Фронтовое милосердие - Смирнов Ефим Иванович. Страница 2

Вспоминается, как Владимир Иванович выступал с докладом о первой годовщине со дня создания корпуса. Корпус, как следовало из доклада, сформирован для развития тактического успеха в оперативный. Войдя в прорыв, он в состоянии предупредить занятие тылового рубежа не только отходящими войсками противника, но и его резервами, которые, не ожидая встретить сильного противника, окажутся застигнутыми врасплох и не в состоянии будут организованно сопротивляться. А внезапность, быстрота и решительность действий обеспечивают победу. Но для этого, продолжал Подшивалов, нужно обладать искусством вождения танковых соединений, которое должно основываться, с одной стороны, на большой проходимости, высокой подвижности, маневренности и огневой мощи танков, с другой — на умении выбрать важнейшие объекты разгрома и уничтожения, потеря которых подрывает оборону противника. Ввязываться частям и соединениям корпуса в бой для решения частных тактических задач недопустимо, за исключением тех случаев, когда объект хотя и не предусмотрен планом, но разгром его важен для решения главной задачи корпуса. «Мы этим искусством, — заключил докладчик, — пока что не владеем, но должны и будем владеть. Однако время не терпит, попусту его терять нельзя».

Я проникся к комбригу уважением, видел в нем человека, во многом не похожего на других людей, уравновешенных, спокойных, но не принимавших близко к сердцу ни человеческих радостей, ни их горестей. Нет, они не безразличны к окружающему, не эгоистичны. Ведь вопросы личных благополучия и успехов небезразличны многим людям. Суть в том, насколько они выражены и как отражаются на отношении к делу.

Не допустить ошибки в оценке человека, его деловых качеств, в частности умения взвешивать все «за» и «против», не так-то легко и просто. В военном и военно-медицинском деле эти качества имеют особое значение. Командиру и медицинскому начальнику вверяется жизнь людей, первому — здоровых, второму — пораженных в боях. Иногда здесь приходится рисковать во имя дела, подвергать свою жизнь опасности. Узнать, кто на это способен, очень трудно, потому часто человеческие и деловые качества не всегда бывают открыты для окружающих.

В одной из наших бесед В. И. Подшивалов сказал мне, что я, мол, проявляю интерес к танкам, их боевым свойствам, но не поделился до сих пор с ним знаниями о приемах и методах медицинского обеспечения танковых войск, полученными в бригаде имени К. Б. Калиновского.

— Видите ли, товарищ комбриг, — ответил я на его упрек, — знания, полученные мной, увы, не отличаются исчерпывающей полнотой и ограничиваются двумя сугубо специфическими и узкими вопросами: как вытаскивать раненого танкиста из подбитой машины и эвакуировать раненых из танковых частей и соединений, действующих в тылу противника, в отрыве от пехоты. Начальник медицинской службы бригады, главный наш наставник, добросовестно раскрывал нам эту нехитрую премудрость, но военно-медицинских теоретиков, которые смогли бы поделиться мыслями о том, какой переворот произведут танки и авиация в природе общевойскового боя и операциях, а следовательно, и в их медицинском обеспечении, там не было.

В ответ на это В. И. Подшивалов заметил, что в военном деле опережающее развитие имеют теория и практика поражения людей и только потом начинается изучение вопросов их предупреждения, в особенности множественных, а также смертельных исходов у искалеченных. С такой точкой зрения его я согласился лишь отчасти и напомнил ему из «Войны и мира» Л. Н. Толстого гневное письмо князя Багратиона Аракчееву, вызванное нежеланием Барклая удерживать Смоленск. В этом письме красной нитью проходит мысль, что Наполеон находился в мешке, что он потерял бы половину своей армии и не взял бы Смоленска. Потеря 4000 солдат и офицеров не может служить оправданием отказу биться за Смоленск. Говоря о потерях, Багратион писал: «…хотя бы и десять, как быть? Война! Но зато неприятель потерял бездну…» Нужно подчеркнуть, что автор романа не случайно вставил эти последние слова в текст письма Багратиона. Потери-то были в три раза больше, около 12000 человек, из них больше половины раненых и контуженых. Я не случайно говорю об Отечественной войне 1812 года. Средства вооруженной борьбы в ней по тем временам не представляли собой чего-либо качественно нового. Потери же, понесенные войсками Багратиона, оборонявшими Смоленск 16 и 17 августа, свидетельствовали о сложности военно-медицинского дела. За 35 часов оборонительного боя потери ранеными составили более 6000 из 15000 сражавшихся и были слишком велики. Их легко назвать, но очень трудно оказать раненым первую врачебную помощь, организовать их лечение. Сколько нужно было иметь подвод, чтобы вывезти раненых из Смоленска? 1500, если на каждую поместить по 4 человека! А сколько нужно было иметь временных военных госпиталей, чтобы оказать людям хирургическую и терапевтическую помощь? 30, если в каждом из них по 200 мест!

Это не хитрая, но и не такая уж простая арифметика. Зная ее, еще нельзя сказать, возможно ли вывезти всех раненых из Смоленска, имея в армии 1500 подвод и 30 двухсоткоечных временных госпиталей. Армия около двух месяцев отступала и. соединившись с 1-й армией в Смоленске, собиралась сражаться за город. Для ее командующего приказание на отход из Смоленска в ночь на 18 августа было не по душе. Багратион готовился дать бой неприятелю. А это уже имело непосредственное влияние на медицинское обеспечение. Ни полевой генерал-штаб-доктор армии, ни директор госпиталей, подчинявшиеся дежурному генералу при начальнике штаба армии, не имели оснований вести эвакуацию раненых во что бы то ни стало, не теряя ни одной минуты. Они не боялись риска, что могут оставить раненых на милость врага. За их спиной стоял командующий со своим штабом. Это значит, что отделить чисто военное дело от военно-медицинского в условиях боевых действий войск очень и очень трудно. Но это еще не все, что не позволяет отделить чисто военные дела от военно-медицинских. Напомнил и то место в романе «Война и мир», где Пьер Безухов, следуя утром 25 августа из Можайска в действующую армию, встретил знакомого доктора, одного из руководящих медиков действующей армии. Между ними произошел разговор. Я не мог тогда передать его В. И. Подшивалову дословно, но за суть его ручался. Пьера Безухова интересовало, где находилась позиция наших войск. Доктор ответил, что это не по его части. Вот каким было понятие военно-медицинского деятеля о военной медицине! Это ведь не что иное, как невежество. И это не художественный вымысел автора романа. Сославшись на свою некомпетентность в отношении позиций войск, доктор, однако, сказал Пьеру, что он их может увидеть с кургана у деревни Тутариново. На просьбу Пьера проводить его туда доктор ответил, что спешит к корпусному командиру, и тут же излил свою горечь по поводу того, что завтра, мол, сражение, ожидается 20 тысяч раненых и контуженых, а у них носилок, койко-мест, фельдшеров, лекарей не хватит и на 6 тысяч человек.

Цифры, приведенные в романе, основаны на документальных данных и как нельзя лучше свидетельствуют об организационной сложности военно-медицинского дела и о трудностях подготовки медицинского обеспечения боевых действий войск, даже если к ним готовилось и военное, и медицинское руководство. Я имею в виду не только гуманную сторону вопроса. Вовремя принять и во всех отношениях хорошо обслужить пострадавших солдат и офицеров само по себе слишком важно. Но, как показал опыт первой мировой войны, в русской армии раненые исчислялись миллионами. Были их миллионы и в немецкой, и во французской армиях. Первая мировая по организации медицинского обеспечения резко отличалась от войн мануфактурного периода. Важнейшей ее особенностью было сохранение людских ресурсов для пополнения действующих армий за счет восстановления боеспособности у пораженных в боях и больных.

Я напомнил тогда комбригу о потерях в русской армии периода первой мировой войны и о том, что учет их был далеко не точен. Общие потери без больных составили более 8 миллионов человек, если учесть и действовавший Кавказский фронт. Из них более 4 миллионов приходилось на раненых, контуженых, обожженных и отравленных боевыми химическими веществами. К числу безвозвратных потерь относятся и 200 тысяч человек, пропавших без вести, поскольку в своем абсолютном большинстве это, надо полагать, были тяжелораненые, которых не нашли санитары-носильщики.