Золотая валькирия - Джоансен Айрис. Страница 29

– Ты забыл кое о чем упомянуть, – пробормотала она. – Эта картина, которая у нас получилась… Я представляла ее несколько иначе. Ты ничего не сказал об алом цвете радости, которую испытываешь, когда даришь кому-то наслаждение, и об этом лавандово-лиловом блаженстве усталости…

Его губы легко скользнули по виску Хани.

– Я сам открыл для себя немало новых цветов и оттенков, – шепотом ответил Ланс, нежно проводя рукой по ее волосам. – И я даже не представлял себе, что такое чудо может существовать! Ты, оказывается, тоже талантливый художник, Хани Уинстон… – Его рука на мгновение замерла, прервав свое ласковое, осторожное движение. – Ты знаешь, ты меня просто потрясла… – добавил он странно изменившимся голосом.

– Я знаю, – ответила Хани. – Моя подруга Нэнси уверяет, что я – последняя на этой Земле двадцатичетырехлетняя девственница. Была… Я ничего не сказала тебе, потому что боялась, что это тебя оттолкнет. – Она слегка приподняла голову и тревожно поглядела ему в лицо. – Я не слишком тебя разочаровала?

Ланс наклонился и поцеловал ее с такой нежностью и лаской, что от прилива ответной нежности у Хани перехватило дыхание.

– Ты была неподражаема, Медок! – ответил он, и его голос как-то подозрительно дрогнул. – Я еще никогда не испытывал ничего подобного. Мне казалось, будто ты любишь меня всем существом, каждой частичкой твоего совершенного тела… Это было так прекрасно, что я просто не мог поверить своему счастью!

– Ну, раз так, то обо мне и говорить нечего, – Хани озорно сверкнула глазами. – Не каждой женщине выпадает такая удача – ведь я начала постигать тайны секса под руководством самого Неистового Ланса! Я уверена, что обычно ты не тратишь свое время и силы на таких неотесанных девиц, как я.

Ланс недовольно нахмурился.

– Это не смешно, – коротко сказал он. – Я же уже сказал, что каждый из нас получил новые ощущения, но эти ощущения были разными. А теперь – молчи и иди сюда.

Принц заставил Хани снова положить голову себе на плечо и крепко обнял ее обеими руками.

– Разве я не говорил тебе, что мне не нравится, когда меня называют Неистовым Лансом? – спросил он.

– Кажется, нет, – откликнулась Хани и прижалась к нему всем телом. – А я? Я говорила тебе, что ненавижу свое собственное имя?

– Что-то такое ты пролепетала, – небрежно отозвался Ланс, накручивая на палец ее длинный белокурый локон. – Но мне нравится твое имя. Медок. Каждый раз, когда я произношу его вслух, оно звучит, словно любовная клятва, словно обещание неземного блаженства. Сладкий Медок… – Его губы прижались к ее опущенным векам, потом опустились вниз, к уху. – Мягкий Медок…

Он несильно укусил ее за мочку уха, потом его язык проник в ушную раковину и заскользил по изгибам ее лабиринтов.

– Жаркий Медок… – Он выпустил ее ухо и приник к губам, со вновь вспыхнувшей страстью вторгаясь в их влажную и теплую пещеру. – Я хочу нарисовать еще одно полотно в багровых тонах…

Хани удивленно приоткрыла глаза.

– Так скоро?

Ланс негромко засмеялся.

– Тебя это удивляет? – спросил он. – Разве ты не видела, сколько холстов стоит у меня в студии? Я довольно плодовитый художник… – Он накрыл ладонью правую грудь Хани и коснулся большим пальцем соска, отчего по ее телу снова пробежала дрожь. – Кроме того, ты служишь для меня неисчерпаемым источником вдохновения!

Его губы поползли по ее груди, оставляя за собой влажный след; язык коснулся напряженного соска, и Хани почувствовала, что в ней снова проснулось желание.

– Ты очень красива, Медок, – шепнул Ланс. – Я хочу по-настоящему нарисовать тебя – нарисовать на холсте, такой, какая ты сейчас. Ты будешь мне позировать?

Хани ответила не сразу. Ей вспомнились слова Алекса о том, что принц не любит рисовать близких ему людей. Очевидно, она в эту категорию не попадала… Ну что ж, ничего удивительного в этом нет, она была бы круглой идиоткой, если бы позволила себе надеяться на большее. Ланс ведь даже ни разу не намекнул, что их отношения могут иметь хоть сколько-нибудь длительную перспективу. Так что для нее самым разумным будет удовлетвориться тем, что он посчитает нужным ей дать…

– Почему бы нет? – ответила Хани как можно небрежнее. – Я, во всяком случае, могу не беспокоиться, что прославлюсь: твое собрание картин было и останется недоступным для широкой публики.

Принц попытался что-то сказать, но Хани поспешно прижала пальцы к его губам.

– Я буду тебе позировать при одном условии, – добавила она.

Ланс поцеловал ее пальцы, потом ладонь; его губы явно готовы были продолжить свое сладостное путешествие.

– И что это за условие? – пробормотал он. Хани протянула руки и прижала к своей груди его огненно-рыжую, взлохмаченную голову.

– Я чувствую, что во мне тоже проснулась страсть к художественному творчеству! – заявила она. – Мне хочется нарисовать свою собственную картину. Ты научишь меня?

– О да, конечно, Медок! – воскликнул Ланс и, сверкнув глазами, несильно потянул ее за набухший, торчащий вверх сосок. – Но сначала нужно подготовить холст…

И "урок живописи" продолжался.

Когда Хани наконец проснулась, солнце уже начинало склоняться к вечеру, и его косые лучи, врывающиеся в окно спальни, несколько скрадывали аскетизм обстановки.

Откинув в сторону одеяло, Хани с наслаждением потянулась, но Ланса рядом с ней уже не было, и это заставило ее почувствовать легкое разочарование. Впрочем, она попыталась не думать об этом. Скорее всего принц вернулся в студию, а Хани твердо решила больше не ревновать его к живописи – этой восхитительной любовнице, которая, судя по всему, полностью и безраздельно владела всеми его помыслами и мечтами. Правда, исполнить это решение оказалось гораздо труднее, чем принять. И Хани в качестве компромисса пообещала себе, что постарается стать достойной соперницей для всех остальных претенденток на место в сердце Ланса.

Соскочив с кровати, она быстро приняла душ и вымыла голову, упрекая себя за то, что не догадалась привезти с собой фен. Ее волосы всегда требовали тщательного ухода, а при здешнем соленом воздухе их следовало мыть вдвое чаще обычного. Хани оставалось только надеяться на жаркое солнце, способное за считанные часы высушить ее гриву.

Надев короткие, цвета морской волны шорты и бледно-голубую рубашку, Хани завязала ее полы под самой грудью и выбежала из коттеджа. Туфлями она пренебрегла: коттедж стоял прямо на пляже, а песок на острове был таким мелким и чистым, что ступать по нему босыми ногами было удивительно приятно. В это время суток здесь уже начинался прилив, и когда Хани шла вдоль берега, набегавшие на песок пляжа теплые волны ласково хватали ее за лодыжки. Время от времени Хани останавливалась, встряхивала головой или, поднимая руки, пропускала волосы сквозь пальцы, чтобы теплый бриз скорее просушил бледно-золотые пряди.

Когда солнце уже совсем склонилось к горизонту, Хани невольно остановилась на берегу, залюбовавшись игрой оранжево-красного света, который, словно в зеркале, отражался в безмятежно-спокойной поверхности тропического моря. Казалось, далекий горизонт объят пламенем пожара, полыхающего во всю мочь и разгоняющего сгущающиеся вокруг фиолетово-лиловые сумерки.

– Какая впечатляющая картина! – неожиданно раздался у нее за спиной голос Ланса. – Но мне гораздо больше нравятся полотна, которые мы с тобой рисуем вместе.

Хани быстро повернулась к нему, и на лице ее появилась чуть смущенная улыбка.

– Мне тоже, – сказала она. – Во всяком случае, мы используем еще более яркие краски.

Кожа Ланса, на которую падал розовый отсвет заката, приобрела теплый золотистый оттенок, рыжие волосы горели, словно огонь, а глаза из голубых сделались сапфирово-лиловыми. Хани заметила, что он тоже босиком, а белая сорочка, незастегнутая и не заправленная в джинсы, свободно развевается на ветерке.

– Я думала, ты вернулся в студию, – заметила Хани. Принц покачал головой, и его лицо внезапно помрачнело.