Врачебные тайны дома Романовых - Нахапетов Борис Александрович. Страница 21

Второй: «Протокол составлен не соответственно научным требованиям, так что причину смерти установить нельзя… при брюшном тифе должны были быть изменения в кишечнике и увеличение селезёнки, при малярии же — резкое увеличение последней, равно как исхудание в том и другом случае, а тут везде жир… Принимая во внимание сомнительные признаки сифилиса (рубцы на ногах, сращение оболочки мозга с черепом, описание вскрытия грудной полости, большая величина печени), можно думать, не от него ли умер покойный».

Третий: «Данные, сообщаемые в протоколе, слишком не достаточны, чтобы определить причину смерти. На основании описания органов можно только с уверенностью сказать, что смерть произошла не от брюшного тифа и не от малярии. Данные же, приводимые относительно полости черепа и мозга, также слишком незначительны и не полны, чтобы усмотреть в них причину смерти».

Четвёртый: «Причина смерти — кровоизлияние в мозг вследствие склероза сосудов мозга на почве луэса — сращения мозговых оболочек с черепом и прочее. Из протокола вскрытия никак нельзя допустить смерть от тифа или малярии».

«Таким образом, — резюмирует Барятинский, — протокол вскрытия, который, по мнению историков, придерживающихся официальной версии о таганрогской драме, является одним из неоспоримых подтверждений этой версии, в действительности коренным образом подрывает доверие к ней». Да, доверия к состряпанному «спокойным и сдержанным» Виллие протоколу никакого. «Доклад о вскрытии, — отмечал Грюнвальд, — был составлен очень плохо». Какое там плохо! Это вообще филькина грамота, согласно которой русский царь мог скончаться от сифилиса. (Трое из четырёх врачей указали на эту причину, один из них, а именно доктор Манасеин, был ведущим сифилидологом России.) Симптомы более чем впечатляющи: сращение мозговых оболочек, рубцы на голенях и изменения в печени. С этим можно поздравить как самого шотландца, так и историков, спокойно проходящих мимо грубой подделки убийц Александра. Мудрено ли, что доктор Тарасов отказался подписывать этот лжепротокол (если он, конечно, его видел).

«Смертельная болезнь не только не названа четырьмя докторами, делавшими анализ по просьбе князя Барятинского, но и самим Виллие и К°. Зато трое из четырёх (опять 75%, как и в случае с сифилисом) указали на невозможность смерти от брюшного тифа или малярии, а четвёртый врач почему-то уклонился от прямого вопроса Барятинского о тифе и малярии. И если бы он не отнёсся к просьбе формально, то мы, может быть, имели бы стопроцентное отрицание диагноза, за который цеплялись и цепляются до сих пор Виллие, подручные и их последователи-лакировщики событий 19 ноября 1825 г. Его спасительное (якобы!) слово „горячка“, за которое они прячутся, вбирающее в себя и лихорадку, и малярию (с возможным переходом в брюшной тиф), здесь всего лишь бутафория, наивная ложь для легковерных — ложь, на которую тем не менее (как это почти всегда, к сожалению, бывает) попадаются многие» (с. 65–86).

Н.Г. Богданов подвергает сомнению достоверность заключения специалистов о возможности сифилитического поражения, основываясь на принципе: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда». Он считает, что сифилис — «это та болезнь, которая была исключена для императора» (с. 86).

Как утверждает Н.Г. Богданов, бальзамирование удалось (как и отмечал Тарасов), и труп «благополучно» «дождался» погребения почти через четыре месяца (похороны состоялись 13 марта 1826 г.), «перенеся», к тому же, долгий путь в 2000 вёрст. В «Воспоминаниях» Тарасова, сопровождавшего гроб с телом, сказано, что ему (доктору) в пути следования пришлось пять раз вскрывать гроб и осматривать сохранность тела (главным образом лица), и ни разу он не отметил какой-нибудь порчи или чего такого, что послужило бы причиной не показывать останки государя в Петербурге родственникам. По свидетельству же начальника кортежа генерал-адъютанта графа Орлова-Денисова гроб вскрывался всего три раза, причём последний раз, в 100 верстах от Петербурга, эту операцию проделал «сам» Виллие. «Раскрыв его (тело Александра. — Б.Н.) до мундира, — писал лейб-медик Николаю, — я не нашёл ни малейшего признака химического разложения, обнаруживающегося обыкновенно выделениями сернисто-водородного газа, обладающего весьма едким запахом, мускулы крепки и тверды и сохраняют свою первоначальную форму и объём. Поэтому я смело утверждаю, что тело находится в совершенной сохранности, и мы обязаны этим удовлетворительным результатом точному соблюдению во время пути необходимых мер предосторожности. Поэтому я не буду принимать никаких дальнейших мер до прибытия в Царское Село». В Царском Селе, на вопрос «можно ли открыть гроб и может ли императорская фамилия проститься с покойным?» Тарасов ответил утвердительно, сказав, «что тело в совершенном порядке и целости, так что гроб мог бы быть открыт даже для всех». Перед началом церемонии доктор «обтёр лицо» покойного и констатировал, что «тело (лицо. — Б.Н.) представлялось совершенно целым и не было ни малейшего признака порчи» (с. 88).

Однако высказываются и иные мнения о диагнозе болезни Александра I. Так, Ю.А. Молин приводит суждение президента ассоциации патологоанатомов Петербурга профессора В.Л. Белянина о том, что «император в ходе своей поездки заболел острой инфекционной болезнью с септическим вариантом течения, на что указывают наличие лихорадки с обильным периодическим потоотделением, помрачением сознания, а также приступообразность симптоматики. Учитывая периодически возникающий понос, можно предположить, что имела место острая кишечная инфекция паратифозной группы, или сальмонеллёз, протекавший в брюшнотифозной форме».

Противоречивость этих, разделяемых более чем полувековыми временными интервалами врачебных заключений отнюдь не свидетельствовала о различиях в уровне квалификации врачей, а являлась закономерным результатом объективного процесса всё более глубокого проникновения в сущность заболеваний, в том числе — и вновь описанных, что естественным образом отражалось и на диагностических формулировках.

Что же касается слухов о возможной подмене трупа Александра I, то, по нашему мнению, произвести эту «операцию» было невозможно из-за присутствия при вскрытии большого числа людей различного социального статуса.

Некоторые историки пытаются связать воедино решение Александра I ехать в Таганрог с некими странностями в его поведении во время болезни. Например, А.Т. Болотов, автор известных мемуаров, писал:

«Содержится много удивительного и замечательного и в самом неожиданном намерении императрицы Елизаветы Алексеевны и самого государя ехать в Таганрог… и там подвергаться явной опасности от простуды, и ненатуральное почти нехотение надеть на себя шинель, и несговорчивость употреблять предохранительные врачебные способы, и нехотение совершенно лечиться».

Современный историк А.Н. Сахаров склонен видеть в нежелании Александра I лечиться влияние полученных им известий о наличии заговора, который охватил многие армейские части. Он пишет: «Будучи уже тяжело больным, Александр постоянно возвращается к этим сведениям. Они тревожат его, буквально преследуют. Некоторые историки справедливо (?) полагали, что общее ухудшение состояния здоровья Александра после 8 ноября как раз и было вызвано последними сообщениями о действиях тайных обществ, главной целью которых стало его физическое устранение. Император стал чрезвычайно подозрителен, опасался отравления. Когда его личный врач Виллие предлагал ему лекарства, Александр отказывался их принимать, ссылаясь на то, что главная причина его недомогания — это расстройство нервов». «В настоящее время есть много причин тому и более, нежели когда-либо», — сказал он врачу. А сам Виллие записал в дневнике: «Уже с 8 ноября я замечаю, что занимает и смущает его ум что-то другое, чем мысль о выздоровлении». И, будучи уже в бреду, Александр I твердил: «Чудовища! Неблагодарные».

Медицинской науке и практике хорошо известны факты влияния психических процессов на течение различных заболеваний. Но и заболевания внутренних органов нередко сопровождаются выраженными нервно-психическими нарушениями. Поэтому нет ничего странного в том, что у императора могли, помимо чисто психологических, быть и болезненные причины, обусловливающие появление «странностей» в поведении.