Горький вкус времени - Джоансен Айрис. Страница 72

– О нет, малышка, я знаю, ты не спишь. Открой глаза. Я хочу, чтобы ты увидела, как сильно я тебя хочу.

Жюльетта подчинилась.

Жан-Марк был великолепен в своем откровенном мужском величии. Его тело, исполненное стройного мускулистого изящества, было таким же золотисто-оливковым, что и лицо. Он стоял высокий, с хорошо развитым торсом, мощными бедрами и крепкими лодыжками. Его грудь покрывал треугольник темных волос, подрагивающий темный ствол восставшей мужской плоти тоже окружала курчавая поросль. Жюльетта смотрела на Жан-Марка, он напоминал ей скульптуру Аполлона Бельведерского.

– У герцога не было и в помине…

– У меня нет желания выслушивать твои рассуждения о физическом несовершенстве герцога. – Жан-Марк нырнул под одеяло и ласково притянул Жюльетту к себе. Она заставила себя расслабиться, когда к ней прижалось теплое мужское тело. Его пальцы зарылись в ее волосы, и он нежно поцеловал ее в висок. – Знаешь, мы оба были бы гораздо счастливее, если бы ты сейчас сдалась. – В ее живот настойчиво и нежно тыкался твердый и желанный фаллос. – Видишь, как сильно я хочу тебя? – Он ласково гладил ее волосы. – Ты ведь тоже чувствуешь жар? – Жан-Марк принялся покрывать легкими быстрыми поцелуями лицо и шею Жюльетты. Каждое его прикосновение было таким легким, он обращался с ней с такой величайшей осторожностью, что Жюльетту охватила истома, она откинула голову, выгибая шею навстречу его поцелуям.

Жан-Марк, отстранившись, спросил:

– Тебе нравится, когда тебя целуют?

– Да. Не помню, чтобы кто-нибудь целовал меня прежде. Это очень… приятно.

Жан-Марк замер.

– Ты хочешь напомнить мне, каким одиноким и заброшенным ребенком росла в Версале?

– О нет! – быстро возразила Жюльетта. – У меня были мои краски.

Жан-Марк, пробормотав какое-то проклятие, упал навзничь на постель в бессильном приступе смеха.

– Я начинаю думать, Жюльетта, что вы в конце концов выйдете победителем из этой игры. Боже милостивый, да у вас просто безошибочное чутье! – Он откатился на другой край кровати. – Спите, пока я вас не задушил.

На следующее утро Жюльетта проснулась рано, но Жан-Марка в каюте не было. Она уже успела одеться, когда он вошел и бросил на кровать белый кружевной капот.

– В каюте вы будете надевать его.

– Прелестно. Когда я была маленькой, у моей матери был такой же. – Она поднесла прозрачное кружево к свету. – Где вы его достали?

– Порылся в одном из сундуков в трюме. Скорее всего он предназначался для любовницы какого-нибудь испанского гранда, но, по-моему, на вас он будет смотреться гораздо лучше. Вы не возражаете?

– Нет. Я, конечно, понимаю, вы хотите обезоружить меня, предложив этот капот. – Жюльетта отбросила его в сторону. – Но, по-моему, вы тоже не устоите. Вы, похоже, очень страстный, даже со мной.

– Особенно с вами.

– Правда? – Жюльетта удивленно подняла глаза. – Почему?

– Великая ирония судьбы.

– Ну ладно, не могу же я торчать целый день в каюте и играть в ваши дурацкие игры. – Жюльетта встала, стараясь не встречаться с ним взглядом. – И вы тоже. Нам надо выйти на палубу.

– Да неужели?

– Да. – Девушка взялась за этюдник и перья. – Идемте. Я хочу поймать утренний свет. Думаю поставить вас к этому огромному штурвалу на мостике.

Жан-Марк помедлил.

– Вы собираетесь писать меня?

Жюльетта старалась не смотреть на него.

– Вы обещали мне позировать, когда у вас будет время. Сейчас оно у вас есть.

Бровь Жан-Марка круто изогнулась.

– Во время этого путешествия я планировал другие занятия.

– Но тогда вы нарушите свое обещание. – Жюльетта направилась к двери. – А я считаю вас человеком, который держит слово, даже если это оказывается неудобным.

– Неудобным? Да я просто болен, моя дорогая.

Жюльетта вспыхнула:

– Что ж, сами виноваты. Я ведь не возражала против нашей первоначальной договоренности. Если бы для вас было достаточно просто вступить со мной в связь, не пытаясь меня унизить, то сейчас вы бы чувствовали себя гораздо лучше. – Девушка открыла дверь. – Увидимся на мостике.

Дверь за ней затворилась, а Жан-Марк еще постоял, глядя на паутину кружевного капота. Жюльетта снова пыталась превратить поражение в победу, и ее мужество трогало его, хотя и приносило разочарование.

Жан-Марк повернулся и медленно вышел вслед за Жюльеттой из каюты.

Ничего у нее с портретом Жан-Марка не получается, огорченно подумала Жюльетта. Ей удалось схватить лихую небрежность ветра, игравшего его темными волосами и белой рубашкой, льнущей к стройному телу. Ей удалось передать изящество его красивых пальцев на полированном дубовом штурвале, но вот его лицо… Оно оставалось замкнутым и бесстрастным – то же блестящее зеркало, насмехавшееся над ней. А ей Необходимо было увидеть его истинную натуру.

– А вы и впрямь умеете вести этот чудовищный корабль. – Жюльетта набросала угольно-черную прядь волос у виска Жан-Марка. – Я-то думала, что вы просто банкир.

– Быть банкиром вовсе не просто. Это дело требует гораздо большего мастерства, чтобы избегать жизненных мелей, чем управление «Удачей». Я ведь и вырос на кораблях. Мой отец не испытывал особых чувств к морю, но меня тянула эта бескрайняя стихия. Как только мне сравнялось семь лет, я получил от отца разрешение совершать короткие рейсы вдоль побережья от Марселя до Тулона через Ниццу. – Жан-Марк посмотрел на море поверх плеча Жюльетты. – Но мне этого было мало. Я пытался уговорить его отпустить меня в долгое путешествие, но он отказался.

– Почему?

– Обычные доводы. Отец всегда стремится сберечь своего сына. Он любил меня.

– А вы его любили?

Лицо Жан-Марка озарилось улыбкой.

– О да! Я любил его.

Перо Жюльетты замерло на бумаге. Она никогда не видела Жан-Марка таким открытым. Перо заметалось по листу в отчаянной попытке запечатлеть это выражение.

– Можно предположить, что он позволял вам делать то, что вы хотите, раз он любил вас.

– Он был мягким человеком и знал, что жизнь на море тяжела, но не понимал, почему я хотел заниматься таким варварским делом, как мореплавание. Когда мне исполнилось четырнадцать, я поступил юнгой на «Альбатрос».

– Вы сказали, что ваш отец не разрешал вам «долгого путешествия».

– Так и было. Но любовница отца Шарлотта д'Абуа договорилась с Полем Басто, капитаном «Альбатроса». Просто в один прекрасный день я взошел на корабль и отплыл из гавани.

– Неужели отец не рассердился, что вы его ослушались?

Жан-Марк не сразу ответил.

– Им управляла Шарлотта. У нее была сильная воля, и она этим пользовалась. – Он обвиняюще посмотрел на девушку. – Как и вы, Жюльетта.

Выражение открытости исчезло, но ей показалось, что она почувствовала его натуру, его подлинное "я". Перо Жюльетты запорхало по бумаге.

– И все же она дала вам то, чего вы хотели.

– Она дала мне восемнадцать месяцев на работорговом судне. – Лицо Жан-Марка стало жестким. – Я уже начинал бороться с ней, и ей надо было убрать меня со своего пути. А Басто оказался единственным капитаном, кого она смогла уговорить принять меня.

– Работорговое судно? Ваша фирма занималась работорговлей?

– Все судовладельцы грешили этим. Торговля рабами была прибыльным делом, и я об этом не думал, пока не оказался юнгой на «Альбатросе». Я слышал про работорговые суда всю свою юность, и даже мой отец принимал их как должное. – Глаза Жан-Марка холодно блеснули. – Однако на «Альбатросе» мне пришлось с этим столкнуться. В Африке мы приняли на борт пятьсот шестьдесят два раба, а высадили на Ямайке триста три человека. Надсмотрщики сковали их цепями бок о бок, некоторые даже лежали друг на друге. – Жан-Марк невидящим взглядом смотрел на горизонт. – Я пытался уговорить Басто отпустить их, но он меня не слушал. Он знал свои обязанности. Я был всего-навсего мальчишкой, а Шарлотта ясно дала ему понять, что рабы – это золото. Потеря двухсот пятидесяти девяти жизней в таком долгом рейсе была вполне допустима.