Музыка и медицина. На примере немецкой романтики - Ноймайр Антон. Страница 32
Это опасение не оправдалось, и ничто не помешало ему после возвращения во Франкфурт 9 сентября обручиться с Сесиль Жанрено. Его жизнь «снова обрела веселые, светлые краски», и в этом счастливом настроении он возвратился в Лейпциг и с энтузиазмом приступил к работе. С неутомимой энергией он популяризировал Баха и Генделя и больше знакомил публику с Бетховеном. Рождество он провел вместе со своей невестой так хорошо, «как никогда не праздновал и, по-видимому, не буду». 28 марта 1837 года состоялась свадьба, на которой, впрочем, не присутствовали его близкие. Для Фанни Сесиль, с правильными чертами ее овального лица, была красивой молодой женщиной с приятным характером и очаровательными манерами, но она была недостаточно умна для Феликса, на что он не обращал ни малейшего внимания, так как высокообразованные женщины были ему отвратительны. Она также не очень понимала музыку. Многое говорит за то, что она в последующие годы способствовала укреплению его обычной жизни. Как жена она была хорошей любовницей, супругой и сестрой одновременно, которая смогла вернуть ему счастье юных лет. Она родила ему пятерых детей. Гармоничная семейная жизнь окрылила его на воплощение новых композиторских замыслов, среди которых в первую очередь можно назвать струнные квартеты. В общем и целом с начала супружеской жизни его композиционный стиль стал ровным и приятным. Жизнь в качестве отца семейства сделала его более счастливым, чем жизнь музыкальная. Как композитора от посредственности его удерживала высокая техничность, а также правильное понимание хорошего вкуса. Примером может служить концерт для фортепьяно в d-Moll op. 40, с которого началась его так называемая «обывательская жизнь».
ПЕРВЫЕ ПРИЗНАКИ БОЛЕЗНИ
Уже после возвращения из свадебного путешествия в апреле он принял руководство фестивалем в Бирмингеме, который состоялся в сентябре, взвалив на себя тем самым огромную нагрузку. Наступивший сразу же после фестиваля концертный сезон в Лейпциге дал дополнительную нагрузку, о чем мы читаем в его письме к брату. В нем он жаловался на растущее внутреннее беспокойство и выразил желание освободиться от всех обязанностей и посвятить себя композиторской деятельности. Поэтому не удивительно, что у него все чаще стали появляться головные боли, иногда наблюдались нарушения зрения и слуха. Предрасположенный к простудным заболеваниям, он еще раньше часто жаловался на боли в ушах, у него «закладывало уши», состояние, которое часто бывает при катарах евстахиевой трубы. Упоминание об этом мы находим в письме Клингеману от января 1835 года, которому он так описывал свое состояние: «Здесь все здоровы и бодры, за исключением меня самого, так как у меня в течение 14 дней немного, а шесть дней сильно болят уши, и что меня больше беспокоит и расстраивает, это такие мелочи. Мое левое ухо как будто заткнуто, и я слышу оркестр очень приглушенно. А так как дирижировать мучительно, то я не могу отделаться от мысли, что я буду делать, если оглохну, отчего мой врач смеется надо мной и говорит, что это скрытый насморк». В самом деле, в таких случаях речь идет о преходящих явлениях «заложенных ушей», которые происходят из-за воспаления среднего уха от простуды. Казалось, Феликс очень испугался, имея в виду судьбу Бетховена. Так, на одной репетиции во время Нижнерейнского фестиваля в 1839 году он, якобы охваченный паникой, вскочил из-за рояля и воскликнул: «Я глохну!» Только вызванный врач смог успокоить его.
Большой заслугой Мендельсона является первое исполнение 21 марта 1839 года большой симфонии C-Dur Шуберта, которую Роберт Шуман нашел у брата Шуберта Фердинанда среди многих других рукописей и привез в Лейпциг. Восторженный прием этого произведения показывает его прекрасную интерпретацию, и публика с благодарностью приняла «божественные длинноты» этой прекрасной симфонии. Наряду с деятельностью дирижера, которая принесла лейпцигскому Гевандхаузу мировую славу, он занимался целым рядом других дел, из которых особое значение имело основание знаменитой Лейпцигской консерватории.
В сентябре 1840 года Мендельсон снова должен был дирижировать на музыкальном фестивале в Бирмингеме, а между тем состояние его здоровья начло ухудшаться, и его врач был очень этим обеспокоен. Уже 17 июня 1840 года Мендельсон писал супруге Мошелеса: «С некоторых пор от бесконечного дирижирования я чувствую себя… таким уставшим и обессиленным, что врач советует мне взять отпуск на несколько месяцев». То же говорится в письме к Клингеману: «Мое здоровье в последние месяцы не очень хорошее, я чувствую себя больным и усталым, и врач решительно отговаривает меня от поездки в Англию». По собственному желанию и настоянию врача он решил вместе с женой провести несколько недель в Бингене на Рейне. Как отличный пловец он не упустил возможности поплавать в Рейне, но однажды произошел опасный для жизни случай. Когда он плыл по середине реки, то вдруг потерял сознание, и если бы его не вытащил перевозчик, он бы утонул. Обморок, во время которого появились судороги, продолжался несколько часов, и когда он пришел в себя, то чувствовал себя слабым и обессиленным; у него начались сильные головные боли, которые прекратились только через две недели. Он сам описал это опасное событие своему другу Клингеману так: «Ты узнал от Новелло неприятность, которая постигла меня не ко времени. Твое чудесное письмо пришло в один из самых плохих дней моих страданий, и мне стало легче, чем от лекарства; Сесиль мне его читала, так как я сам не мог его прочесть. Теперь я узнал, что значит быть серьезно больным, я чувствую это по медленному выздоровлению, а слабость еще сильнее, чем в первые дни моей болезни. Ну, слава Богу, мне снова лучше, я становлюсь сильнее и твердо надеюсь, что через три-четыре дня смогу уехать. Моя болезнь от того, что я искупался в холодной реке. У меня были такие сильные приливы крови к голове, что я много часов лежал без сознания, с судорогами, но врач сказал, что это пройдет. После этого у меня были ужасные головные боли, и только теперь, как я уже сказал, я чувствую полное выздоровление». И если только этот несчастный случай Мендельсон преодолел удивительно быстро, и болезнь не оставила никаких заметных следов, то в последующие годы наблюдается постоянный спад энергии и работоспособности. Его продуктивная творческая деятельность стала расти вширь, но не вглубь.
Между тем с переходом власти к королю Фридриху Вильгельму IV, «романтику на королевском троне», в Пруссии произошли перемены, которые давали надежду на расцвет культурной жизни в стране. В этих условиях Мендельсон после долгих переговоров с посредником короля, тайным советником Людвигом фон Массовым, принял показавшееся заманчивым предложение работать в качестве руководителя музыкального отделения Академии искусств и открыть Высшую музыкальную школу в Берлине. После триумфального завершения своей шестилетней деятельности в Лейпциге исполнением «Страстей по Матфею» в ярко освещенной церкви св. Томаса, места первого исполнения этого произведения под управлением Томанского дирижера И. С. Баха, он переселился в Берлин, не теряя, однако, связи с Лейпцигом. Предвидя трудности, он не оставил должности дирижера оркестра Гевандхауза и сохранил свою квартиру в Лейпциге. Почетное предложение из Берлина дало ему, как он признался в письме своему брату Павлу от 13 февраля 1841 года, «некий внутренний толчок, определенную сатисфакцию», которая помогла ему легче пережить нанесенную обиду при выборе преемника Цельтера. Но и возвращение на Лейпцигскую улицу, 3, где в кругу семьи прошло его счастливое детство, могло быть причиной, побудившей его принять это предложение.
Однако вскоре наступили разочарования. Проект создания музыкальной школы канул в Лету, прежде чем вообще состоялись предварительные переговоры. И вообще Феликс чувствовал себя нехорошо. В то время как Берлиоз с восторгом сообщал о пикантной атмосфере музыкального города Берлина, а один современник говорил о «сумасшедшем вихре», бушевавшем зимой 1841–1842 гг. в связи с гастролями Ференца Листа, что должно быть занесено скорее в «анналы истории болезни, чем в книги по истории искусства», Феликс не смог установить здесь контакт и найти желаемый резонанс. Чопорный и невежливый тон берлинского двора — как и сковывающие любой полет мысли реакционные взгляды в этом городе — пробудили в нем желание как можно скорее вернуться в Лейпциг. От этого намерения его не мог удержать даже успех музыки к «Антигоне», которая как и сценическая музыка к комедии «Сон в летнюю ночь» была написана им по инициативе короля. В октябре 1842 года Мендельсон принял предложенное королем компромиссное решение, согласно которому Феликс мог возвратиться в Лейпциг, но должен стать генеральным музыкальным директором Берлина.