Подари мне мечту - Джойс Бренда. Страница 29
Однако она отлично знала ответ.
Она знала, что это было не «что», а «кто». В салоне зазвучал голос командира корабля, но Кэтрин не слышала ни слова.
Ее снова захватили картины прошлого, яркие и безжалостные.
Ожившие в памяти картины.
Воспоминания о растерзанной плоти и крови.
Воспоминания, от которых Кэтрин хотела бы избавиться, но не могла.
Как не смогла найти себе оправдание.
Самолет начал выруливать на взлетную полосу.
6 июня 1966 года
Я не нахожу себе места от сознания собственной вины.
Его жены здесь не было. Она уехала заранее, до моего приезда. Ревность заставила ее забрать обоих мальчиков к ее матери, в Севилью. И с тех пор она не отвечает на звонки Эдуардо.
Он сидит внизу и ждет меня к столу, пока я пишу эти строки.
Как это могло случиться? Что сделало нас любовниками в первую же ночь в этом доме? И почему даже теперь, сгорая от стыда и мучаясь виною, я не могу ничего поделать с собственным телом? Почему желаю его так сильно, до боли?
А ведь я по-прежнему люблю своего мужа! Несмотря на его состояние, у меня никогда не возникало и мысли об измене. Не понимаю, как я решилась на такое теперь?
Любовь здесь ни при чем. По крайней мере я уверена, что не люблю Эдуардо. Потому что люблю своего мужа. Люблю по-настоящему.
Вина, стыд, безумная страсть — все это переполняет мой рассудок и вертится в какой-то безумной карусели, не позволяя остановиться, подумать…
Да. Нет. Остаться. Уехать.
Я боюсь!
Я боюсь сама себя, своих диких порывов страсти. Мне страшно, потому что впервые в жизни я не в состоянии владеть собою. Я забываю о морали, о чести, о добре и зле. И я боюсь этого дома.
Иногда я начинаю думать, что боюсь и ее тоже.
Потому что в последнее время, чем успешнее мы собирали мозаику ее непростой жизни, тем чаще я ловила себя на мысли, что во многом похожа на Изабель. Я не смела признаться, но временами даже мое отражение в зеркале напоминало ее лицо.
И не только мне. Прошлой ночью Эдуардо в полусне назвал меня Изабель!
Джип резко подпрыгнул на ухабе. Касс болталась на заднем сиденье, вцепившись в борт. Трейси сидела рядом с Антонио, и ее распущенные волосы безжалостно трепал ветер.
«Здесь лежит Изабель де ла Барка… Еретичка и распутница… Да спасет Господь ее душу…»
Касс все еще не пришла в себя от потрясения. Они чудом наткнулись на ее могилу. Она умерла в 1555-году — скорее всего на костре, двадцати лет от роду!
Антонио тоже не проронил ни слова с тех пор, как они покинули кладбище.
Джип был открытым, и Касс пришлось кричать, наклоняясь вперед:
— Вы можете в это поверить?
Антонио не нуждался в пояснениях и тут же ответил:
— Они даже не похоронили ее рядом с мужем.
— Ей едва исполнилось двадцать лет! Неудивительно, что на портрете она такая грустная! — И Касс подумала, что Изабель предвидела свою злую судьбу.
Боже правый! Как же ей было одиноко и страшно! Двадцать — это так мало!
— Ну, ребята, вы даете! — воскликнула Трейси, взглянув на сестру. — Нас только что чуть заживо не погребли в этом чертовом упокоище, и все, что вас волнует, — это баба, которая умерла четыре века назад?
Касс помрачнела. Трейси была права.
— Антонио, а может быть, дети все-таки действительно кого-то видели сегодня утром? Ведь замок совсем рядом с монастырем, верно?
— Нет. Это довольно далеко.
— А здесь могут околачиваться бродяги?
— Конечно. Но они предпочитают держаться ближе к жилью.
— Ну, — Касс обратилась к спине Трейси, — полагаю, вот и решение нашей проблемы. Это был бродяга!
Трейси обернулась и посмотрела на сестру. И внезапно ее глаза вспыхнули неестественным пронзительным светом, изменившись до неузнаваемости, а на губах расцвела улыбка. Вызывающая, надменная. И такая же неузнаваемая, как и ее глаза.
Касс испугалась. А когда отважилась взглянуть на Трейси снова, странное выражение исчезло без следа.
Но Касс недолго радовалась.
— Мы слонялись где не надо и выкурили чертову Изабель из норы, — заявила Трейси. — Я думаю, что мы подняли ее из могилы!
Касс чуть не свалилась с сиденья.
— Мне нужно с тобой поговорить, — настаивала Трейси, следуя за Антонио по пятам через весь дом.
Он молча вошел в библиотеку. Трейси последовала за ним. Кто дернул ее за язык там, в склепе? Она же любит его и вовсе не хотела причинить ему боль!
Трейси была готова разреветься от досады на свою неловкость. Все шло из рук вон плохо! Она примчалась в Испанию в надежде вернуть себе любовь Антонио, соблазнив его, заманив в постель. Но не тут-то было! На смену раскаянию пришла ярость. Это все из-за Касс!
Она следила, как Антонио прошел к дверям на террасу и молча уставился на пыльные выщербленные камни.
Он уходит от нее медленно, но неотвратимо, а она только отталкивает его каждым своим словом, каждым поступком…
Трейси до боли зажмурилась. У нее еще остается возможность сохранить достоинство и бежать, но даже на это не хватало решимости. Если бы только избавиться от сестры! Трейси растерянно захлопала глазами, ошеломленная таким поворотом своих мыслей. Да, она склонна взвалить всю вину на Касс, но чтобы избавиться от нее? Сестра и так уедет отсюда в понедельник. Может, стоит даже отослать с ней Алису, чтобы не окончательно опозориться в роли матери? Трейси в отчаянии заломила руки. Что делать? Как избежать новых ошибок? Впервые в жизни она попала в такую глупую ситуацию, И как только ее угораздило?
— Антонио! — промолвила она сдавленным голосом. — Я хочу извиниться за то, что говорила там, в склепе!
— Неужели? — Он повернулся и устремил на нее непроницаемый, загадочный взор.
И Трейси впервые осознала, что понятия не имеет, о чем он думает и что чувствует.
В замешательстве она закусила губу. Прежде ее никогда не смущала необходимость лгать. Вот и сейчас она собиралась заявить, что все выдумала. Но что-то словно наложило печать на ее уста!
— Мой отец очень любил мою мать. Не просто любил — обожал. — Антонио не отрывал от Трейси напряженного взгляда. — Это одна из немногих вещей, в которых я абсолютно уверен.
Трейси онемела. Не в силах открыть рот, она лишь молча чертыхалась про себя.
— Но я знаю и о том, что у него была связь с вашей тетушкой. Конечно, она никому об этом не поведала, но я очень внимательно прочел полицейские протоколы. Они говорят сами за себя. — Антонио болезненно сморщился.
— И зачем я вообще об этом вспомнила! — Трейси положила руки ему на плечи. — Прости меня! Я просто…
— Ты просто не дала себе труда подумать, — отрезал он, снимая с себя ее руки. — И никогда не утруждала себя этим.
Трейси остолбенела. Сердце замерло у нее в груди. А когда стало биться вновь, каждый толчок отдавался невыносимо острой болью.
Никогда в жизни ни один из ее любовников не позволял себе так методично, беспристрастно анализировать ее поведение и давать оценки. Это могла делать лишь она сама.
Антонио отошел от Трейси в дальний угол.
— Нет! — вырвалось у нее. Глаза наполнились жгучими, злыми слезами.
— Извини. — Антонио резко обернулся и выставил перед собой руку, словно запрещая приближаться к себе. — Трейси, по-моему, тебе следовало бы тоже вернуться домой в понедельник. Ты напрасно приехала сюда.
Она была не в силах дышать. Она была не в силах осознать, что он такое сказал. Она могла только смотреть на него, не веря своим ушам.
— У меня еще есть дела, и давно пора проведать Эдуардо. — Антонио явно собрался уходить.
Трейси не шелохнулась. И тело, и рассудок отказывались повиноваться. И она выпалила первое, что вертелось на языке:
— Какие дела? Какой Эдуардо? Я еще не кончила разговор!
Он лишь поморщился в ответ. Она отвечала такой же болезненной гримасой, ошеломленная собственной выходкой. Что это на нее нашло? Что вообще с ней творится?
— Прости, Антонио! — затараторила Трейси. — Прости меня! Я тебя люблю! Я сама не соображаю, что говорю! Погоди, дай мне хотя бы пару минут, чтобы доказать свою любовь! — Она беспомощно простерла к нему руки.