Мой возлюбленный негодяй - Джоансен Айрис. Страница 22

Его голос, негромкий, мягкий, овевал ее как теплое дыхание.

— Я хотел прикоснуться к тебе. Знаешь, почему я этого не сделал?

У нее дрожала рука. Стараясь вести твердую линию, она закончила розетку.

— Ты была околдована, — но не мной. Я хочу сам стать твоим солнцем, хочу согреть тебя, чтобы ты открылась мне навстречу. Я буду ласкать тебя нежнее, чем эти солнечные лучи, я подарю тебе наслаждение, которого ты никогда не испытывала. — Его голос изменился, в нем звучала страсть.

Марианна почувствовала, как по ее телу разливается странный жар.

— Я не тронул тебя — и теперь жалею об этом. Нельзя упускать шанса только потому, что в мечтах все бывает несколько иначе. Я должен был взять все, что ты предлагала, а остальное пришло бы потом.

Она быстро вскинула голову:

— Я ничего не предлагала!

— Разве? — Он сидел на полу под одним из окон, скрестив ноги по-турецки, чувствуя себя так же непринужденно, как в лесу или сегодня за обеденным столом. Лицо его оставалось в тени, вне круга света, отбрасываемого свечами, и ей виден был только блеск зеленых глаз, пристально глядящих на нее. — Попробуй вспомнить.

Ей не хотелось вспоминать о том, что произошло в этой комнате днем. Она старалась забыть ту минуту непонятной слабости. И она ее забудет. Но для этого ей нужно как можно реже встречаться с Джорданом.

— Я не хочу, чтобы вы снова сюда приходили. — Она заставила себя встретиться с ним взглядом. — И я хочу, чтобы эта дверь запиралась.

— Я буду приходить сюда каждый день. — Он помолчал. — И никаких замков между нами не будет.

Никогда.

— Тогда я не буду обращать на вас никакого внимания, — отчаянно проговорила она. — Вам очень скоро наскучит тут сидеть и разговаривать с самим собой.

— Мне тут не наскучит. Мне нравится на тебя смотреть. Я обещаю тебя не беспокоить. Я буду смирно сидеть, погруженный в свои мысли. — Он улыбнулся. — Я уверен, что ты не будешь возражать, если я время от времени буду ими с тобой делиться.

— Буду возражать, — яростно ответила она.

— Какая обида! Но мне все же кажется, что ты могла бы быть снисходительнее ко мне. Мы оба хотим одного и того же, только ты боишься в этом признаться.

— Я не собираюсь признаваться в том, чего не чувствую.

Она снова повернулась к столу и принялась прорисовывать бордюр. Не обращай на него внимания, приказала она себе. Его здесь нет. Важна только работа. Его здесь нет.

Он был здесь. Молчаливый. Напряженный. Непреодолимый.

Невыносимо!

Бордюр начал дрожать и расплываться у нее перед глазами

— Ради Бога, перестань плакать, — резко проговорил он. — Я этого не выношу!

У нее по щекам бежали слезы.

— Это из-за дыма от свечей. — Она поспешно вытерла глаза ладонями. — И вы не можете мне приказывать. — Она снова макнула перо в чернильницу. — Если вам это не нравится, уходите.

— Мне это не нравится. — Он вдруг оказался на коленях перед ней. Бережно взяв у нее перо, он сунул его в чернильницу. — Но я не уйду, и я не допущу, чтобы ты… — Он заставил ее опуститься на пол, а потом встряхнул за плечи. — Прекрати!

Но слезы не останавливались, а только текли все быстрее.

— Неужели вы думаете, что я хочу… — Рыдание прервало ее слова. — Я ненавижу этот замок! Он огромный и темный, и здесь слишком много народа.

— Ах, Бога ради! — Он рывком притянул ее к себе и, обхватив ладонью затылок, прижал ее лицо к своему плечу.

— Отпустите меня!

— Молчи.

— Я хочу отсюда уехать. Они… они передо мной приседают!

— Страшный грех. Я сейчас же положу этому конец.

— Вы надо мной смеетесь.

Голос его звучал хрипло:

— Поверь, я не вижу тут ничего смешного.

Она вдруг заметила, что уцепилась за него, как цеплялся за нее Алекс, просыпаясь после страшного сна. Она попробовала оттолкнуть его, но он только сильнее сжал ее в своих объятиях.

— Перестань сопротивляться. Я не причиню тебе боли.

— Нет, причините. Вы сделаете мне так же больно, как те люди — маме.

— Это будет совсем по-другому. Тебе будет хорошо. Клянусь, тебе это понравится. — Он успокаивающе гладил ее по голове, а когда ее рыдания стихли, печально добавил: — Вернее, тебе это понравилось бы.

— Мне это не понравилось бы. Из-за вас я чувствую себя странно… мне жарко… и…

— Ш-ш, нам лучше сейчас не говорить о том, как ты себя из-за меня чувствуешь. — Он достал из рукава обшитый тонким кружевом носовой платок и утер ей щеки. — И ни в коем случае нельзя говорить о том, что чувствую я.

Она сделала глубокий судорожный вдох и отстранилась от него.

— Я не буду делать того, что мне не хочется.

— Конечно, не будешь. — Он вложил ей в руки платок. — Высморкайся.

Она взглянула на тонкое полотно и покачала головой.

— Сморкайся, — приказал он. — Господи, хоть тут я настою на своем!

Марианна высморкалась и сразу же почувствовала себя лучше.

Он поднялся с колен и снова посадил ее на стул.

— Можешь поработать еще час — но не больше. — Он повернулся к двери. — И завтра поспи подольше.

Она с изумлением поняла, что он уходит.

— Я никогда не сплю долго.

— Завтра будешь. — Он оглянулся на нее. — Или я сам отнесу тебя обратно в постель.

— Я не позволю вам… — начала было она, но, встретившись с ним взглядом, замолчала.

— Не надо, — мягко сказал он. — Не начинай все сначала. Грегор объяснил мне, что я должен тщательно балансировать, но я не думаю, чтобы это мне удалось, если ты будешь все время спорить со мной. — Он открыл дверь, и свечи замигали на сквозняке. — Нам обоим придется держать себя в руках, и — видит Бог — для меня это нелегкая задача. Грегор может тебе подтвердить — сдержанностью я никогда не отличался.

Весь вид Джордана в эту минуту подтверждал его слова: напружинившееся тело, лихорадочно блестевшие глаза, нетерпеливый взмах руки. Он застыл на пороге, готовый ринуться вон из комнаты.

— Куда… куда вы идете?

— Собираюсь нанести визит одной моей знакомой даме. Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе, чем мы будем заниматься?

Марианна знала, чем он будет заниматься. Она могла ясно представить себе, как он лежит в постели с разметавшимися длинными волосами, внимательно наблюдая за тем, как…

— Нет!

— Я все равно не рассказал бы. Это было бы недопустимым нарушением правил поведения со стороны опекуна. — Закрывая за собой дверь, он бросил: — Спокойной ночи, Марианна.

Когда Джордан въехал верхом во внутренний двор замка, Грегор поджидал его, прислонившись к каменной стене конюшни.

— Не желаю слышать от тебя ни единого слова, — отрывисто произнес Джордан. Грегор игнорировал приказ:

— Она не была готова.

— Нет. — Джордан смотрел прямо перед собой невидящими глазами. — Она заплакала, черт подери!

— Ах, а из-за тебя женщины еще никогда не плакали!

— Это заставило меня почувствовать себя… Это было ужасно. — Он возмущенно посмотрел на Грегоpa. — Если бы я точно не знал, что такое невозможно, я поклялся бы, что это ты подучил ее, как себя вести.

— Зачем? Ей достаточно просто быть самой собой. Куда ты едешь?

— Ты еще спрашиваешь?

Джордан пришпорил своего жеребца и вихрем пронесся через ворота замка.

Подняв взгляд к единственному освещенному окну на башне, Грегор облегченно вздохнул.

— Опасность была очень близко, голубка, — пробормотал он. За долгие годы, проведенные рядом с Джорданом, он еще не видел в нем такой страсти к женщине. Джордан во многом научился справляться со своей необузданной натурой, но он все равно оставался сыном Аны, а их обоих всегда неотступно манило недозволенное.

Ну что же, Джордан сам принял решение избегать этого запретного плода, так что, возможно, на какое-то время Марианна в безопасности.

Остается только ждать — и наблюдать.

Первый, кого увидела Марианна, спустившись утром вниз, был Грегор. поджидавший ее в холле.