За закрытой дверью. Записки врача-венеролога - Фридланд Лев Семенович. Страница 34

— А вы знали, кто она? — спросил я, когда он окончил свой рассказ.

— Знал, она гулящая.

— Как же вы не подумали, что вы делаете? — упрекнул я его. — Ведь она вас не знает. Вы видите ее в первый раз. Вы купили ее тело. Может быть, она из нужды пошла к вам, может быть, она безработная, одинокая. Вам было сладко, а для нее это было, быть может, мучением, издевательством. Как же вы, человек хороший, как будто бы, так поступили?

Он покраснел так, что рябины исчезли.

— Совершенная правда, — сказал он, моргая глазами. — Верно, гражданин доктор. Вот он человек какой бывает! Прямо животное. Да я не один, товарищи тоже взяли, И у всех такие хорошие, пригожие были барышни, видные из себя.

Он выполнял все предписания. Курс лечения заканчивался. Одновременно заканчивалось и пребывание баржи в городе. Наконец, я отпустил его. Он был вполне здоров.

Ранней осенью я увидел его снова. Он уже никому не уступил очереди и вошел ко мне, как старый знакомый, Улыбка сохранилась у него на лице прежняя.

История повторилась. Совпадение обстоятельств было поразительное. Фон событий — опять пивная. Опять неотразимый соблазн женщин города. Даже факт заражения не ослаблял его восхищения перед объектом мимолетной любви. Она оставалась для него глубоко волнующим даром существования.

— Это уже совсем нехорошо, — сказал я ему, производя какую-то манипуляцию. — Как же вы не думаете о своем здоровье? Вы просто неисправимы.

Он заморгал своими светлыми ресницами.

— Так точно, гражданин врач, совсем это нехорошее дело получается. Знаете, жизнь наша темная, тяжелая. Какая у нас жизнь! Мерзнешь на барже, работаешь, как скотина. Зиму тоже работаешь на ремонте, в доках. В деревне тоже работы вдоволь. Темнота, никуда к вечеру с полатей не подашься. Вот, хотя бы взять, к примеру, город. Приедешь, пойдешь спервоначалу в клуб водников. Висят портреты, разные картинки про международный буржуазиат, про капитализм. Книжки лежать. Свету много, а скучно. Музыки нету. Пива не дают. А душа требует. Ну, и ослабнешь духом, значит, идешь туда, где музыка.

Уже наступили первые морозы, когда мы снова расстались.

— Ну что, опять придете? — спросил я на прощанье.

— Совершенно верно, не надо бы приходить, — сказал он, осклабившись. — Будет, теперь зарок дам. Только выстоять бы, — добавил он с оттенком сомненья. — Очень уж барышни тут замечательные.

Была зима. Снег плотно жался к земле, дома заиндевели. Каждый день люди в тулупах кололи лед на тротуарах и чистили улицы.

Затем пришла весна, робкая, неуверенная. Шли дожди. Моросило. Потом налетел теплый ветер. Черные, с влажным блеском стволов, деревья гнулись и шелестели ветками. В просветах облаков небо иногда сверкало чудесной синью. Порою дни бывали совсем жаркие. Тогда улица сразу наполнялись людьми, бегущими во все стороны.

Каналы вздували ледяную кору. Вскоре у гранита зарябила вода, а потом пошли гурьбой полыньи. Невидимый пар подымался к небу. Последние кучки снега становились грязными, ноздреватыми.

Забор против моего окна стал лохматым и влажным, а земля — черной.

Возвращаясь домой, я видел на Фонтанке, неподалеку от Аничкова моста, ярко-желтые горшки и кувшины в нишах набережной. Среди грязи они восхищали глаз свежестью своих красок. А около неподвижно дремали лодки.

И вот, он снова пришел ко мне. Его лицо было глупо и сконфуженно, и он улыбался виновато.

Опять я услышал ту же историю. Опят героиней была в ней женщина улицы. Опять лечил его. И опять мы расстались, — совсем недавно.

Все это напоминало мне в конце концов средневекового короля Сигизмунда. Шкипер рассказывал о себе, а передо мной встал этот «коронованный поклонник красивых женщин в переулке», как величала его хроника тех времен. В каждом городе этот помазанник Божий, император-повеса, прежде всего отыскивал дом терпимости. Это был всегда его первый акт государственной мудрости при посещении верноподданнических центров.

Сигизмунд вовсе не был уникумом. Карл Смелый, например, был тоже любителем аналогичных приключений.

Франциск IV, король австрийский, послал однажды знатное посольство в Португалию за своей невестой. Выполнение поручения требовало награды и высочайшего внимания. Император был заботлив. К услугам посольства в пути и на месте все было предоставлено безвозмездно, в том числе и женщины.

Нередко в честь коронованных особ, удостаивавших посещением тот или иной город, магистрат устраивал банкеты в… публичных домах. Предварительно именитым гражданам рассылались особые приглашения, нечто вроде почетных билетов.

В музее города Варцбурга сохранился счет публичного дома, который когда-то оплатил магистрат. Дело в том, что в Иванов день городской голова, со всем штатом служащих магистрата, принял — совершенно официально — деятельное участие в торжественном обеде с музыкой, устроенном в самом шикарном публичном доме города.

Кстати: деталь. Только пример куртизанок заставил порядочных женщин умываться. Так утверждает писатель XVI века Вомье.

Это не говорит нисколько в пользу положения, которое жрицы или жертвы любви занимали среди тогдашнего общества. Оно было очень неважно. Во всяком случае, и позорно и довольно изолированно.

Одно можно сказать без ошибки. В смысле размаха и широты проституции средние века стояли на первом месте. Хотя, в конце концов, ни один век им не уступает особенно.

Я не понимаю, почему те, кто ведут антирелигиозную пропаганду, мало пользуются материалом, который дает история нравов. Это ведь неисчерпаемый арсенал оружия против Бога. Стоит только посмотреть на приближенных Господа, на тех, кого он выбрал в посредники между собою и людьми, чтобы его самого признать достойным изгнания.

Когда какой-нибудь почтенный гражданин открывал публичный дом, от него требовали подписку о недопущении духовных лиц.

Знаменитый Констанцский собор занимался выработкой основ веры и организации церкви. Этот собор был выдающимся событием в истории религиозной мысли и обряда. На него съехалось несколько тысяч священнослужителей. Присутствовали и женщины. Клингебаргская хроника замечает по этому поводу: «Трудно определить, съезд ли это духовных лиц или блудниц». Ибо «там собралось 1440 явных и неизвестное число тайных проституток».

Базельский собор — не менее известный, — превзошел, однако, Констанцский. Историк прирейнской городской культуры Боог определил число «распутных женщин», собравшихся на этот съезд, в 1800 душ.

Эти цифры могут показаться некрупными. Тем не менее, они поражали современников. И если бы вы знали численность населения тогдашних городов, вы тоже были бы потрясены. Достаточно сказать, что Лондон имел всего 35 тысяч жителей. А такие крупные центры того времени, как Дрезден или Майнц, насчитывали около 5 тысяч жителей. Не больше.

Крестовые походы вызвали перемещение в Европе очагов проституции. Людовик Святой, который еще раньше издал эдикт о запрещении проституции, нашел однажды рядом со своей палаткой палатку с продажными женщинами.

Палестинское храмовое начальство запрещало верующему мужчине следовать в процессии за верующей женщиной. Ибо, — рассказывает историк, — церковь со св. гробом в Иерусалиме иногда осквернялась унижением ее до публичного дома.

Мекка имела славу аналогичную. Исследователь жизни и обычаев магометан лишь несколько застенчив в выражениях. Он пишет: «По вечерам в слабо освещенных галереях заключались договоры, не имевшие, собственно, прямого отношения к паломничеству». Другой наблюдатель смелее: он сравнивает Каабу с храмом Астарты.

В Испании и теперь еще есть особая категория уличных женщин, которых называют: «бегающие к монахам».

Во Франции народ называет публичные заведения аббатствами.

Когда в средние века в немецкую деревню приезжал новый священник, крестьяне отказывались принимать его, если он не привозил с собой любовницы. Иначе им нельзя было быть спокойными за своих жен и детей.