у нас называется холостяцкой пирушкой; она может быть безобидной, а может кончиться и скандалом — все зависит от участников. Какойнибудь студент приглашает своих однокашников — их может оказаться и десять, и сто — в кафе и угощает их пивом и дешевыми сигарами в количестве, которое они определяют сами, исходя из возможностей и потребностей своего организма; может оказаться так, что угощает сама корпорация. Здесь, как и везде, вы наблюдаете немецкую любовь к дисциплине и порядку. Когда ктонибудь входит, все сидящие за столом вскакивают и по стойке смирно приветствуют его. Когда все собираются, каждый стол выбирает распорядителя, в чьи обязанности входит называть номера песен. Отпечатанные песенники — один на двоих — разложены на столе. Распорядитель называет номер двадцать пять. «Первый куплет!» — кричит он, и все поехали петь первый куплет, держа перед собой одну книжицу на двоих, как держат молитвенник во время церковной службы. В конце каждого куплета все замолкают и ждут, когда распорядитель предложит петь дальше. Так как каждого немца учили петь и у большинства — приятный голос, то общий эффект — потрясающий.

По манере пение напоминает церковное, но слова песен несколько отличаются от библейских псалмов. Но будь то патриотический гимн, сентиментальная баллада или песенка, содержание которой способно шокировать среднего английского юношу, — исполняются они с гробовой серьезностью, без смеха, без единой фальшивой нотки. В конце ведущий кричит: «Прозит!» Все отвечают ему: «Прозит!» — и тут же осушают стаканы. Пианист встает и кланяется, все встают и кланяются ему в ответ; появляется Fraulein и наполняет стаканы.

В перерыве между песнями произносятся тосты, на них отвечают; но живости мало, и еще меньше смеха. Среди немецких студентов более принято улыбаться и важно кивать в знак одобрения.

Специальный тост, под названием «Саламандра», поднимаемый в честь особо почетного гостя, пьется с исключительной торжественностью.

— А сейчас, — говорит распорядитель, — мы будем «тереть саламандру». [26] — Мы все вскакиваем и стоим, как полк по стойке смирно.

— У всех налито? [27] — спрашивает ведущий.

— Так точно! — отвечаем мы, как один человек.

— Ad exercitium Salamandri! [28] — говорит распорядитель, и мы готовимся.

— Eins! — круговыми движениями мы трем наши кружки о стол.

— Zwei! — опять гремят кружки, как, впрочем, и на счет «Drei». [29]

— Пьем! [30]

Все одновременно, секунда в секунду, мы осушаем кружки и держим их на весу.

— Eins! — говорит ведущий. Дно пустой кружки кругами ходит по столу, и получается звук, похожий на шум прибоя.

— Zwei! — Звук сначала нарастает, затем затихает.

— Drei! — В едином порыве все ударяют кружками о стол и садятся.

Любимое развлечение во время Kneipe — это когда двое студентов начинают оскорблять друг друга (в шутку, конечно), а затем вызывают друг друга на пьяную дуэль. Назначается судья, наполняются две огромные кружки, противники садятся друг против друга, сжимая ручку кружки; все глаза устремлены на них. Судья дает сигнал, и тут же они начинают лить пиво себе в глотку. Побеждает тот, кто первым стукнет по столу опустошенной кружкой.

Тем иностранцам, которые хотят продержаться до конца Kneipe, не отставая при этом от своих немецких друзей, рекомендую до начала мероприятия нацепить на пиджак карточку с указанием своего имени и адреса. Немецкий студент — сама любезность и уж позаботится, в каком бы состоянии сам ни находился, чтобы его гость в целости и сохранности к утру добрался до дома. Но ожидать, что он запомнит адрес, — уж слишком.

Мне рассказывали о трех гостях одной берлинской Kneipe, историю, которая могла бы кончиться трагически. Иностранцы решили строго соблюдать все правила. Свои намерения они довели до сведения окружающих, что было встречено аплодисментами; затем они взяли каждый по кусочку картона, написали свой адрес и прикололи перед собой к скатерти. В том-то и была их ошибка. Им следовало бы, как я уже советовал, покрепче приколоть карточки к пиджаку. Ведь вы можете пересесть, забывшись, перебраться на другую сторону стола, но куда бы вы ни подевались, пиджак всегда при вас.

Где-то уже после полуночи распорядитель предложил для удобства тех, кто еще мог держаться, отослать домой всех господ, кто уже не в состоянии оторвать голову от стола. Среди тех, кто утерял всякий интерес к происходящему, оказались и три наших англичанина. Было решено отправить их на извозчике под присмотром одного не совсем пьяного студента. Сиди они за столом смирно, все бы обошлось, но беда в том, что они беспрестанно пересаживались, и где чья карточка — сказать никто не мог, в том числе и сами гости. В разгар веселья этому как-то не придали особого значения. Было три англичанина и три карточки. Я полагаю, что рассудили так: если что выйдет и не ладно, наутро джентльмены сами разберутся. Так или иначе англичан запихали в экипаж, не совсем пьяному студенту вручили три карточки, и друзья тронулись в путь под прощальные крики и добрые напутствия всей честной компании.