Записки психиатра - Богданович Лидия Анатольевна. Страница 28
Встретила меня худощавая светловолосая женщина с приветливым бледным лицом. У нее был такой же высокий лоб, «породистый» с горбинкой нос, как у брата, добрые серые глаза и очень бледные губы. Внешнее сходство дополнялось схожестью характеров. Несмотря на болезненное состояние, Мария Даниловна была гостеприимна, смешлива и разговорчива. От нее я узнала, что брат и сестра рано потеряли родителей. Старшая Мария заменила Ивану мать. И говорила она о нем, как мать о родном сыне. Мне стало известно, что Иван лауреат конкурса, «каких билый свит не бачил». Лучше Ивана «никто в билом свите не играл». Не было на белом свете, по мнению сестры, человека добрее и лучше брата. Под секретом в первую же встречу Мария Даниловная сообщила:
— Половину премии Иван отдал государству на оборону страны, а на другую купил домик на море и подарил мне для поправки здоровья. Только, бога ради, Ивану не говорите… Страсть не любит похвальбы…
Скоро пришел и сам лауреат. Он долго водил меня по саду и с увлечением пояснял особенности каждого растения. До него я и не подозревала, что жизнь растений так интересна.
Уже два года бездетная вдова Мария Даниловна вела здесь свое цветущее хозяйство и справлялась с ним так хорошо, словно прожила здесь целую жизнь.
Пришла невеста «Аполлона». Маленькая миловидная брюнетка вначале не произвела на меня никакого впечатления, Однако уже через час я была уверена, что более очаровательного существа никогда не встречала.
Аня была настоящей лучезарной чеховской Аней из «Вишневого сада». Особенно чудесны были ее голубые глаза с темной каемкой ресниц. Прямые волосы были закручены в тугой узел, и чистый голос звенел, как у ребенка. Светлы и полны радостных надежд были анины мечты. Работая и помогая своей больной матери, Аня училась в заочном отделении педагогического института и мечтала стать сельской учительницей. Казалось, что жизнь ее будет очень счастливой, и я чистосердечно этому радовалась.
После дружеской беседы меня принялись угощать.
Кроме ароматного украинского борща, мне пришлось одолеть кусок утки с гречневой кашей, вареники со сметаной, медовые пампушки и много других яств. Когда хозяйка дома приносила все новые и новые кушанья, Аня, заливаясь серебристым смехом, отказывалась, а потом, «откушав», восторгалась и съедала все до конца.
«Аполлон» налил гостям виноградного вина, а себе чарку водки и залпом ее выпил.
— Смотрите!.. — удивилась Аня, — и не поморщился! «Аполлон» не только не поморщился, но стремительно выпил еще и сказал:
— Древние греки и те никогда не обедали без вина, ну, а нам и подавно можно.
— Греки вино разбавляли водой… — вставила Аня и звонко засмеялась.
— А мы без воды… это здоровью куда полезнее.
«Аполлон» поспешил выпить третью чарку и затем произнес речь, в которой опроверг «вред алкоголя».
— Я ежедневно перед обедом выпиваю одну рюмку водки и со мной, как видите, ничего дурного не происходит… Наоборот, все мои товарищи говорят, что это полезно — улучшает аппетит…
— Ты выпил сегодня три… — засмеялась Аня.
— За тебя, Анюточка, я выпью и четвертую… «Аполлон» потянулся к графину, но в это время сестра вступила в права хозяйки и, завладев сосудом, скрыла его на подоконнике за занавеской с красными петушками.
Нельзя было более наглядно подтвердить мнение, что алкоголь не приносит вреда здоровью, тем более что защитник этой теории имел такой цветущий, здоровый вид. Все же я привела из истории примеры того, как губили свои таланты и здоровье пьющие…
Вскоре мне предстояло уехать из Крыма. Мой отъезд «Аполлон» отметил «мускатом» и «горилкой». Снова в той же компании мы сидели в маленьком солнечном домике. От второй рюмки вина я и Аня отказались. «Аполлон», выпив «вторую чарку горилки», взял скрипку и начал играть.
Ароматный теплый вечер, шум моря и дивные звуки скрипки — все слилось в одну прекрасную симфонию счастья. Я забыла, что вокруг люди… В заходящих лучах солнца глаза Ани искрились теплыми огоньками. А Мария Даниловна притихла, даже побледнела и задумалась. Где мы? Что произошло? — опомнилась я, когда замерли последние звуки скрипки.
«Аполлон» уже положил на стол свой инструмент и вытер платком лоб.
Скромная Аня вдруг рванулась к нему. Забыв о нас, о целом свете, она обняла его и прижалась головой к его широкой груди. Слова казались лишними. Я пожала его большую теплую ладонь.
— Ну, как с таким братом не выздороветь? Как свадьбу не сыграть? — говорила Мария Даниловна с порозовевшим от лихорадочного румянца лицом и стала собирать вечерний чай.
Прощаясь со мной в этот вечер, «Аполлон» радостно улыбался.
На следующий день я покинула благодатный берег Крыма.
Мы обещали писать друг другу, но за множеством дел и забот так и не собрались.
Спустя несколько лет на бульваре Москвы я встретила Аню с трехлетним ребенком. Она радостно меня обняла и начала рассказывать обо всем, что произошло с момента нашей разлуки — о ее замужестве с «Аполлоном», о ребенке, о счастье… Вдруг искорки, вспыхнувшие в голубых глазах Ани, померкли, и она замолчала. Мы прошли с ней в отдаленный уголок бульвара и присели на скамью.
Теперь я увидела, как Аня исхудала, побледнела и, видимо, что-то хочет, но не решается мне сказать.
— А Мария умерла, — сказала она вдруг и, как ребенок, всхлипнула.
Ее маленькая дочка прижалась к ней и тоже всхлипнула…
— Иди, Нина, поиграй!.. Я нарочно… — сказала она, проглотив слезу.
Дочь вяло играла в песке, а мать говорила:.
— Не то… не то я говорю… я о нем вам сказать хочу… Поженились мы… Такое счастье было! Он играл, все рукоплескали, а я… Я хотела кричать: он мой! Только мой! Не крикнула я… Заплакала от счастья… А сейчас ведь он гибнет!
— Болен?!
— Нет, пьет…
И Аня с горечью рассказала мне, как постепенно, начав с рюмки вина перед обедом, «Аполлон» сильно запил после смерти Марии Даниловны.
— На нервной почве, — говорила Аня, — у мужа появилась дрожь в руках: пальцы не попадали на струны, он обливался потом, не владел струнами… Пришлось ему оставить симфонический оркестр… Теперь играет на кларнете в духовом…
Аня радушно звала меня зайти к ним. Я пообещала, да так и не зашла. Помешал отъезд в командировку…
Прошло еще несколько лет. Я была на дежурстве в психиатрической больнице.
— Ну, доктор, нового гренадера привезли! — посмеиваясь, сказал фельдшер. — В ванной чуть всех не раскидал. Силища богатырская. С великим трудом утихомирили…
— Больной принял ванну?
— Да.
— Приведите…
— Можно.
В дверях ванной комнаты показался широкоплечий мужчина. Он шел, пошатываясь, прислушиваясь, и, видимо, под влиянием страха сделал несколько шагов назад. Затем остановился и, подкравшись, что-то поймал на стене. В полусвете трудно было разглядеть его лицо, но фигура показалась мне знакомой. Тонкий профиль воскресил в памяти образ «Аполлона».
От телефонного звонка он сильно вздрогнул. Руки его заметно дрожали. Не здороваясь, он грузно сел в кресло и хриповатым голосом сказал;
— Выпить бы…
— Воды?
— Водочки…
Заискивающее хихиканье резнуло слух. По-видимому, мой старый знакомый меня не узнал, но он понимал, что перед ним врач.
— А где ваша жена? — спросила я.
— В родильном доме… Сынка ожидаю… — равнодушно ответил он.
Когда-то красивое лицо «Аполлона» теперь побурело, стало землистым. За отечными вспухшими веками почти не было видно глаз. Он постарел, обрюзг. Капли пота стекали с высокого бледного лба.
Медицинская сестра поднесла ему стопочку бехтеревской микстуры, уверяя, что это водка.
Не замедлив, он выпил, видимо, не понял вкуса, крякнул и попросил закусить. Санитар дал ему бутерброд; «Аполлон» ел и, довольный угощением, шутил, и даже пробовал рассказать не совсем приличный анекдот. Недосказав анекдота, к чему-то прислушался и, погрозив в пустой угол пальцем, съежился.
— Вам холодно? — спросила я.
— Да, морозит как будто…