Бриллиантовый пепел, или В моем конце мое начало - Тихонова Карина. Страница 14

— Но он действительно влюбился в нее только тогда, когда увидел светскую даму вместо деревенской барышни!

— И что? — напористо спросила бабушка. — В чем он виноват? В том, что это его тип женщины? Львица, а не деревенская замарашка? Принцесса, а не Золушка? Да разве можно упрекать мужчину только за то, что ему нравятся сильные, уверенные в себе и самодостаточные женщины, а не сентиментальные дурочки, млеющие от любовных романов? И потом, подумай и скажи мне: разве мужские вкусы с того времени сильно переменились?!

— И кстати, — продолжила бабушка, — сама Татьяна, как выяснилось, тоже предпочитала светских молодых людей деревенским увальням. Не влюбилась ведь она в Ленского? Или в того же Буянова, который к ней впоследствии посватался? Или в гусара Пыхтина? Не влюбилась! А влюбилась в молодца со светскими замашками, не особенно умного, не особенно образованного, но имеющего лоск! Причем влюбилась вовсе не потому, что он для нее единственный на свете, а потому, что готова была влюбиться. Не появись в ее доме Онегин, появись какой-нибудь другой светский молодой человек, она с такой же готовностью влюбилась бы в него. Вспомни:

— Понимаешь? — спросила бабушка. — Кого-нибудь! Неважно кого! Онегин просто оказался в неудачное время в неудачном месте! Ему просто не повезло!

— Но он ее так отчитал за это письмо, — возразила Валька. — Какой женщине будет приятно в ответ на признание в любви получить нотацию!

— А что он должен был, по-твоему, сделать? — со злостью отпарировала бабушка. — Жениться на дурочке, которая в него скоропостижно влюбилась, начитавшись дамских романов? Или немножко поиграть в любовь, а после удрать назад в Петербург, оставив барышню разбираться с последствиями? Именно так поступило бы большинство мужчин. А он ее честно предостерег от подобного развития событий. То есть повел себя достойно, как настоящий мужик. Кстати, Пушкин тоже так считал.

И процитировала:

— Так в чем же его вина? — спросила бабушка.

Валька промолчала. Текст она помнила очень плохо, точнее говоря, совсем не помнила, а спорить с Евдокией Михайловной, не имея весомых аргументов, было безнадежным делом.

— Гениальность Пушкина в том, — продолжила Евдокия Михайловна, глядя куда-то мимо внучки, — что он создал замечательно интересный роман с довольно обыкновенными, я бы даже сказала, тривиальными персонажами. Никаких тебе романтических разбойников, влюбленных корсаров, плененных принцесс и тому подобной дребедени. Обыкновенная история: деревенская барышня созрела и влюбилась в заезжего светского денди. Тот, неожиданно проявив благородство, не захотел пользоваться ее наивностью. И поскольку свежесть чувства его по-человечески тронула, честно предостерег барышню от других, не столь щепетильных мужчин. Барышня отказ пережила. Более того: сумела сделать удачную партию и очень быстро научилась соответствовать образу светской женщины. Когда же ей представился шанс отомстить мужчине, унизившему ее в юности, она сделала это. И подозреваю, что сделала с удовольствием, не удержавшись от мелких бабьих гадостей и подковырок. Ответила нотацией на нотацию, так сказать… После чего удалилась с чувством выполненного долга.

Бабушка пожала плечами и сказала:

— Если Татьяна и есть самая положительная героиня российской литературы, то это очень грустно.

— Но ведь сам Пушкин считал ее идеалом женщины! — выложила Валька свой последний и единственный козырь.

— Ну и что? — спросила Евдокия Михайловна, вновь пожимая плечами. — Да разве может автор беспристрастно судить о своих героях? Вспомни Маргарет Митчелл! Она ведь просто из себя вышла, когда кто-то из журналистов, желая польстить даме, спросил, не с себя ли она писала Скарлетт? Митчелл вскипела и ответила, что Скарлетт — проститутка, а она, Митчелл, — нет… Понимаешь? Она изначально писала антигероиню, а создала национальный символ Америки. Сама того не желая. Так что никогда не обращай внимания на то, что автор хотел сделать. Смотри на то, что получилось в итоге.

— Кстати! — заметила Валька, выкладывая мысль только что пришедшую ей на ум. — В русской классической литературе нет ни одного героя-мужчины со счастливо сложившейся судьбой.

— Естественно! — высоко подняв брови, сказала бабушка, как о нечто само собой разумеющемся. — Как может быть счастлив мужчина, если женщина несчастлива! Где возможность позитива, если любовь мужчины и женщины заранее обречена на неудачу? Мы ведь говорим о романе? Тогда, значит, любовь — одна из самых главных его составляющих. А в нашей классической литературе так и не появился автор, способный придумать любовную интригу со счастливым финалом. Подозреваю, что подобный финал воспринимался и писателями, и обществом как моветон, пошлость. В России всегда существовали проблемы поважней простого человеческого счастья. Поэтому мы так и живем.

И Евдокия Михайловна, показывая, что литературный спор окончен, поднялась с кресла и пошла к дверям библиотеки.

— Нина! — крикнула она громко.

Послышалось торопливое чавканье, какое издают на ходу тапки, с отваливающимися задниками, и конфидентка возникла на пороге.

— Чаю нам принеси, — велела хозяйка.

Домработница наклонила голову и исчезла из комнаты.

— Прости, не спросила, — спохватилась Евдокия Михайловна, — может, пообедаешь?

— Да нет, я не голодная, — ответила Валька, рассматривая стены с хорошими копиями импрессионистов. Вот и еще одна деталь французского прошлого бабушки, которую та не отвергает. Любовь к Ренуару и Моне.

— Ну хорошо, с героиней нашего времени пока не разобрались… А какая была героиня твоего времени?

Евдокия Михайловна усмехнулась и потрепала внучку по голове.

— Спортсменка, комсомолка, отличница и красавица.

— Ба, я серьезно…

Евдокия Михайловна остановилась у письменного стола, перебирая на нем какие-то бумажки.

— Серьезно? — переспросила она рассеянно. — Ну, наверное, успешная женщина. Как и в любые другие времена.

Чего же ты ищешь во всех этих современных романах? — удивилась Валька. — Сама же говоришь: кто добился успеха, тот и герой. Или героиня.

— Я пытаюсь понять, какие способы для достижения успеха приветствуются в наши времена, — терпеливо пояснила бабушка. — И еще мне очень хочется знать, существуют ли для нынешних героинь какие-то табу на пути к цели.

— А разве произошла смена человеческих ценностей? — спросила Валька.

— А разве ты этого не заметила? — удивилась бабушка. — Хотя ты еще такая молодая, — добавила она, понизив голос.

— Понимаешь, человеческие взаимоотношения не сводятся к математическим формулам, — продолжала Евдокия Михайловна. — Как было сказано в одном очень хорошем фильме: математика не помогает в жизни, потому что эта наука имеет дело с идеальными величинами, а люди далеки от идеала. И кодекс чести в разные времена разный. А иногда вообще отсутствует. И я сильно подозреваю, что мы живем именно в такое время. Ты читала Переса-Реверте?

— Кто это? — спросила Валька, стыдясь своего убожества.

— Современный испанский писатель, — пояснила бабушка. — Замечательный писатель. Он пишет в одной своей книге, что когда умрет последний учитель фехтования, то исчезнет все благородное и святое, что таит в себе поединок человека с человеком и останутся только убийства из-за угла и поножовщина. Так вот, в нашей стране последний учитель фехтования уже умер. Вместе с кодексом чести. К сожалению.