Моя голубка - Джоансен Айрис. Страница 5

Шина глубоко вздохнула, стараясь унять внутреннюю дрожь. Время настало. Дядя Донал всегда ставил «Песню о Рори» в конец программы, отчасти ради драматического эффекта, отчасти чтобы облегчить ей жизнь. Ей осталось продержаться несколько последних минут. Она выдержит. Раньше же она выдерживала!

Она тихо прошла на середину сцены и села на табурет. Никак не отреагировав на встретивший ее взрыв аплодисментов, она устроилась поудобнее и подстроила гитару. Только тогда она подняла глаза и скорбно произнесла:

— «Песня о Рори».

Этого было достаточно. Аудитория мгновенно затихла, лишь взволнованный шепот прошелестел и замер. После этого уже все внимание было устремлено на одетую в черное хрупкую фигурку на сцене с ее огромными трагическими черными глазами и низким, чуть сипловатым голосом, проникающим до самой глубины их сердец. «Песня о Рори» представляла собой повествовательную балладу, и все знали, что она была написана самой Шиной Риардон сразу после смерти ее брата. Ее никогда не записывали на пластинки, и сама редкость исполнения усиливала впечатление от нее.

Шина глубоко вздохнула, механически поглаживая пальцами струны гитары. Первая пронзительная нота, заряженная эмоциями, словно молния, прорвала темноту театра.

Когда он лежал, умирая, мой Рори,

Он спросил меня: «Почему?»

Я не могла найти ответа,

Как ни старалась, Бог тому свидетель.

Она просто будет петь эти слова, в отчаянии убеждала себя Шина. Она не будет думать. Она не будет вспоминать. Но это ей не удалось, и в конце концов она перестала сопротивляться и позволила потоку мучительных воспоминаний захлестнуть себя.

Несколько недель после похорон Рори она пребывала в состоянии полной прострации и написала эту песню лишь для того, чтобы дать выход своей боли и растерянности. Она и до этого писала песни, которые с удовольствием исполняла в кафе своего дяди в Бэлликрэй. Когда она впервые исполнила «Песню о Рори», это было как катарсис, позволивший выразить всю ее боль и отчаянный протест против удара, который сразил брата. Это не принесло ей того облегчения, к которому она стремилась, но Шина обнаружила, что песня произвела невероятный эффект на слушателей в кафе. К ней тут же обратились с предложением участвовать в концерте, и, к ее удивлению, ее дядя сразу же согласился.

— Это очень правильно, если все будут помнить, каким хорошим и смелым парнем был твой брат, Шина, — уверенно сказал он. — Пока ты поешь «Песню о Рори», они не смогут его забыть.

Под руководством дяди певческая карьера Шины продвигалась семимильными шагами, и некоторое время спустя он вынужден был продать кафе, чтобы полностью посвятить себя работе в качестве ее менеджера.

Сначала Шина получала определенное облегчение, исполняя «Песню о Рори». Но постепенно боль перестала быть такой острой, и тогда она обнаружила, что исполнение песни словно заново бередит глубокую рану, возвращая боль. После выступления Шина чувствовала себя такой же разбитой и потрясенной, как после смерти Рори.

Этот вечер не стал исключением. Когда смолкли последние звуки, по ее щекам струились тихие слезы, а черные глаза были такими же вопрошающими и одинокими, как у брошенного ребенка. Шина продолжала сидеть на табурете, и мертвая тишина вдруг сменилась громом аплодисментов. Онемевшая от боли, она медленно встала и нетвердой походкой удалилась со сцены, на глазах постарев на несколько лет.

Донал О'Ши ждал за кулисами, и она направилась прямо к нему, словно сомнамбула. Но неожиданно она перестала видеть его перед собой. Дядю грубо оттолкнули в сторону, и Шину обняли сильные стальные руки, властно сжавшие ее. Ее лицо оказалось прижато к мощной мускулистой груди, и она почувствовала смутно знакомый запах. Челлон, в смущении подумала она, с готовностью прижимаясь к его уверенному сильному телу. Но что он здесь делает?

Судя по всему, не только она задавала себе этот вопрос, потому что, помимо стука его сердца, она услышала рев возмущенных голосов. Он, видимо, не обращал никакого внимания на эти протесты, потому что его объятие не ослабело, а рукой, лежащей у нее на затылке, он начал поглаживать ее по голове с нежностью матери, успокаивающей плачущего ребенка.

Прошло не меньше двух минут, пока он наконец отпустил ее. Заглядывая ей в глаза своими янтарными глазами, он заботливо спросил:

— Ну как? Полегче?

Шина неуверенно кивнула, не желая терять это внезапное и такое редкое для нее чувство полной защищенности.

— Отлично, — коротко сказал он и, вместо того, чтобы отойти в сторону, обнял ее одной рукой и повернулся лицом к ощетинившемуся Доналу О'Ши и не менее рассерженному Шону Рейли.

О'Ши воинственно выступил вперед и властно взял Шину за локоть.

— Идем, девочка, — сказал он, хмурясь. — Ты так расстроена, что не знаешь, что делаешь.

— Не трогай ее, О'Ши! — Голос Челлона был ужасен. Шина подняла на него взгляд, пораженная происшедшей в нем переменой. Янтарно-золотистые глаза не были уже сочувствующими и ласковыми, они светились яростью дикого зверя. — Ты позволяешь ей выходить на публику и рвать свою душу на части! — яростно проговорил он. — Я готов переломать тебе все кости!

О'Ши побагровел от гнева и выругался сквозь зубы.

— Только попробуй, парень! — прорычал он. Рейли мгновенно оказался рядом и торопливо предупредил:

— Донал, ты ведь не встречал раньше мистера Челлона? Рэнда Челлона?

— Мне наплевать, кто он! — завопил О'Ши. — Он не смеет так… — Вдруг он остановился, и в его глазах отразилось недоумение. — Рэнд Челлон?

— Никто иной, — холодно ответил Челлон. — Но пусть это вас не останавливает, О'Ши.

Шина почувствовала, как ее дядя делает усилие, чтобы овладеть собой, и, в конце концов, ему это удалось. Он даже выдавил улыбку.

— Боюсь, что у нас вышло небольшое недоразумение, мистер Челлон. Вы, кажется, думаете, что моя племянница стала чем-то вроде жертвы. Но она может сама подтвердить вам, что полностью понимает необходимость некоторых неприятных ощущений в ее работе и идет на это вполне добровольно.

— Она идет на это, потому что вы так промыли ей мозги, что она имеет не больше свободной воли, чем марионетка, — мрачно сказал Челлон. — Я чуть не заболел, глядя на нее сегодня из зала. Будь я проклят, если позволю вам манипулировать ею!

— Простите, но я не совсем понимаю, как карьера моей племянницы может касаться вас, мистер Челлон, — язвительно произнес О'Ши. — Кажется, мой помощник говорил мне, что вы впервые встретились с ней только вчера. С моей стороны было бы глупо относиться без должного уважения к такой важной персоне, но я вынужден настаивать, чтобы вы воздержались от дальнейшего вмешательства в ее жизнь.

— Черта с два я воздержусь! — Челлон крепче обнял тонкую талию Шины. — Она никогда больше не пройдет через сегодняшний ад.

Глаза О'Ши сузились, а губы сжались в жесткую линию.

— Ваши победы над женщинами широко известны, мистер Челлон, но неужели вы не видите, что Шина не принадлежит к тому типу женщин, с которым вы привыкли иметь дело? Почему вы не оставите девочку в покое? Шина вполне довольна своей жизнью. Она не хочет вашей помощи и не нуждается в ней.

— А почему бы не поинтересоваться у нее самой? — вызывающе спросил Челлон. — Я понимаю, что вы не привыкли это делать, но ведь речь идет о ее жизни?

— Почему бы и нет? — О'Ши с нежной улыбкой обратился к Шине. — Шина, ну что? — Он протянул к ней руку в молчаливом приглашении.

Шина изумленно покачала головой. Они хотят, чтобы она выбирала между ними, но у нее ведь есть лишь один выбор, так? Что она знает о Челлоне, кроме того, что он обладает физической притягательностью, которую она находит неотразимой? Она даже не знает, почему он преследует ее и что ему от нее нужно.

Она сделала движение, чтобы высвободиться из его объятий, и услышала негромкий, но торжествующий смех дяди.

Челлон выругался и развернул ее лицом к себе. Его грозно сведенные брови расправились, когда он разглядел растерянное, несчастное выражение на ее заплаканном лице.