Пес, который говорил с богами - Джессап Дайана. Страница 11

Ей не понравилось это чувство. Будто дыра в желудке. Словно ее потеряли в магазине. Очень странно не знать наверняка, что с нею станет лет через двадцать пять или тридцать. Элизабет попробовала еще раз. Что делают люди, когда жизнь их не предопределена? Она чуть сморщила лоб и подумала, что могла бы стать поваром — ей нравится готовить. Приятно вдыхать теплые запахи кухни, стряпать так вкусно, чтобы все кругом восхищались. Элизабет открыла глаза. Она будет кардиологом.

Дэвид, ее отец, и Билл, ее дед, хотели, чтобы она пошла по их стопам. Их среду она знала и привыкла к ней, она росла среди врачей, которые за обедом обсуждали хирургические операции. Пока дед не вышел на пенсию, ей казалось; что эти двое вообще не могут больше ни о чем говорить, ничего читать, не могут жить чем-то другим.

Вместе с тем Элизабет гордилась ими. Сколько людей на планете знают, каково это — держать в руках бьющееся человеческое сердце? Через несколько лет она научится такой же сложнейшей, тонкой работе. Она представила, как моет руки перед операцией, стоит над беспомощным телом со скальпелем в руке. Она сама сделает кровоточащий надрез на коже, раздвинет ребра, проникнет в грудную клетку и возьмется за бьющееся сердце. Что она почувствует, держа в руке человеческую жизнь, словно сам господь бог? Неудивительно, что кардиологам так хорошо платят.

От этих мыслей ее слегка затошнило. Она откинулась назад и оперлась руками о бортик, подставив лицо позднему осеннему солнцу. Тепла от него почти не было, но ей стало немного лучше. Закрыть глаза и расслабиться. Она позволила себе посидеть еще немного, не думая о будущем, — в конце концов, сегодня просто хороший день. Элизабет любила осень, начало школьных занятий, ожидание Рождества. Ей нравилось предчувствие праздника: совсем недавно она даже деда заразила своим энтузиазмом, и после Дня благодарения он разукрасил дом и внутренний двор колоссальным количеством электрогирлянд, к большой досаде собственного сына.

— Эй!

Элизабет открыла глаза и увидела перед собой круглое смуглое лицо Ханны, своей подруги.

— Чего делаешь?

Они с Ханной сидели вместе на биологии на первом курсе. Это она убедила Элизабет поработать хендлером втайне от всех, напирая на то, что там сколько угодно можно возиться с собаками, не заводя свою собственную. Теперь их расписания не совпадали, и они отдалились друг от дружки.

— Только закончила в ЦПИ. А ты как?

— Я вообще-то иду домой. — Ханна поставила перед собой на землю сумку для книг, которая легко могла сойти за экипировку шерпов при восхождении на Эверест. — Чем ты тут занимаешься? Выглядишь, как та штука на морде корабля — ну, знаешь, эти женские статуи — сидишь, задрав голову кверху.

Она задрала подбородок и откинула голову, передразнивая Элизабет.

— Господи, я что, действительно так тупо выгляжу? — Элизабет испуганно оглянулась.

— Нет, — засмеялась Ханна. — Шучу. Ладно, увидимся.

Она закинула сумку на плечо и смешалась с толпой студентов.

Элизабет смотрела ей вслед. Ей нравилась Ханна, но они никогда не были близки. Как все члены ее семьи, Элизабет была не слишком общительна. Это не высокомерие, нет, просто ее любовь и привязанность стоили дорого. Ее лучшая подруга, Колин, с которой они проучились вместе все школьные годы, десять месяцев назад уехала во Флориду, и для Элизабет потеря была невосполнимой.

Она собрала книги и пошла домой. Когда ей исполнилось восемнадцать, отец счел ее взрослой и перестал спрашивать, где она и чем занимается. Именно поэтому она могла ухаживать за животными втайне от отца. Мешало только легкое чувство вины, возникавшее всякий раз, когда она что-нибудь скрывала от Дэйва или Билла.

Поздняя осень была прекрасна. Проходя между рядами машин на парковке, она увидела мальчишек, метающих фрисби. Огромный пятнистый пес молчаливо и сосредоточенно сновал под пролетающим диском. От игры его охотничий инстинкт разгорался, огромными глазами он напряженно следил за каждым новым броском. Элизабет снова задумалась о собаках. Мог ли ее отец использовать какую-нибудь из тех собак, за которыми она ухаживала, для своих кардиологических опытов? Он ведь работал с огромным количеством животных. Неприятная мысль. Сколько же собак в университете? Потребность исследователей в животных «образцах» колоссальна. Подавляющее большинство этих собак — бездомные, они попадали в университет из приютов для бродячих животных, а уж как они там оказывались, никому не было дела. Стоимость животных, которых разводили и выращивали специально для исследовательских нужд, была непомерно высока, их использовали крайне редко.

Элизабет добралась до своего грузовичка и включила погромче радио, надеясь музыкой изгнать собак — всех собак — из своих мыслей.

Вечером, сидя за ужином с отцом и дожидаясь, пока Билл принесет из кухни лазанью, Элизабет сказала:

— Я видела кое-что сегодня. Зашла в здание ЦПИ с подружкой… — Она ненавидела себя за эту маленькую ложь. — И увидела кое-что, о чем… О чем хочу тебя спросить.

Она взяла со стола хлебный нож и повертела в руках.

Отец наливал себе красное вино. Он был крупный мужчина, высокий, хоть и не слишком изящный, но за фигурой следил.

— Что?

Билл пришел из кухни, держа в рукавицах овальную сковороду и зажимая локтем подставку.

— Эл, иди сюда — возьми.

Он повел рукой в ее сторону. Элизабет положила подставку на стол, дед расставил тарелки и сел.

— Собаку. Совершенно истощенную, как скелет. Один тип, кажется, пытался ее спасти — ну, я надеюсь, что пытался, то есть… Вливал ей какую-то жидкость. Но я хотела спросить вот что. Как ты думаешь, выживет этот пес?

— Ну, для начала я должен точно знать, насколько повреждены ткани, как долго он голодал и при каких обстоятельствах… Ты знаешь, отчего он потерял вес?

— Нет, тот тип не сказал.

Отец отпил глоток и поставил бокал, затем спросил:

— Где ты его видела?

— В приемном отделении. Точнее, в изоляторе.

— Интересно, почему в приемном? — Отец снова начал жевать. Чувствуя себя виноватой, Элизабет не сомневалась, что он хочет выяснить, что она делала в приемном отделении для животных:

— Что такое? — спросил Билл, упустивший начало разговора.

— Я видела собаку. Невозможно было поверить, что она еще жива. Мне интересно, что могло довести ее до такого состояния, вот и все.

— А что ты делала в ЦПИ? — спросил отец.

Элизабет чувствовала себя ужасно.

— Моя подруга хочет работать там помощником. Я зашла с ней вместе.

— Хм. — Выражение его лица невозможно было истолковать, и она решила идти напролом.

— Думаю, это неплохая работа.

Отец коротко глянул на нее и снова промолчал. Да тут не требовалось ничего говорить.

— Как у тебя с химией? — спросил Билл. Химия была ее Ватерлоо, они оба хорошо это знали.

Она состроила гримасу:

— Нормально. Я стараюсь.

Отец кивнул:

— Да. Но старайся лучше.

Элизабет вздохнула. Билл и Дэйв (она звала их по именам — этого хотел, отец) так о ней заботятся, а она сидит тут и врет им обоим. Она почувствовала себя ничтожеством. Она горячо любила их обоих, у нее никого больше не было. Как единственная женщина в доме, она чувствовала ответственность за них.

Элизабет решила сменить тему, как всегда, когда речь заходила о химии.

— Тони звонил? — спросила она деда.

— Да. Просил, чтобы ты позвонила ему вечером.

Тони учился на третьем курсе медицинского факультета, и они уже полгода изредка встречались. Элизабет подозревала, что молодой человек приходит, чтобы поговорить о медицине с Дэйвом и Биллом, а вовсе не ради нее. Она знала, что рано или поздно они расстанутся.

Некоторое время все ели молча, потом Элизабет спросила:

— Так что вы думаете, есть шанс, что пес выживет?

— Вполне возможно, — ответил отец, — в противном случае его бы просто усыпили, как ты полагаешь?

— Наверное, ты прав. — Об этом она не подумала.

— Почему тебя это так интересует? — спросил Билл.