Шестьдесят лет у телескопа - Тихов Гавриил Адрианович. Страница 26

Известный наблюдатель планет Шретер в 1798–1800 годах зарисовал на краю Киммерийского моря темную область продолговатой треугольной формы, напоминающей Большой Сырт. Эту область дважды зарисовал В. Гершель еще в 1783 году, но в дальнейшем она не появлялась. Ее исчезновение является наиболее крупным из когда-либо отмечавшихся изменений на поверхности Марса.

Антониади в 1924 и 1926 годах, Дольфус в 1941–1952 годах, Куйпер в 1952 году, Мак-Лофлин в 1954 году отмечали изменения в других областях планеты, где временами, от года к году появляются раздельные темные образования. Они меняют свои очертания и представляются в виде мозаики, состоящей из ряда темных пятен.

Но наряду с исчезновением целых оазисов и крупными изменениями в некоторых темных областях Марса на нем появляются новые темные участки чрезвычайно больших размеров.

Астрономы Лоуэлловской обсерватории в 1954 году открыли новую темную область площадью в 580 тысяч квадратных миль.

Итак, те грандиозные изменения, которые происходят на Марсе из года в год, и те изменения, которые происходят там от весны к лету и от лета к зиме, могут быть объяснены активными химическими процессами, охватывающими большие просторы поверхности планеты. А такие процессы, как и на нашей Земле, могут быть осуществлены только жизнедеятельностью живого вещества.

Но неужели выступления на всех дискуссиях о возможности жизни на других планетах сводились только к критике астроботаники? Конечно, нет. Были выступления, которые указывали на отдельные недостатки нашей работы, на необходимость длительных наблюдений и исследований, предостерегали от скороспелых выводов. Многие ученые горячо поддерживали нашу точку зрения, развивали идеи астроботаники, давали положительную оценку деятельности сектора астроботаники.

Например, академик Украинской академии наук Л. Н. Криштофович говорил о том, что «нужно идти далее, совершенствуя, как методы наблюдения, так и изучая ту широкую амплитуду условий, при которой могут существовать наши растения, и их еще, возможно, не известные нам свойства».

Некоторые участники дискуссии, подобно профессору Б. Л. Личнову, указывали на то, что в биологии астроботаника «привела к экспериментированию для живых существ с такими жизненными условиями, которых биолог, работая в одиночестве, без астронома-планетолога, никогда бы не придумал».

Особенно хочется остановиться на одном из выступлений.

Мне очень часто после публичных лекций задают вопрос: а есть ли на планетах животные? Я отвечаю, что ничего определенного сказать не могу: с точки зрения философской, думаю, что эволюция жизни не может остановиться на полпути.

И вот поднимается на трибуну ученый и говорит, что на основании изученного материала и собственных наблюдений он пришел к такому заключению: «Приспособляемость организмов совершенно необычайна… Поэтому нет ничего невероятного в том, что на Марсе и, может быть, на других планетах существуют как растения, так и животные… Мне остается только сожалеть, что доказать существование на Марсе животных гораздо труднее чем доказать наличие на нем растительности».

Таким было выступление профессора-зоолога Л. К. Лозина-Лозинского.

Это значит, что с идеями астробиологов не только соглашаются, не только их признают, но над ними работают, их развивают дальше. Что касается меня, то я безгранично убежден в существовании на Марсе растительности.

Интересно вспомнить старое пулковское изречение, которое я слышал от А. А. Белопольского: «Если результат исследования сходится с тем, что ожидаешь, то это приятно, а если не сходится, то это интересно».

Представим себе, что в атмосфере Марса было бы много кислорода, что растительность имела бы такие же оптические свойства, как земная в привычном нам климате, как это было бы приятно для сторонников жизни на Марсе!

Однако тогда мы не сделали бы ряда интересных наблюдений, касающихся оптических свойств растений в очень суровом климате.

Я убежден, что в поисках объяснения остающихся марсианских тайн будут сделаны интереснейшие геофизические и биологические открытия.

К проблемам астробиологии большой интерес проявляют не только специалисты, но и многие любители природы, простые люди. Это подтверждается многочисленными письмами, которые я получаю чуть ли не ежедневно со всех концов нашей страны я из-за рубежа. Совсем недавно я получил два письма из Сибири от двух незнакомых мне людей. Один из них свыше 20 лет живет за Полярным кругом и имел возможность наблюдать жизнь в крайне неблагоприятных условиях. Автор письма подробно описывает многообразие приспособляемости и «фантастической» стойкости жизни в самых суровых условиях.

Второй корреспондент — вероятно, охотник — исходил вдоль и поперек Читинскую область, хорошо изучил заболоченные места, покрытые мхом и кустарником. Он рассказывает, как в суровую читинскую зиму над поверхностью болота в тумане и паре от родников увидел пробивающиеся сквозь мхи и толщу снега хвощевидные растения голубоватой окраски. За зиму они вырастали более чем на полметра. В сорокаградусные морозы на растениях образовывался ледяной футляр — защита от мороза.

Удивительнее всего то, что и в таком футляре растения продолжали расти, пробивая верхушку футляра. На ростке, сверх футляра, опять образовывался дополнительный футлярчик. И так до весны. И летом окраска этих растений все равно оставалась голубой.

Нечто подобное я слышал от профессора ботаники М. М. Голлербаха, проработавшего полгода в Антарктике. Оказывается, там на голом ледниковом щите растут низшие представители мхов и лишайников. Для получения воды эти растения устраиваются так на более светлом лишайнике живет почти совершенно черный, который сильнее нагревается солнечными лучами. Он согревает находящееся под ним более светлое растение, которое уже расплавляет лед и дает необходимую для жизни воду.

В отличие от привычного для людей положения в странах с умеренным и жарким климатом, где сначала появляются растения, а позже животные, в Антарктиде первыми появляются пингвины, питающиеся рыбой из океана, а на помете этих птиц развивается низшая растительность.

Эти два похожих примера приспособляемости растительной жизни к суровым условиям описаны один — ученым, другой — любителем природы.

Что говорят о Марсе за рубежом

Как же относятся к возможности жизни на Марсе в научных кругах за рубежом? Конечно, и там спорят, доказывают, возражают. И там есть и сторонники и противники жизни на Марсе.

Зарубежные ученые внесли большой вклад в историю науки об этой планете. Я уже говорил о выдающихся французских наблюдателях Марса Бальдэ и Антониади. Ограничусь кратким добавлением относительно Антониади.

Он по профессии художник. Ему присуще особенно острое чувство цвета, контраста, очертаний. Эти качества помогли наблюдателю в работе чрезвычайной трудности — в составлении карты Марса. Карта Антониади считается непревзойденной.

Еще один видный французский астроном — Жорж Вокулер занимается нашим космическим соседом. Он многое сделал в изучении марсианской атмосферной циркуляции и определении температуры поверхности планеты. О результатах своих работ Вокулер написал в большой и очень ценной монографии «Физика планеты Марс».

Радиометрическими измерениями температуры на Марсе занимались ученые Никольсон и Левит на обсерватории Маунт-Вилсон и астрономы Кобленц и Лампланд на обсерватории Лоуэлла. Сведения, которые были ими получены, наиболее точные, поэтому они используются теперь всеми исследователями планеты.

Это все, так сказать, объективные данные.

Теперь несколько слов по вопросу о жизни на Марсе. Для определения одной точки зрения очень характерна статья, написанная для журнала «Молодежь мира» директором берлинской обсерватории имени Аркенхольда Дитрихом Ваттенбергом.

«Есть ли жизнь на других планетах?» — спрашивает автор. И отвечает утвердительно, когда дело касается «вопроса вообще». Когда же дело доходит до конкретных носителей жизни в солнечной системе, сразу возникают сомнения. Вот что Дитрих Ваттенберг пишет о Марсе: «Жизнь там считалась вполне возможной… Однако в настоящее время известно, что поверхность этой ближайшей к нам планеты носит характер, аналогичный характеру пустыни. Даже более темные области, которые временами претерпевают незначительные изменения и поэтому принимались за области, покрытые растительностью, ныне многими учеными рассматриваются как мертвая суша».