Дочь пирата - Джирарди Роберт. Страница 7

— Ты когда-нибудь бывал здесь?

— Нет. Я видел это место только со стороны шоссе.

— Как оно тебе нравится?

— Жалкое, гнетущее зрелище. — Уилсон огляделся. — Должно быть, это то самое место, куда мужская половина человечества отправляется по субботним вечерам.

— Перестань быть слишком чувствительным к окружающей среде, — одернула его Крикет. — Или следует сказать, перестань быть снобом?

— Хорошо, — смутился Уилсон. — Зачем мы сюда пришли?

Крикет взяла его за руку.

— Я собираюсь расплатиться с тобой за две бутылки вина, — сказала она и повела его к застекленной трибуне.

В баре сидели два старика, вонявшие перегаром, и курили сигары. Стойка была окантована ржавой полосой из хрома. Местное телевидение показывало гонки для тех игроков, которым было лень оторвать задницы от стульев. Собаки стояли на старте.

Уилсон занял столик, а Крикет пошла к стойке. Вернулась она с программой и двумя пинтами дешевого «Колониального лагера [4]» в пластмассовых кружках.

— На собачьих бегах лакай, что даю, — пошутила она и опустила кружки на столик.

Уилсон пригубил зелье и скорчил брезгливую гримасу. Оно напомнило ему о колледже, о пьяных поездках в набитых битком машинах и пустых банках, катающихся по полу перед задним сиденьем.

Крикет подвинула к нему программку бегов:

— Парень за стойкой говорит, осталось два забега, у нас есть семь минут, чтобы сделать ставки. Ты выбери собак, а я заплачу. Выигрыш — в твою пользу. Будем надеяться, что уйдем отсюда с достаточным количеством денег, чтобы оправдать затраты на вино и кое-что оставить на мелкие расходы. Ну, давай развлечемся.

Уилсон взял программку и посмотрел на цветные врезки. В голове до сих пор бродил мартини, выпитый в «Орионе», и он еле-еле сосредоточился на кличках собак: Лорд Дарси, Южный ветер, Бартоломеу Робертс, Медовая роза, Мнемозин, Сумасшедшая восьмерка.

— Собачьи бега. Мой отец переворачивается в гробу.

— Не думай о нем, — посоветовала Крикет. — Делай свое дело. — Она улыбнулась, и ее улыбка показалась Уилсону опасной и неотразимой, другой такой ему раньше видеть не доводилось.

— Когда речь идет о лошадях, — заметил Уилсон, снова глянув в программку, — главный фактор — жокей. В данном случае перед нами собаки, а они, по слухам, капризны и непредсказуемы…

— Вот видишь? Ты настоящий игрок.

— Я не игрок, — возразил Уилсон и почувствовал, как что-то в нем перевернулось. Он выбрал Лорда Дарси и Мнемозин, интуитивно решив, что они примчатся первыми.

Крикет сделала ставки в последний момент, и они отправились на трек, прихватив пиво. С моря дул влажный ветер. Собак загнали в ячейки, где они сразу стали лаять и выть.

— А вот и наш попрыгунчик, — объявил диктор, когда грум принялся прилаживать к центру чучело зайца.

Прогремел выстрел, ячейки открылись, и собаки рванули вперед, сминая друг друга. Перемешалось все: задние и передние лапы, собачьи номера и поднятый в воздух песок.

Собаки, выбранные Уилсоном, пришли первой и второй. Крикет поставила два доллара. Она вернулась от кассового окошечка улыбаясь и вручила Уилсону шесть десятидолларовых купюр.

— Новичкам везет, — сказал Уилсон, пытаясь выглядеть равнодушным, но улыбку с лица согнать не сумел.

В последнем забеге разыгрывался кубок «Мимозы» для сук, не имевших вязки. Участвовали восемь собак. У Уилсона в животе началось странное вращение. Ладони вспотели. Страсть выиграть ощущалась как металлический привкус во рту. Опротивев самому себе, Уилсон швырнул программку в ближайшую проволочную корзину для мусора.

— Давай уйдем отсюда, — предложил он. — У меня нет ни малейшего желания заниматься этим.

Крикет положила ему руку на грудь. В зеленоватом свете ламп ее глаза блестели, как изумруды.

— Последний забег, — сказала она серьезно и спокойно. — Сделай это для меня. Пожалуйста.

Ветер надоедливо хлопал флагами. Уилсон заметил, как обнаженные части рук Крикет покрываются мурашками. Он наобум перечислил клички:

— Майсор, Эмма и Цветочек.

Выигрыш составил пятьдесят к одному на трехдолларовую ставку.

Обретя шальные деньги, Крикет для возвращения в город наняла лимузин. Это был «линкольн-континентал» выпуска 1941 года, длинный, как жилой бот, с большими блестящими крыльями, множеством хромированных деталей и открытым местом для водителя. Хозяин трека хранил эту старину для крупных игроков, но никто его никогда не использовал, и внутри автомобиля пахло пылью и плесенью. Плохо выбритый шофер не имел ни галстука, ни пиджака. Он был в белой рубашке с закатанными до локтей рукавами и бейсбольной кепке с логотипом парка «Мимоза» на тулье. Он казался слегка раздосадованным тем обстоятельством, что пришлось везти их в город, и с недовольной миной вручил им бутылку подарочного фирменного шампанского.

Громадная машина медленно выбиралась на шоссе. Вслед из динамиков неслась механическая музыка сороковых годов в стиле свинг. Сквозь стекло, отгораживающее пассажиров от водителя, проникал слабый зеленоватый свет, высвечивающий контуры тела Крикет с деликатностью застенчивого любовника до тех пор, пока она не откинулась на спинку сиденья, в темноту. Уилсон выпил три бокала шампанского еще до того, как они достигли выезда № 17 к Пальмире и Ист-Морее. Вино обладало прогорклым, нездоровым букетом, тем не менее Уилсон выпил и четвертый бокал и сразу сильно опьянел.

— Я же говорила, это у тебя в крови. — Голос Крикет прозвучал с другого конца сиденья как-то приглушенно.

— Тяга к спиртному? — пробормотал Уилсон.

— Везение, — пояснила Крикет. — Уверяю тебя, удача, успех, или как там еще это назвать, передается по наследству. Подумай только, как ты сейчас рисковал! Ты подряд выиграл на паре и на тройке собак, соревновавшихся за «Кубок невязаных сук»! Поразительно! Ты, наверное, еще более хороший игрок, чем твой отец.

— Да пойми ты наконец, я никудышный археолог, — сказал Уилсон, с трудом ворочая языком. — Эти кости просто достали меня.

— Что? — не поняла Крикет.

— Извини, — очнулся Уилсон. — Я не привык к такому количеству вина. Обычно я веду вполне уравновешенную жизнь.

— Не долго тебе осталось вести такую жизнь, — улыбнулась Крикет из темноты. Уилсон увидел ее зубы и подумал о Чеширском коте.

Мимо скользил невыразительный ландшафт. Вскоре на горизонте оранжевой дымкой засветилось городское небо. Потом появились зеленые дорожные знаки с белыми надписями и мемориальный мост Лейси. Затем Уилсон обнаружил, что идет спотыкаясь по пустынным улицам родного Рубикона. Под конец он осознал, что наступило утро и что он лежит дома на диване полностью одетый, страдая от ужасной головной боли.

Он никак не мог вспомнить, каким образом попал домой, но твердо знал, почему теперь ему нельзя пить вообще. Он слишком стар для похмелья, после пяти-шести порций у него начинаются провалы в памяти. Весь день он лежал, выздоравливая, глотал аспирин, пил кока-колу и пытался воссоздать по частям картину событий предыдущего вечера. Сказала ли ему Крикет что-нибудь, поцеловала ли на прощание, дала ли свой телефон? В кармане не было ни обрывка бумаги, ни спичечной книжечки с нацарапанными семью цифрами. Договаривались ли они пойти куда-нибудь в следующий раз? Неизвестно. Однако и при мысли о том, что они больше никогда не увидятся он испытал облегчение.

Вместе с тем, пока Андреа не вернулась из Денвера, ему бередило душу смутное подозрение, что он забыл нечто важное.

10

Прошло семь дней. В конце недели Уилсон притащился на автобусе домой, переоделся в пижаму и лег спать в самом начале девятого. Уснуть ему, как и миллиону других обитателей города, помешали яркие звезды. Они будто застыли в двадцати футах над крышами, а луны не было.

Уилсон еще утром прочитал в «Тайме кроникл» объяснение этому феномену, но морально все равно оказался не готов. Феномен назывался «Мираж Клетта», впервые его описал У. Г. Клетт, совершивший неудачную экспедицию на Северный полюс в 1911 году. На сей раз его можно было наблюдать вдоль всего побережья, но не ниже Таневилля и не выше Сент-Чарльза. Иными словами, по сорок два градуса к северу и к югу от экватора, где небо четко делилось на темную и светлую части. Согласно статье, в клеттовском мираже не было ничего особенного: атмосферные газы и некоторые виды промышленных выбросов действовали как увеличительное стекло для банального звездного мерцания. Тем не менее от вида звезд, рвущихся в спальню, Уилсона пробирала дрожь.