История груди - Ялом Мэрилин. Страница 9

Но и принимающие муки святые тоже изображались переносящими телесные страдания, однако их страдания воспринимаются как христианский подвиг. Часто можно было видеть прямую связь между пыткой, которой подвергался конкретный мученик, и той силой, которая ему приписывалась. Например, легендарная девственница святая Агата претерпела мучения в III веке на Сицилии от рук правителя-язычника. Он велел отрезать ей груди, потому что девушка отказывалась уступить его сексуальным домогательствам или принести жертву римским богам (илл. 14). Канонизированная католической церковью и популяризованная с помощью религиозных рассказов и изображений, святая Агата стала небесной покровительницей кормящих матерей и кормилиц. Они молились ей о том, чтобы груди были здоровыми и в них было много молока. В провинции Катания (о. Сицилия) и в некоторых районах Баварии в день праздника святой Агаты 5 февраля в булочных пекли специальный хлеб, освящали его и раздавали женщинам с болезнью грудей.

Наиболее поразительными являются картины с изображением святой Агаты, которая держит свои груди на подносе (илл. 15). Под впечатлением от произведения испанского художника XVII века Сурбарана французский поэт XX века Поль Валери в экстазе писал о «радости мук» и «нежных грудях, созданных по образу земного шара» ^[38]. При всей красоте строк едва ли кто-нибудь из современниц поэта прореагировал таким же образом.

В III веке девственной мученице святой Репарате римские солдаты изуродовали грудь раскаленными докрасна щипцами для клеймения. К V веку Репарата уже стала святой покровительницей Флоренции. В ее честь была построена церковь, которая позже стала частью существующего и ныне собора. Картину с изображением ее мучений можно увидеть в Музее Купола (Museo del Duomo). Живописные полотна с изображением страданий женщин-христианок, каким бы нравоучительным ни был их смысл, дали возможность некоторым художникам воплотить на холсте те садистские мысли, на которые их наводила женская грудь.

Есть лишь одно интересное исключение в средневековой иконографии, когда обнаженная женская грудь изображена как знак мольбы. Собственно, это тот же жест, каким древнегреческая куртизанка Фрина добилась своего оправдания на суде. Но в христианском контексте в этом жесте куда больше смирения. Не кто иной, как сама Пресвятая Дева Мария показана обнажившей грудь на Страшном Суде — в настенной росписи церкви в Норт-Кав (Суффолк, Англия) ^[39]. И сделала она это ради спасения грешников, отправляющихся в ад. Пресвятая Дева Мария выглядит как королева XIV века в своей усыпанной драгоценными камнями короне, а ее элегантные груди сжаты узким корсажем. Она воздевает руки, умоляя Христа о милосердии.

Но картины не дадут полного представления о той эпохе. Если мы посмотрим литературу того периода, мы найдем много интерпретаций значения груди, и многие из них связаны с институтом материнства. В средневековом обществе грудь имела особое значение: она была знаком соединения матери и ребенка, связующим звеном между поколениями и олицетворением ранга, благосостояния и ответственности. В одном имевшем большое влияние трактате, автором которого считается Варфоломей Англичанин, о матери сказано, что она та, «кто вынимает грудь, чтобы накормить дитя» ^[40]. (Интересно отметить, что китайский иероглиф, обозначающий слово «мать», — это две стилизованных квадратных груди.)

Даже если мать сама не кормила грудью ребенка, что было не редкостью среди женщин высших классов, кормление грудью считалось материнской обязанностью. Грудное молоко, получаемое непосредственно от матери или кормилицы, было визуальным эквивалентом семейных уз крови, вокруг которых строилось феодальное общество. Законный наследник рода, особенно наследник мужского пола, должен был получить самое лучшее молоко, так как он наследовал отцовское имя.

Великолепный отчет об уходе за младенцем в высших слоях общества можно найти в лэ «Милон», написанном в конце XII века поэтессой Марией Французской. В этом произведении рассказывается, что младенец, которого взяли в долгое путешествие, сосет грудь кормилицы семь раз в день, а кормилица купает его и пеленает в чистые пеленки на каждой остановке. Разумеется, далеко не все младенцы получали такой великолепный уход. Дети крестьян могли считать себя везунчиками, если матерям удавалось накормить их грудью и поменять пеленки, оторвавшись от других обязанностей. Обычно таким младенцам приходилось довольствоваться коровьим молоком. В L’Oustillement le Vilain, остроумном перечислении всей необходимой крестьянину провизии на случай женитьбы, ему советуют: «…пусть он найдет дойную корову, которую он сразу сможет использовать для кормления младенца, когда это необходимо. Если же ребенка не накормить, он будет плакать всю ночь и не даст спать другим…» ^[41]. Коровье молоко для простых людей, кормилицы — для богатых и знатных. Неравенство начиналось с первой капли молока.

Один из специалистов по Средневековью, изучив французские истории, написанные между 1150 и 1300 годами, пришел к выводу, что мать, которая либо сама кормила ребенка грудью, либо находила ему кормилицу, если так было лучше для младенца, считалась «хорошей» матерью. А мать, которая отдавала ребенка кормилице, чтобы избавиться от него и наслаждаться более свободной жизнью, недвусмысленно осуждалась ^[42]. Как правило, кормилицы жили в доме младенца — иногда их было две или три, — а не отсылались к себе домой вместе с младенцем, как это будет принято в более поздние века. Кормилиц отбирали очень тщательно, отдавая предпочтение женщинам из хорошей семьи. К ним хорошо относились, и они становились частью семьи в том, что касалось эмоциональной жизни. Люди подозревали о том, что между младенцем и женщиной, которая кормит его грудью, будь то мать или кормилица, возникает тесная психологическая связь ^[43].

В некоторых рассказах мы встречаем мать из высших слоев, которая сама кормит грудью младенца, опасаясь, что молоко кормилицы окажется недостаточно хорошим. Мать в «Тристане из Нантея», например, не разрешала «своему ребенку пить не ее молоко. Она хотела сама кормить его и нежно за ним ухаживала» ^[44]. Чуть дальше в этом же произведении сказано, что мать по имени Кларинда демонстрирует еще более сильную преданность своему ребенку. Плывя с ребенком на маленькой лодке, «она дает ему грудь, ребенок открывает рот, но он столько раз сосал ее за прошедшие два дня и столько выпил молока, что молока не осталось». В тот момент, когда Кларинда в отчаянии молится Иисусу Христу и Деве Марии, переживая за жизнь ребенка, благодаря ее молитвам происходит чудо: молоко начинает так обильно течь из ее груди, что едва не затопляет лодку.