Медики шутят, пока молчит сирена - Горобец Борис Соломонович. Страница 51

— Да, знаете, плохо, но потливость прошла…»

Академик Андрей Воробьев… 2010. С. 478

Комментарий Б. Г.

Об этом необычном случае и дальнейшем лечении пациента имеется рассказ «Жертва привилегий» (в кн.: [Найдин В. Л. Вечный двигатель (рассказы врача). М.: ЭКСМО, 2007]. Он написан профессором-невропатологом и писателем Владимиром Львовичем Найдиным, заведующим отделением нейрореабилитации Научного нейрохирургического центра им. Н. Н. Бурденко. Во время нашей встречи в октябре 2008 г. В. Л. Найдин, узнав, что я (Б. Г.) готовлю книгу о А. И. Воробьеве, восторженно отозвался о нем и предложил включить в мою книгу следующий свой рассказ о том, как в 1970-е годы ему вместе с А. И. Воробьевым пришлось лечить заместителя начальника отдела ЦК КПСС Б., который курировал, в частности, все здравоохранение страны. В рассказе он выведен под именем Ивана Анисимовича (И. А.).

Начальная фабула такова.

И. А. 55 лет, хорошо себя чувствует. Проходит диспансеризацию. Согласно заключению врачей — в принципе здоров. Но лечащий врач находит начинающийся остеохондроз и предлагает пройти сеансы физиотерапии на только что приобретенном итальянском кресле-вибраторе («посидишь в таком кресле минут 20, повибрируешь — соли и рассыпаются, как сахар. Позвоночник будет, как новенький»). Но с каждым сеансом пациенту становилось все хуже.

«Налетела куча консультантов. Один опытный профессор-невропатолог (запомнился его очень длинный нос) решил, что это воспалительный процесс, миелит называется, назначил гормоны <преднизолон> в совершенно лошадиной дозе. Все удивились, но согласились. Уж очень он был авторитетен. Но… ошибся. Становилось все хуже. Ноги отказали полностью. Писанье только через трубку, катетер. Караул! Поднялась температура. Наконец, призвали нейрохирурга. Приехал молодой, но уже маститый специалист с мировым уровнем. Заподозрил кровоизлияние в спинной мозг. Сделали дополнительные хитрые рентгены с контрастом. Все подтвердилось. Надо оперировать. А вот тут закавыка: после такой лошадиной дозы гормонов оперировать опасно — послеоперационная рана будет плохо заживать. Если вообще будет заживать. Швы не будут держаться. А там и инфекция присоединится — почти обязательно. Надо ждать. Сколько? Хирург внимательно разглядывал свои крепкие узловатые пальцы: „Желательно 3–4 недели“. И сам же добавил: „Но у нас этого времени нет. Состояние будет ухудшаться“. <…>

Операция прошла успешно и оказалась спасительной. В самой глубине спинного мозга обнаружилась аневризма, <…> которая уже расслоилась, подтекала. <…> Врачи предположили, что виновато „трясучее“ кресло. Аневризма, конечно, была и до этого. Но она спокойно дремала и могла „додремать“ до ста лет. <…> Меня вызвал директор (тот самый хирург) и предложил начать реабилитацию. Ввел в курс дела и хмуро сказал: „Очень осторожно! Чтоб операционная рана не разошлась. Хотя она все равно разойдется. После преднизолона никакие ткани не держат. А потом сепсис. Но все равно что-то делать надо, не лежать же ему просто так.“ <…> На третий день рана разъехалась. Во сне чуть повернулся — швы прорезались и рана развалилась. На всю глубину. Преднизалон! <…> Начался сепсис. Рана-то большая, вход для инфекции шикарный! <…>

Пригласили зачем-то главного инфекциониста. Толстый, краснощекий, шумный академик. Вел себя странно. Был возбужден. На больного мельком взглянул. Сказал формальные слова: мол, перемелется — мука будет. <…> На консилиуме инфекционист весело сказал, что дела плохи, сепсис в разгаре, антибиотики неэффективны, печень не выдержит — и привет! <…> „Я уже и жене об этом сказал. Огорчил“. <…> Дочку, между прочим, врача-кардиолога, послали за другим консультантом, знаменитым терапевтом. Тоже академиком, но настоящим врачом. <Это был А. И. Воробьев, как сказал мне В. Л. Найдин.> Он долго осматривал больного, изучал анализы, посоветовал повторить иммунологическую кривую (показатель сопротивляемости организма), а потом выдал мудрое решение: надо достать вакцину с антителами к самым различным бактериям. Она повысит сопротивляемость организма, позволит своим собственным лейкоцитам и фагоцитам преодолеть врага. Такая вакцина создана во многих странах, но лучшая — американская, самая мощная, полученная от нескольких десятков добровольцев, перенесших различные инфекции. Очень дорогая. Есть и наша, советская, сделана в Горьком — не такая сильная, но дешевая. <…> Дорогая — это несколько тысяч рублей <порядка тысячи долларов в 1970-х гг.>, половина „Жигулей“.

Купили и привезли молниеносно, на другой день. Фигура! Поставили капельницу. Температура начала снижаться. Попросил абрикосовый сок. Съел яйцо всмятку. Через 5 дней вакцину повторили. Потом еще раз. Потом еще. Сепсис закончился. Все-таки медицина кое-что может. Когда захочет».

«Этот больной выздоровел, Воробьев его спас. Начальник вышел на работу. Он и сейчас жив», — сказал мне доктор Найдин. <Интересно различие в воспоминаниях: по одним помог пенициллин (1), по другим — поливалентная вакцина (2)>.

Фрагменты из книги о В. Г. Попове (1904–1994) [61]

В. Г. Попов рассказывал, что иногда Леонид Ильич показывал свой пиджак с наградами и предлагал поднять его. «Пиджак был, действительно, тяжеловат».

«18 декабря 1980 года Косыгин умер. <…> Перед Новым, 1981 годом Виталий Григорьевич получил очень теплое поздравление с наступающим Новым годом. Алексей Николаевич всегда писал и отправлял свои поздравления заранее, и В. Г. с горечью сказал: „Выходит, что Алексей Николаевич поздравил меня и пожелал всего хорошего уже с Того Света“».

В 1983 г. на одной из консультаций зашел разговор о второй очень большой должности, которую предлагали Ю. В. Андропову. [62] И В. Г. со свойственной ему прямотой сказал: «По состоянию здоровья, Вам, Юрий Владимирович, и одной нагрузки много». На что Андропов очень доброжелательно сказал: «Вы, Виталий Григорьевич, меня подлечите, а мы потом разберемся в нагрузках». И дружески улыбнулся ему.

В конце 1983 г., однажды в ЦКБ В. Г. Попов докладывает академику Е. И. Чазову, начальнику 4-го Главного управления Минздрава («Кремлевки»): «Ты знаешь, к нам привезли заместителя председателя Комитета госбезопасности Георгия Карповича Цинева в тяжелом состоянии развивающегося инфаркта миокрада. Одновременно у него в связи с гипертоническим кризом кровоизлияние в глаз. Но оно еще небольшое. Если вводить тромболитические препараты, то кровоизлияние усилится и он потеряет глаз. Если же не вводить тромболитические препараты, то возникнет угроза его жизни. Как быть?» — Чазов советует: «Давай пойдем к этому пациенту и просто скажем ему об этой ситуации». Чазов продолжает свои воспоминания:

«Мы Циневу об этом сказали, и он ответил: „Не сомневайтесь! Жизнь есть жизнь, и мне она важнее, чем один глаз. Если я один глаз потеряю, то это не значит, что я потеряю жизнь“.

Когда мы потом уже пришли к нему, сказали, что, слава богу, теперь все позади, он пошутил: „Ничего, я своих врагов и одним глазом увижу“. А потом он спрашивает у Виталия Григорьевича: „Чем я могу Вам помочь?“ И здесь проявился весь В. Г. Он сказал: „Георгий Карпович, у меня одна просьба: мой учитель, профессор Д. Д. Плетнев, до сих пор не реабилитирован. Я бы просил Вас восстановить его доброе имя“. — „Хорошо, Виталий Григорьевич, — сказал Цинев. — Ну, а Вам-то лично, разве ничего не нужно? Ведь благодаря Вам я остался в живых“. — „Мне лично ничего не нужно“, — ответил В. Г.»