Дорога домой - Джоансен Айрис. Страница 12

Элизабет тотчас отдернула руку от окна. Чувственность. Это понятие пугало и отталкивало ее. Она никогда не воспринимала себя как чувственную особу, несмотря на то, что сексуальная сторона жизни с Марком вполне удовлетворяла ее. Он был понимающим и умелым любовником. Их любовные отношения были псулны нежности и тепла, они служили приятным дополнением семейной жизни, но не являлись главной составляющей частью. И если сейчас в ней проснулась чувственность, то это, конечно, произошло именно благодаря Марку, а не этому Джону Сэнделу.

И все же ей пришлось признаться самой себе, что за прошедший вечер она несколько раз испытывала страстное желание. Она непринужденно смеялась и разговаривала с Гунером и Джоном, не думая ни о чем. Но стоило только Джону подняться и пройти к камину, чтобы поправить горевшие поленья, как она ловила себя на том, что начинает невольно следить за его ловкими движениями, за его спокойной походкой. А заглядевшись на чашку с кофе, она вдруг обнаруживала, что давно смотрит на красиво очерченную линию его губ. Приложив все усилия, чтобы не смотреть на его лицо, замечала, что невольно представляет, как его сильные руки касаются ее кожи…

Элизабет прикрыла глаза. Она не должна желать такого. И ей непереносима мысль о том, какое томление возникает в ее лоне при мысли об этом, как набухает ее грудь. Ей нет дела до того, как страстно он желает ее. Она даже и смотреть не станет в его сторону.

Надо признать, что за вечер он ни разу не позволил себе выказать ничего, кроме дружеских чувств. Джон не нарушил обещания, и даже в мимолетном взгляде присутствовали только дружелюбное внимание и забота. И тем не менее каждую секунду она непостижимым образом угадывала огонь пылающей в нем страсти, который прорвался, когда она вышла поговорить с ним. Ему хотелось возбудить в ней ответное желание, как он сам заявил. Ему хотелось, чтобы, лежа в постели, Элизабет думала о нем.

А она не станет. И если постараться, то можно вообще выкинуть его из головы. Элизабет сбросила розовый просторный халат в кресло у окна. Сейчас она заберется в постель, под золотистое пушистое одеяло, и мысли ее потекут по другому руслу. Она будет смотреть, как падают снежинки, вместо того, чтобы считать овец. Она нырнула в постель и натянула одеяло до подбородка, задумчиво глядя на снежинки, что вели хоровод за стеклом. Сейчас она заснет. И если ей приснится сон, то это будет сон о ребенке, которого она носила под сердцем. В ее жизни нет места для Джона Сэндела.

Снежинки образовали кружевной занавес. И каждая из этих звездочек неповторима сама по себе. Кто-то заговорил с ней об этом совсем недавно, сквозь дрему вспомнила Элизабет. Джон! И ей тотчас же явилось его лицо в ту минуту, когда он смотрел на свой рукав. Восхищение, воодушевление светились на его лице. Какая малость могла вызвать такой прилив чувств!

Гунер Нильсен переживал то же самое радостное возбужденное состояние, когда несся сломя голову по опасному склону вдоль дороги. Надо бы не забыть завтра узнать у Гунера, неужели он тоже родился в стране, где кругом бескрайние пески и никогда не бывает снега.

Элизабет поудобнее поправила подушку. Запах чистоты и свежести коснулся ее, снежное кружево занавесило окно целиком. И только треск горящих в камине дров нарушал тишину. Нет, она не будет думать о Джоне. Через несколько минут она погрузится в глубокий сон, минуя опасную стремнину.

Снег… Надо вспомнить что-то такое, что было связано именно со снегом. Что-то такое, что забрезжило в ее сознании в ту минуту, когда она увидела, с каким выражением смотрит Джон на крохотную снежинку. Но ей нельзя думать о нем. Веки уже начали тяжелеть. Она выиграла, а Джон проиграл.

Но разве выиграла она? Даже проваливаясь в сон, она отчетливо представляла, как Джон стоит у окна спиной к ней, глядя на вихрь снежинок, проносившихся мимо, словно невидимое мельничное колесо приводило их в стремительное движение. Он глубоко засунул руки в карманы своей темно-зеленой охотничьей куртки, которую она купила для него, и на его лице застыло то же самое выражение удивления и восторга, которое появилось сегодня. Нет, тут какая-то ошибка. Когда это она покупала ему куртку? Это был Марк. И это он стоял в ее спальне больше года назад, глядя на первый выпавший снег. Воспоминание, ускользавшее от нее, вдруг выплыло само собой. Она подошла к Марку сзади, обняла его и что-то проговорила насчет заснеженных дорог. Марк ничего не ответил и никак не отреагировал на ее слова, а продолжал, не отрываясь, смотреть в окно с тем же удивлением и радостным восторгом. Не Джон, а Марк…

– Тебе не нравится этот дом?

Элизабет перевела взгляд с абстрактной современной картины, что висела у камина, на Джона, сидевшего рядом с ней на кушетке.

– Почему ты так решил? Великолепный дом. Всю эту неделю я чувствовала себя здесь просто замечательно.

– Ты рассматриваешь картину с таким видом, словно перед тобой огромный таракан.

Она пожала плечами:

– Не люблю абстрактную живопись. Наверное, это связано с тем, что я американка до мозга костей. Мне требуется что-то весьма определенное и ясное, полуправда и намеки меня не удовлетворяют. – Она посмотрела на его резкие черты лица. – Думаю, что и ты относишься к тому типу людей, которые тоже предпочитают, чтобы с ними говорили начистоту.

Джон снова взглянул на картину, и легкая улыбка заиграла на его лице.

– Мне тоже так казалось, а потом я обнаружил, что существует множество вещей, которые представляются совсем не такими, какими ты их видишь сначала. – Он еще раз посмотрел на полотно. – Но ты думаешь не только о красках и мазках. Что-то тебя здесь гнетет.

Нечего было удивляться тому, что от внимания Джона не ускользнуло то, что ее невольно тревожило. За ту неделю, что они прожили здесь, Элизабет ни разу не удалось скрыть от него даже малейшее изменение в настроении. Его постоянный внимательный взгляд не отрывался от нее, словно Джон впитывал в себя каждую ее мысль, каждое мимолетное движение души. Казалось бы, такое постоянное наблюдение должно было бы вызывать ощущение неудобства, но этого не происходило. Напротив, она испытывала удивительное чувство покоя и безопасности. И до чего же странно, что чувству полной безопасности сопутствовало ощущение чувственной связи, что постоянно вспыхивало между ними.

Только абсолютно уверенный в себе и умеющий держать себя в руках мужчина способен был постоянно находиться на грани этих двух противоположных чувств. Но вряд ли кто другой мог сравниться с Джоном в умении держать себя в руках. А еще она была приятно удивлена, обнаружив, что он необыкновенно остроумен. Глубина и сила переживаний – вот что можно было считать отличительной чертой его характера, которые усиливались во сто крат, стоило ему только задумать что-то или замыслить. Прекрасная библиотека, о которой он упомянул в день приезда, не пустовала. Он мог потратить несколько часов, а то и целый день на то, чтобы отыскать нужное слово или какой-то термин. Воодушевление его при этом было таким заразительным, что ни она, ни Гунер не в состоянии были противиться ему, когда Джон вовлекал их в эти поиски. Так, например, она узнала за это время о витражных окнах намного больше, чем ей того бы хотелось. И все из-за того, что, глядя в оконное стекло, в котором преломлялись солнечные лучи, она рассеянно заметила, что, наверное, в такую вот минуту у какого-нибудь художника и родилась идея создания цветного стекла.

Если бы такой неукротимый дух искателя не скрашивало неповторимое чувство юмора, он бы стал невыносимым в общении. Даже когда она уже полностью изнемогала от бесконечных поисков и готова была отправить его куда подальше, он вдруг говорил что-то такое, отчего она заходилась от смеха. После чего Элизабет вдруг с удивлением замечала, что она снова тянется к полке за очередным томом энциклопедии или каким-нибудь справочником, и начинала уверять себя, что делает это исключительно ради собственного интереса, а не для этого сумасшедшего, что сидел напротив нее за столом в библиотеке. В конце концов ей давно хотелось узнать, как делают витражи.