История груди - Ялом Мэрилин. Страница 32

И напротив, «хорошая» грудь была кормящей грудью. В Англии и в Соединенных Штатах, как во Франции и Северной Европе, матери не стыдились того, что дома их увидят с обнаженной грудью во время кормления младенцев. Более того, дозволялось кормление грудью в таких общественных местах, как парки, железные дороги, особенно это касалось простых сословий ^[196]. Но так же вели себя и женщины из среднего класса в сельской Англии, где кормление детей грудью было само собой разумеющимся занятием, например, в церкви. И делалось это без всякого ложного стыда, обычно ассоциирующегося с Викторианской эпохой.

Для тех, кто был против института кормилиц или новомодного кормления из бутылочки, кормящие матери стали представительницами «вымирающего» вида, который необходимо защищать, как вымирающий. Благодаря открытию Пастера стало понятно, что при достаточном нагревании молоко из бутылок становится безопасным для младенцев. И к 1880 году кормление из бутылочки стало распространенным в британских городах. Но в сельской местности бутылочки все еще оставались редкостью. Флора Томсон написала в своей автобиографии, вспоминая о жизни в Оксфордшире, что «когда в деревушку принесли показать ребенка, которого кормили из бутылочки, то к бутылочке отнеслись как к редкости» ^[197].

Прославление материнской груди распространилось на запад от Лондона до Нового Света и на восток до самой России. Чтобы поддержать растущий дух национального самосознания, славянофилы обращались к образу России-матушки, которая одновременно ассоциировалась с землей-матушкой и крестьянками-кормилицами, грудь которых сосали русские дети. Великие писатели, такие как Пушкин и Достоевский, ставили Россию-матушку рядом с Царем-батюшкой и даже выше его. И символические, и реальные женщины-кормилицы определялись как источник мужского спасения и социального возрождения. В контексте российских дебатов 1860-х годов о роли женщины в обществе писатель Николай Лесков прославлял материнскую грудь как основу традиционного порядка и как «сосуд женской гражданской добродетели» ^[198].

Большинство младенцев в России кормили грудью либо матери, либо — в семьях знати — кормилицы. Но к концу 1870-х годов многих детей уже кормили из бутылочки ^[199]. Толстой, бросая вызов институту кормилиц и вскармливанию из бутылочек, сделал материнское грудное вскармливание краеугольным камнем своего взгляда на брак и общество. Первым и главным долгом его жены Софьи было грудное вскармливание их детей, из-за чего супруги ссорились. Из дневников Софьи Толстой мы знаем, что она страдала от сильного мастита и перестала бы кормить грудью, если бы не настойчивые требования мужа. Вспомним слова историка литературы: «Толстой победил: Софья продолжала кормить, превозмогая боль. И в этой победе трудно не увидеть символическое торжество мужского контроля над женским телом. В этом столкновении, как и в своем романе, написанном десять лет спустя [ „Анна Каренина“], Толстой использует грудь… в собственных идеологических целях» ^[200].

Персональная победа Толстого соответствовала традиционным русским патриархальным ценностям, согласно которым жена должна была подчиняться мужу, дети — родителям и крепостные — помещикам. Выходившие из-под пера наиболее уважаемого русского писателя той эпохи романы и статьи Толстого приобретали почти религиозный статус. Кто мог сомневаться в том, что хорошая мать в «Анне Карениной» — это Китти, кормившая грудью ребенка, а плохая мать — это сама Анна, которая этого не делала? Кто бы не соблазнился идиллической картиной русского общества, укрепленного связью матери и вскормленного ею ребенка, противопоставляя ее коммерческому институту кормилиц, который заставлял женщин «сдавать внаем» свою грудь и продавать свое молоко? Представленная Толстым пасторальная картина России-матушки, населенной миллионами кормящих матерей и идеализированных крестьян была последней попыткой остановить время, продлить аграрные представления о женской природе и способности накормить.

В 1895 году российская императрица Александра Федоровна решила сама кормить своего первого ребенка — Великую княгиню Ольгу. Это настолько противоречило стандартной практике, что во дворец уже пригласили кормилиц, из которых предстояло выбрать кормилицу для новорожденной. Нет необходимости говорить, что все они разошлись по домам разочарованные.

Германская императрица Августа Виктория взяла на себя еще более активную роль в распространении грудного вскармливания. Она сама была матерью семерых детей и публично читала лекции о пользе грудного вскармливания. В ноябре 1904 года она выступила перед Лигой женщин-патриоток. Эту организацию поддерживали консервативные силы в правительстве, а также врачи, которые рассматривали материнское грудное вскармливание как последний оплот на пути падения рождаемости и растущего участия женщин в наемном труде ^[201].

В том же году Пруссия выделила деньги для первой бесплатной детской больницы, где на добровольной основе работали члены Лиги женщин-патриоток. За кормление грудью выплачивались премии, и матерям помогали противостоять моральному падению, к которому вели известные соблазны: кормление из бутылочки и контроль рождаемости. Страх перед сокращением населения, достигший в Германии пика перед Первой мировой войной, сыграл свою роль в немецкой политике здравоохранения, и в результате к 1915 году появилось уже больше тысячи бесплатных детских больниц. Тревога по поводу падения рождаемости (хотя оно и не было таким резким, как в соседней Франции), стала козырем для прусских политиков, которые считали грудное вскармливание панацеей от всех физических, моральных и социальных зол.

Другие выступали за более чистое молоко из бутылочек и более строгое соблюдение гигиены. Члены Лиги защиты матерей ответили на действия правительства по увеличению рождаемости собственной прогрессивной программой. Они ратовали за сексуальное освобождение, за пособия для незамужних матерей и другие радикальные меры. В течение следующих двадцати лет до прихода к власти национал-социалистов Лига защиты матерей будет продолжать бросать вызовы консервативным идеям.

На протяжении всего XX века различные правительства политизировали женские груди по разным причинам, особенно во время войны. В Первую мировую войну пропаганда еще больше использовала грудь в политических целях. На французских плакатах Марианна с обнаженной грудью поднимала руки, призывая дать заем французскому правительству. Или, обнаженная до пояса, она смахивала прусского орла с ловкостью крутящегося дервиша ^[202]. Повсюду она упрямо выставляла свою грудь и даже лобок (илл. 51). Другие женщины того времени были изображены в виде медсестер, водителей автобуса, фабричных и сельских работниц, почтальонш, вязальщиц чулок, экономных домохозяек и многодетных матерей, которые помогали своей воюющей стране (илл. 52).