Новейшие успехи науки о преступнике - Ломброзо Чезаре. Страница 3

Наоборот, у хороших детей воспитание очень плодотворно, облегчая их перерождение, переход от состояния чисто физиологического к состоянию, которое можно было бы назвать состоянием нравственной зрелости. Перерождение это могло бы вовсе не иметь места, если бы дурное воспитание его задержало. Мы наблюдаем подобное явление на лягушках-тритонах, которые в очень холодной среде не переходят в последнюю стадию превращения, а остаются головастиками.

Но, быть может, Маньян соглашается сам с нашим взглядом, говоря, что указанные нами явления следует признавать не естественным предрасположением к преступлению, а скорее патологическим клеймом, вырождением, влекущим за собой расстройство мозговых функций.

В таком случае я здесь позволю себе сделать одно справедливое замечание.

Если бы так выразился юрист старой метафизической школы, мне были бы понятны эти схоластические тонкости, подобная византийская игра слов, но в устах такого почтенного медика, как Маньян, это совершенно непостижимо.

Маньян не замечает, что именно в этом клейме, упрочивающем и способствующем развитию врожденной наклонности к преступлению, гнездится уродливая и болезненная природа врожденного преступника, тогда как при отсутствии такого наследственного патологического клейма преступные наклонности атрофируются, подобно тому как в хорошо, правильно развивающемся теле атрофируются органы зародышевой жизни, например зобная железа.

Отрицая врожденную наклонность к преступлению, Маньян вслед затем сам приводит целый ряд случаев подобной врожденной наклонности. Не думаю, чтобы это делалось с целью доказать неосновательность своего собственного мнения; если же Маньян желал только сказать, что так называемые врожденные преступники суть дети алкоголиков, то он повторил лишь то, что уже сказано в моем итальянском издании и что лучше меня и раньше меня объяснили Сори, Кнехт, Якоби, Моте и раньше нас всех наш общий учитель Морель.

Уважая Маньяна за его личные качества и за талант, я просил бы его сознаться, не были ли его типы вырождения без физических признаков тщательно подобраны из сотен других, имевших физические признаки и не упомянутых Маньяном [1]. Я же не прибегал к такому подбору; я прямо без всякого выбора взял 400 преступников из сборника германских преступников.

Маньян также утверждает, что выставленные нами характерные черты недостаточны для судебных деятелей и ими не признаются. Конечно, если даже просвещенные медики способны отрицать очевидные факты и сомневаются в своих собственных открытиях, то что ожидать от судей; они найдут в этом еще лишний повод не доверять нам. Но, само собой разумеется, что виноваты здесь мы сами.

Впрочем, мы трудимся не для юридического применения; ученые занимаются наукой ради науки, а не для практического применения, которое осуществляется нескоро.

Никто не сомневается, что физический способ исследования всегда имеет больше шансов на успех, может быть более точным, нежели психологический, часто затемняемый симуляцией.

Маньян, как и многие другие ученые, слишком занят собственными исследованиями, чтобы знать и изучать труды других; однако ему могло быть известно, что мы строим свои выводы не на одних только физиологических данных, которые очень часто отсутствуют, но на биологических и функциональных. Эти последние почти всегда находятся у настоящего преступника; так, все они левши, у всех у них замечается расстройство рефлексов и органов чувств – все это характерные черты, очень часто заслоняющие пробелы, остающиеся после исследования черепа и физиономии.

Может ли он отрицать присутствие таких функциональных аномалий также и у новорожденных?

Нас упрекают в том, что мы недостаточно внимательно исследуем влияние физической и нравственной среды. Относительно первого критика ошибается; нас, скорее, могли бы упрекнуть в противном, ибо мы написали обширное исследование, где разбирается исключительно влияние физической среды; относительно значения нравственной среды – упрек справедлив, но легко найти и оправдание: наши противники так много занимаются этими вопросами, старинные писатели придавали этому вопросу такую важность и так осветили его со всех сторон, что мы не считаем нужным заниматься им; не стоит тратить труда для доказательства того, что солнце светит.

Тард и Колайанни отрицают соотношение между органами и их функциями, что a priori лишило бы всякого значения уголовную антропологию.

«Соотношение между органом и его отправлением, – пишет Колайанни, – очень темно. По существованию органа нельзя заключать с положительностью о существовании его отправления; существуют органы без активных функций». «Но это, – справедливо возражает Серджи, – просто несообразность. Для чего же служат эти органы без функций? Может быть, это запасные органы для замены органов, разрушаемых деятельностью, подобно новому платью, заменяющему старые отрепья? А если соглашаться с ним, что функции создают орган, то как же рождается орган, лишенный всяких функций?»

И если действительно органы укрепляются и увеличиваются от деятельности, то не менее верно и то (а это забывают Тард и Колайанни), что для их деятельности прежде всего они должны быть налицо. Икры танцовщиц, остроумно замечает Бруар, укрепляются от танцев, но для того, прежде всего, необходимо иметь… икры!

Но чем в особенности Колайанни думает уничтожить нас вконец, это тем, что, по его мнению, мы противоречим сами себе. Очень легко, конечно, найти противоречия у одного и того же писателя, вырвав из его книги два положения, но еще легче, как в данном случае, найти разноречия у различных авторов. Так как группы наблюдаемых индивидуумов различны, то и результаты могут не совпадать. И это известно всем, кто занимается антропологическими исследованиями. Если я, например, измеряю 100 овернских черепов, то найду известный размер и величину; если же я измерю 100 других черепов, то, большей частью, получу иные размеры и величины.

Почему же не может случиться того же самого и относительно емкости черепа, веса мозга, веса тела, роста, признаков вырождения у преступников различных стран, различных национальностей и даже преступников одной и той же страны? Искусство наблюдателя состоит в том, чтобы найти однородность среди разнообразия; и лишь поверхностный наблюдатель и противник, добросовестный или недобросовестный, найдут здесь хаос и противоречие.

Фере также не согласен с моим заключением, что «зародыши нравственного помешательства и преступления нормально встречаются в первые годы жизни человека подобно тому, как в зародыше постоянно существуют известные образования, которые в юношеском возрасте представляются уродствами». Он основывается на том, что род человеческий образовался, главным образом, благодаря людям, отличавшимся антисоциальными наклонностями детского возраста. Он при этом, очевидно, забывает о диких народах. Но, быть может, в данном случае мы не понимаем вполне друг друга. Указывая у детей различные расстройства речи (лаггорея, дисфазия и прочее), свойственные помешанным и идиотам, Прейер не считает, конечно, идиотов и сумасшедших детьми и обратно; он лишь указывает на атавистическое происхождение этих аномалий; он указывает, что эти странные явления, ненормальные у сумасшедших, свойственны известному возрасту человека, и, таким образом, он эмбриологическим путем объясняет происхождение уродств.

Неверна также мысль, что вырождение преступника исключает возможность типа преступника, ибо всякое вырождение (кретины, золотушные) представляет свой особый тип.

Лист, вполне одобряя, как мы увидим ниже, наши практические выводы, не согласен принять наших теорий только потому, что многие их критикуют и оспаривают.

Но такова участь всех тех, которые осмеливаются прилагать новые пути в науке, не считаться с общественной рутиной, в то время как слащавые эклектики, подобные губкам, впитывающим все, ничего не отвергая, удовлетворяют всякого и не встречают ни с чьей стороны критики, но они обречены на немедленное забвение.